Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Ц.С. 5 апреля 1915 г.

Мой дорогой муженек,

Только что получила твою телеграмму. Это удивительно. Ты выехал в 2 и приехал в 9. Когда ты выезжаешь в 10, ты приезжаешь туда только в 12! Ясная, солнечная погода; птички поют. Интересно, почему ты переменил свой план? Девочки только что пошли в церковь. Бэби свободнее двигает руками, хотя говорит, что в локтях все еще есть вода. Вчера он с Вл. Ник. был у Ани, она была вне себя от радости; сегодня он опять пойдет повидать Родионоваи Кожевникова[196]. Сейчас у нее Вл. Ник. показывает, как электризовать ее ногу — каждый день новый доктор. Татьяна и Анастасия были у нее днем и встретили там нашего Друга. Он сказал им ту же старую историю, что она плачет и грустит оттого, что видит мало ласки. Т. очень удивилась, и он ей ответил, что А. видит ласки много, но ей все кажется мало. Ее настроение неважно (главная плакальщица), и записки холодны, а потому и мои также.

Я хорошо спала, так как страшно устала, но чувствую себя все так же. Вчера опять было 37,7, сегодня утром 36,7 и головная боль. — Пустая подушка около меня наводит на меня такую тоску! Дорогой мой, как все устраивается? Дай мне знать по телеграфу через толстого Орлова, — прошу тебя, — если будет что новое. Я провела вечер спокойно, лежа, а девочки читали книги. Ольга и Татьяна пошли на полчаса в госпиталь посмотреть, что там делается.

Я слышу, как Шот лает перед домом. Посылаю тебе икону св. Иоанна Воина от нашего Друга, которую я забыла вчера утром тебе передать. Я перечитывала то, что наш Друг писал, когда был в Константинополе, теперь это вдвое интересней, хотя это только краткие заметки. О, что за великий день, когда будет отслужена опять обедня в св. Софии[197]! Только ты дай приказание, чтобы не разрушалось и не портилось ничего принадлежащего магометанам, они могут все употреблять для своих мечетей, и мы должны уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары! Как хотелось бы быть там в такую минуту! Число церквей, использованных или разрушенных турками, огромно — ведь греки считались недостойными служить в таких храмах! Пусть православная церковь окажется теперь более достойной и очистится. Эта война может иметь колоссальное значение для нравственного возрождения нашей церкви и страны — надо лишь найти людей для исполнения твоих приказаний и в помощь тебе.

Продолжаю начатое письмо. Лежала два часа на диване, была у меня m-me Зизи на полчаса с прошениями — чувствую себя очень слабой и усталой. Она нашла, что я неважно выгляжу. Дорогой мой, Жук[198] довез Аню в колясочке до дома Воейкова, доктор Коренев ее сопровождал — и она ничуть не устала — завтра она собирается ко мне! О, Господи, а я-то так радовалась, что надолго избавилась от нее! Я стала эгоисткой после девяти лет и хочу иметь тебя, наконец, исключительно для себя, а теперь она будет часто тревожить нас по твоем возвращении, или будет просить, чтобы ее катали в саду, раз парк заперт (чтобы встречаться с тобой), и меня не будет, чтобы ей помешать. Я прикажу Путятину[199] впускать ее в парк, ведь ее колясочка не испортит дорожек. Я бы никогда не решилась так выйти — какой ужас! Одетая в шубу и с платком на голове, — по-моему, лучше спортсменская шапочка и аккуратно заплетенные волосы — это менее некрасиво! Этот человек нужен в Феод. госпитале, а она постоянно его берет. Я просила ее зайти к Знамению до визита ко мне. — Я предвижу массу хлопот с ней, — все истеричность! Она уверяет, что ей делается дурно, когда толкнут ее постель, но может кататься по улице в трясучей колясочке! Дети вышли до часу и не вернутся до пяти. Я увижу их лишь на короткое время, так как они собираются к Ане повидать там наших офицеров. Бэби тоже пойдет после своего обеда. Я была наверху от 1 до 3. Как странно, что у вас ночью снег! Дорогое мое сокровище, — как мне тебя недостает! Дни такие длинные и одинокие. Когда голова у меня меньше болит, я выписываю себе изречения нашего Друга, и время проходит быстрее. Кланяйся от меня Н.П. и Граббе. — Какую мы опять взяли массу пленных! Теперь должна кончать. До свидания, Ники, любимый, крещу тебя и много раз целую со всей нежностью, на которую я способна. Навсегда твоя

Женушка.

Ставка. 5 апреля 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

От всей глубины своего старого любящего сердца благодарю тебя за твои два милых письма, телеграмму и цветы. Они так тронули меня! Я чувствовал себя таким грустным и пришибленным, когда оставил тебя не совсем здоровой, и в таком расположении духа находился, пока не уснул.

Уже по дороге сюда Воейков сообщил мне, что лучше было бы свернуть от Вильны, так как германские аэропланы бросают бомбы на полотно и поезда, проходящие через Белосток. и что генерала Алексеева[200] нет в Седлеце! Поэтому мы прибыли сюда нынче утром в 9 часов. Я имел длинную беседу с Н., потом обычный доклад, и в церковь. Он предложил мне поскорее съездить во Львов и Перемышль, так как в Галиции потом придется принять некоторые меры. То же самое говорилмне и Бобринский[201] несколько дней тому назад. Меня будет сопровождать Н., так как это мое первое посещение завоеванного края. Разумеется, оно на этот раз будет очень кратковременно, обе тамошние железные дороги забиты поездами. После того я повидаю Иванова и Алексеева и буду продолжать свою поездку на юг. Я не могу еще установить числа, но, разумеется, буду тебя извещать заблаговременно.

Провести таким образом несколько дней довольно интересно и даже как-то выходит из границ обыкновенного. Петюша и Петя[202] здесь и оба здоровы. Только что старый Фредерикс имел свой разговор с Н. За обедом я смогу по выражению их лиц судить о том, как прошла у них эта беседа. Я хорошо прогулялся с моими людьми, дул сильный ветер, но солнце порядочно грело. Снег, выпавший в эту ночь, растаял, птички весело распевали в лесу, а мои лейб-казаки упражнялись с своими пулеметами, производя страшный шум. Я подошел к ним на пути домой и наблюдал их. Ну, любовь моя, мне пора кончать. Курьер отправляется сейчас — в 6.30.

Нежно-пренежно целую тебя, моя душка-женушка, и детей и остаюсь неизменно твоим преданным муженьком

Ники.

Благослови тебя Бог!

Ц.С 6 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Бесконечно благодарна тебе за твое драгоценное письмо, которое только что получила. Такая для меня радость и утешение иметь от тебя известия — мне страшно тебя недостает! Так вот почему ты не поехал так, как собирался. Но меня беспокоит твоя мысль о поездке в Л. и П., не рано ли еще? Ведь настроение там враждебно России, особенно в Л. Я попрошу нашего Друга особенно за тебя помолиться, когда ты там будешь. Прости мне, что я это говорю, но Н. не должен тебя туда сопровождать — ты должен быть главным лицом в этой первой поездке. Ты, без сомнения, сочтешь меня старой дурой, но если другие об этом не думают, то приходится мне. Он должен оставаться и работать, как всегда. Право, не бери его, ведь ненависть против него там должна быть очень сильна, а твое присутствие обрадует всех любящих тебя.

Солнце так сияет! Младшие девочки катались между уроками, а ко мне придет Аня! Доктор позволяет мне вставать на более долгое время, только велит ложиться, когда температура подымается. Сердце почти нормально, но чувствую еще ужасную слабость, и голос мой похож на голос Михень, когда она устает. Мне только что принесли бесконечное письмо от графини Гогенфельзен[203] — посылаю его тебе, прочти его в свободную минуту и верни мне. Поговори только с Фредериксом об этом. Конечно, не на мое рождение или именины, как она этого желает. Но все очень приемлемо, кроме титула “княгини”: неделикатно просить об этом. Увидишь, как будет звучать хорошо, когда будут докладывать о них вместе – почти что как В.К. Только какой прецедент для Миши впоследствии! Обе имели детей от брака с другим человеком, — хотя нет, жена Миши была уже разведенной. — Аона забывает этого старшего сына — если признать брак с 1904 года, то этот сын, ясно, оказывается незаконным ребенком![204] До них мне нет дела, пусть открыто носят свой грех — но мальчик-то? Поговори об этом с стариком, он хорошо понимает эти вещи, и скажи ему, что сказала твоя мама, когда ты с нею это обсуждал. Теперь, может быть, на это обратят меньше внимания. Привет Н.П. и передай ему, что его розы еще совершенно свежи.