День свалившихся с луны - Наталья Труш

– И в самом деле, ведь я бы уже могла никогда не увидеть ни этого города, ни своего родного Питера, ни своих близких. Василий, наверное, звонит мне на мой мобильник, а я не отвечаю. Надо как-то ему сообщить о себе...

Для начала Дарья позвонила своей верной Людмиле.

– Дашка, бессовестная, ты куда пропала?

– Люд, погоди, не зуди. Рассказывай, как к тебе приехать, все остальное – при встрече.

Люда продиктовала ей адрес, рассказала, как проще добраться, если ехать общественным транспортом. Условились встретиться вечером.

Даша положила трубку. Голова шла кругом. То ли от ночи бессонной, то ли от событий, которые навалились на нее. Надо было прийти в себя.

Как бы ни было ей паршиво, Даша заставила себя собраться и выйти на улицу. Город, который еще вчера был ей так мил, сегодня совсем не радовал.

Даша спустилась в метро и доехала до станции «Эйфелева башня». Она ничего не загадывала и не придумывала, просто шла туда, куда ноги ее несли.

Очереди в кассы для подъема на башню не было – не сезон! Даша купила билет и поднялась на последний уровень. Вернее, на крайний! Не говорят в таких случаях «последний»! Тем более что у башни в этом смысле не совсем хорошая репутация. Более четырехсот самоубийц за сто двадцать лет существования. Нет-нет, у Дарьи мысли о самоубийстве не было. Просто почему-то вспомнилось то, что читала о знаменитой железной парижанке.

Лифт уносил Дашу вверх по наклонной, и от этого город внизу казался покосившимся, полулежащим на боку, и изображение в проеме лифтового окна напоминало ей картину или фотографию, которая криво висела на гвозде, вбитом в стену.

Наверху было холодно, несмотря на солнце, ярко освещавшее город и башню. Это все из-за ветра, что гулял в вышине, разгоняя облака. Даша не успела полюбоваться городом, как тут же замерзла. Да и полюбоваться ей не давало ее настроение. Поэтому она не задержалась тут надолго, спустилась на первый уровень башни, где было уютнее и где можно было спокойно посидеть в кафе, выпить кофе, глядя на город с высоты.

Дарья устроилась за столиком у окна и в ожидании кофе рассматривала город за стеклом, публику в кафе. Если бы она могла читать по-французски, она бы взяла газету со стойки на входе и могла бы читать ее, сидя тут до самого вечера, что не возбраняется. Правда, в основном этим в Париже занимаются мужчины. («Не работают они, что ли?!») Ну, раз газету не получится, то можно почитать лица. Даша, как художник, с удовольствием исподволь рассматривала лица людей. Это было сродни заглядыванию в чужие освещенные окна. Раньше Даша любила посмотреть на чужую жизнь. Это не было подглядыванием – шторы ведь на окнах были раскрыты! Кто хотел скрыть свою жизнь от чужих глаз, тот плотно зашторивался.

Правда, с чужими окнами давно покончено. Когда сама за рулем, по сторонам головой не повертишь! А вот лица... С лицами все как и раньше: если случалось Дарье где-то торчать без дела, она принималась изучать чужие лица. Иногда она говорила себе: представь, что кто-то совершил преступление, а ты видела преступника, мельком, одну секунду. Сможешь ли ты внятно описать человека? Такая вот игра. Как говорится, доигралась и накаркала!

* * *

В кафе было малолюдно. Не сезон. Это летом надо в очереди стоять, чтобы купить билет на башню. А сейчас посетителей можно пересчитать. Даша медленно осматривала зал, задерживаясь на лицах, и споткнулась на одном. Мужчина молодой, улыбка с ямочками на щеках, веселые глаза. Дашка его еще узнать не успела, как он поднял руку, помахал ей.

– Пашка... Рябинин... Пашка?!

Он уже шел к ее столику с чашечкой кофе в руках, газетой под мышкой и курткой на сгибе руки.

– Дашка! Я узнал тебя сразу, как ты вошла! Что ты? Где? Как? Рассказывай!

– Паш, я не верю своим глазам! Это ты? В Париже? Елки зеленые.

– Я в Париже – тебя это удивляет? Меня еще больше удивляет, что ты в Париже! Какими судьбами?

– Ну, как какими? Работа и отдых!

– Даш, тебя не узнать! Ни за что на свете! Я узнал потому, что ты снилась мне по ночам. И если честно, до сих пор нет-нет да и снишься! Хотя я о тебе ничего не знаю с того момента, как Людка передала мне привет от тебя, сказав, что ты уехала в Петербург.

– Сколько же лет-то прошло? – Дарья посчитала в уме. – Тринадцать получается. Нет, больше! Четырнадцать...

* * *

Пашка Рябинин после школы сразу поступил в инженерно-строительный институт и уже на втором курсе женился на симпатичной вузовской секретарше, которая через пять месяцев после свадьбы родила ему сына. Над ними все смеялись: вот, мол, как у молодых получается все быстро, даже дети не девять месяцев вынашиваются, а только пять!

Мама Пашки Рябинина очень переживала по поводу его скоропостижной женитьбы, но поскольку у молодых была любовь, отягощенная беременностью, то она махнула рукой: живите!

А вот прожили они всего ничего – год и три месяца было сыну Сереже, когда Пашина жена Таня заявила, что все было ошибкой, что нищий студент – это не муж и что она нашла настоящего мужчину и поэтому разводится. Настоящий мужчина оказался из провинциальных новых русских, который занимался «серьезным бизнесом» – торговал паленой водкой. Дело приносило хорошие барыши, и Танька Рябинина, поменяв фамилию на Тюляеву, переехала в загородный особняк своего бизнесмена, который он отстроил на бросовой земле за городской помойкой. Тюляевские угодья были обнесены высоченным забором, за которым бегали здоровенные собаки, а на задворках и находилось водочное производство.

Странно, все в городе знали, где и кто производит «тюляевку», но никому и в голову не приходило разнести к чертовой матери этот домашний завод. Видимо, «крыша» у него была хорошая.

Танька с новым мужем стала кататься по три раза в год на турецкие и египетские курорты, оставляя Сережу бывшей свекрови – Пашиной маме. И когда Пашка предложил Татьяне совсем отдать им сына, она не артачилась, согласилась сразу и легко.

Паша институт закончил, быстро стал главным инженером завода, хорошо зарабатывал, обеспечивая маму и сына всем необходимым. Однако водочного «бизнесмена» Тюляева грохнули вместе с его бронированным джипом, про который он хвастался, что он не хуже танка. Оказался хуже. Джипу разорвало все внутренности от прикрепленного к днищу взрывного устройства, так что от Тюляева в прямом смысле слова осталось лишь мокрое место.

Милиция долго голову морочить себе не стала и искать обидчиков не пожелала. Уголовное дело увяло само по себе. А Татьяна хоть и была Тюляевой, от вдовства своего поимела лишь этот горький титул – «вдова». Как оказалось, особняк за помойкой принадлежал семье ее супруга – родителям и сестрам, – а он, поскольку собирался жить долго и счастливо, о наследстве для жены не позаботился, посему из особняка Татьяну родственники культурно попросили выметаться сразу после похорон.