Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

— И упадешь, потому что девочки не умеют ездить верхом! — крикнул Арман, немного завидуя младшему брату, которому Эрмин уделяла больше внимания.

Глаза у Эдмона закрывались, он зевал. Элизабет взяла его на руки.

— Пора баиньки, дорогой. Эрмин долго тебе читала, она тоже хочет спать.

— Доброй ночи, Эд, — ласково сказала девушка. — Завтра вечером я дочитаю тебе сказку, обещаю!

Ближе к полуночи разыгралась метель. Ледяной ветер с завываниями сотрясал дома в поселке Валь-Жальбер, как заселенные, так и опустевшие. Огромный вяз на улице Сен-Жорж сломался и упал, задев крышу почтовой станции.

Лежа в мягкой постели, Эрмин прислушивалась к вою снежной бури. Под мощными ударами ветра сотрясались стены и печные грубы. Девушка представляла, что творится на улице. Она жалела деревья, ставшие добычей метели, и диких зверей, которым пришлось рыть убежища в покрытом ледяной коркой снегу. Она подумала о Шарлотте — хорошо ли малышка отпраздновала Рождество?

«Может, у них даже не было праздничного ужина, они ведь очень бедны. Жозеф без конца повторяет, что во всей стране ужасный кризис, и Америки он тоже коснулся. Завтра схожу к Лапуантам, угощу их гречневыми блинами с кленовым сиропом. Бетти замесила целую миску теста. И мадам Мелани… Ее дети приезжают так редко! Если буря утихнет, я возьму Эдмона и мы сходим к ней. Я спою ей «Ave Maria», она так любит этот гимн…»

Живя с монахинями, Эрмин научилась быть сострадательной и остро переживала чужую боль.

«Увы, я не могу помочь тем, кто далеко от Валь-Жальбера! — думала девушка. — Тошан… Где он сейчас? Он сказал, что отец его умер и он ищет работу, чтобы высылать деньги своей матери. Это доказывает, что он хороший сын и добрый человек. Надеюсь, что он спит в тепле и хорошо отпраздновал Рождество. Господи, защити Тошана, защити всех несчастных, всех скитальцев и сирот! И, если они до сих пор живы, защити моих родителей, защити мою мамочку!»

Девушка заплакала. Каждый вечер, ложась в постель, Эрмин умоляла небо послать ей сон, в котором она видела ласковое лицо своей матери, видела предельно ясно, но стоило ей проснуться, как милые сердцу черты теряли четкость. Лишь в одном девушка была уверена — ее мать очень красива…

Глава 8. Во имя любви

Валь-Жальбер, 10 июля 1930 года

Лето казалось еще более ярким и теплым после необычайно суровой даже по местным меркам зимы. Вокруг опустевших домов в беспорядке росли цветы и овощи, которые в прошлом выращивали на своих огородах жильцы. Некому было пропалывать дорожки и уничтожать сорняки. Оплетенные вьюнком заборы и опоры на-весов украсились похожими на рожок атласными белыми цветами. На лугах распустились ромашки и лютики.

На участке, прилегающем к водопаду, не осталось ни одной живой души. Оставшиеся в поселке семьи предпочли переселиться поближе к дороге, ведущей в Роберваль, к озеру Сен-Жан. Муниципалитет выстоял в эти трудные времена. У мирской учительницы, семнадцатилетней мадемуазель Алис Паже, было довольно много учеников — все, за исключением Шарлотты Лапуант и Армана и Эдмона Маруа, дети фермеров и лесорубов.

Даже отель-ресторан оставался открытым для посетителей, несмотря на значительное сокращение клиентуры. Сейчас, в период отпусков, в нем остановилось несколько гостей.

— Господи, до чего же солнце жаркое! — сказала себе Элизабет, развешивая во дворе выстиранное белье.

Молодая женщина тряхнула недлинными, до плеч, белокурыми кудрявыми волосами, чтобы убрать с лица мешавшую прядь. На ней была старенькая блузка без рукавов и бежевая ситцевая юбка.

— До вечера все высохнет! — с удовлетворением отметила она, окидывая взглядом развешанные рядами майки и рубашки.

Вернувшись в кухню, молодая женщина налила себе воды, потом, пританцовывая, прошла в гостиную и включила проигрыватель. Арман и Эдмон уехали к дедушке и бабушке в Шамбор, а Симон подрабатывал лесорубом возле озера Малинь, чуть выше плотины. Жозеф с Эрмин на коляске поехали отвезти ему обед. Они вернутся все вместе ближе к вечеру…

— Как хорошо, когда никто не вертится под ногами… — сказала вслух Элизабет.

Эрмин научила ее пользоваться проигрывателем. Несколько секунд — и комнату наполнил голос Ла Болдюк, сопровождаемый веселой гармоникой. Слава этой певицы росла, несмотря на экономический кризис[49]. Во всем Квебеке люди, которым приходилось бороться с безработицей и нищетой, слушали песни, чтобы хоть на время забыть о своих трудностях. Это помогало собраться с силами, укрепляло веру в то, что все наладится.

В одном из магазинов Роберваля Жозеф купил еще один диск Ла Болдюк. Спустя неделю Элизабет знала наизусть слова веселой песни «Не стоит падать духом», которая обещала скорые перемены к лучшему.

Яркая индивидуальность певицы, ее выраженный акцент и простонародный язык вызывали неприятие у представителей высшего общества, но простые люди ее обожали.

— Не стоит отчаиваться! — подпевала Ла Болдюк Элизабет.

Ей вдруг пришло в голову, что Эрмин репертуар Ла Болдюк не по душе.

«Ничего странного, у нашей Мимин утонченный вкус. Сестры привили ей хорошие манеры, дали хорошее образование. Я уверена, что преподавать у нее получилось бы не хуже, чем у мадемуазель Алис Паже, с которой они большие подруги», — подумала молодая женщина с легкой завистью.

Кто-то постучал в дверь. Элизабет поспешно выключила проигрыватель. Она не ждала гостей.

— Иду! — крикнула она сердито.

Осторожность лишней не бывает, поэтому перед тем, как открыть, молодая женщина выглянула в окно. На крыльце она увидела женщину в черных одеждах.

«Кто бы это мог быть? Я не слышала, чтобы в поселке кто-нибудь носил траур. И она такая элегантная!»

Элизабет решила открыть. На пороге стояла невысокая стройная незнакомка. Ее большая соломенная шляпа и густая вуаль почти скрывали лицо. Голова ее была опущена.

— Мадам кого-то ищет? — спросила Элизабет.

— Это дом Жозефа Маруа? — неуверенно отозвалась незнакомка.

— Да, но моего мужа нет дома. Он вернется только вечером. А зачем вам понадобился мой муж? Вы — его дальняя родственница? Может быть, кузина?

— Нет, мадам Маруа, я не его родственница. И я предпочла бы сначала поговорить с вами. Ваш дом показал мне месье кюре.

Элизабет жестом пригласила женщину войти. Внезапно перед этой элегантно одетой дамой она устыдилась собственной простой одежды.

— Я как раз убирала, поэтому оделась попроще. Ну вы понимаете — стирка, веник, пыль… Присаживайтесь! Вам наверняка хочется пить, ведь на улице так жарко…

— Я с удовольствием выпью воды. А еще… я очень волнуюсь.

Эти слова заинтриговали Элизабет. Она пыталась угадать, кто скрывается под черной вуалью, но все ее усилия были тщетны.

— Не могли бы вы представиться? — попросила она, сгорая от любопытства. — Я раньше никогда не видела вас в Валь-Жальбере.

Затянутые в черное кружево руки незнакомки судорожно сжали маленькую кожаную сумочку. Сделав глубокий вдох, она выпалила:

— Я Лора Шарден, мать Мари-Эрмин.

— Мать Мари-Эрмин! — повторила Элизабет.

Меньше всего мадам Маруа ожидала такого признания. У нее задрожали колени, сильно забилось сердце.

— Мне лучше присесть, — сказала она. — Такое потрясение!

Лора сняла шляпу. Ее каштановые волосы, в которых кое-где проглядывала седина, были подстрижены по последней моде — чуть ниже ушей. Стоило ей поднять на Элизабет глаза — эти прекрасные, ярко-голубые, цвета чистейшей лазури глаза, — как та ей поверила, сразу и безоговорочно. Перед ней и вправду была мать ее дорогой Мимин.

— Я осмелилась прийти к вам, потому что узнала, что моя дочь уехала, — тихо сказала гостья. — Мне об этом сказала ваша соседка, когда я вышла из дома кюре, — пожилая дама, которая сидела на последней ступеньке крыльца под зонтиком. Она сообщила, что месье Жозеф Маруа отправился к водопаду Малинь вместе со своей воспитанницей. Я уже видела Мари-Эрмин в субботу вечером, в отеле Роберваля, когда она пела. Как я гордилась своим ребенком! Господи, какой у нее чудесный голос!

Это проявление восторга вывело Элизабет из состояния прострации. На смену растерянности пришла ярость.

— Не смейте так говорить! — закричала она. — Вы являетесь к нам в дом без предупреждения, даже не потрудившись написать письмо, и говорите о своем ребенке, как добропорядочная мать! Я не знаю, может, вы и хорошая женщина, но уж точно не хорошая мать! Скажите, как могли вы бросить Эрмин пятнадцать лет назад? Как вы могли, мадам, оставить больного ребенка на произвол судьбы, а сами жить в мире и достатке? Вы не выглядите стесненной в средствах, несмотря на кризис. И если вы думаете, что дочь хочет с вами познакомиться, вы ошибаетесь! Эрмин не простила вам того, что вы оставили ее на пороге монастырской школы, как оставляют ненужного щенка! Она знать не хочет своих родителей! Я воспитывала ее! Я шила ей платьица, вязала шапочки, варила первые супы… Вы не приезжали за ней, за нашей Мимин, вам она была не нужна! Мой муж хочет в следующем году оплатить ей уроки с настоящим учителем музыки. Теперь мы — ее семья! Мои сыновья, Жо и я!