Сага о бедных Гольдманах - Елена Колина

– Марина... Вы можете нас посетить? – вежливо поинтересовалась Ольга. Все замерли. – Мне кажется, она здесь, я чувствую. Ну, спрашивайте, а то она может исчезнуть в любой момент...

– Марина... будет ли мой брак счастливым? – прошелестела Лиза. Пусть все это ерунда, но почему бы не спросить на всякий случай?

– И мой, – хором произнесли Аня с Машей и смущенно переглянулись.

В ответ раздался звук, напоминающий слабое рычание. Девочки вздрогнули.

– Она и правда здесь, – выдохнула Ольга.

– Я здесь! – прокричал из прихожей Моня и, лучезарно улыбнувшись, внес себя в комнату как лучший подарок. – Вы почему без света сидите?

– Дядя Моня, – хихикнула Ольга, – мы думали, что вы – дух Марины Цветаевой...

– Чей я дух? – подозрительно поинтересовался Моня. – Вы могли бы вызвать мой дух с помощью палки копченой колбасы, я бы сразу явился, – размечтался он.

– Дед, ты Аню нашу узнал?

– Ой, Анечка, наша куколка! – Моня прорулил к ней между стульями как ловкая толстая гусеница. – Ой, сколько ж лет прошло, красавица ты моя!

Пока Моня пел и обнимал такую по-новому красивую Аню, Лиза смотрела в сторону. К горлу подступила старая, давно забытая детская тошнота, в которой слились ярость и обиженно– плачущее недоумение: «А я, я? Как же я?! Аню любят, а меня нет. Лучше бы мне родиться у Додика с Диной!»

– Мне сегодня приснился борщ! – Лизе хотелось немного убавить эмоциональный накал родственной встречи.

Моня, всполошившись, оторвался наконец от Ани:

– Борщ во сне – это не борщ. Сейчас же поешь и девочкам дай. Анечка, ты в детстве так любила кушать!

Дальше происходила милая суета. Командовал Моня. Он жарил картошку особенным способом, девочки никогда не ели картошки вкуснее, чем эти крупные ломти с тонкой корочкой. За столом Моня продолжал держаться как главная фигура, светски рассуждал, поигрывая лицом.

– Завтра на свадьбе поедим! В ресторане! Будет заливное, салаты, хотя из всех салатов я больше всего люблю мясо.

Маша поморщилась. Чувствовала она себя прекрасно, вот только мясо... Даже от одного слова ее тошнило.

– Большой начальник наш жених! Строиться-то все хотят! Черная «Волга», паек, меня в санаторий обещал устроить бесплатно, – изо всех сил хвастался он. Про черную «Волгу» Моня присочинил для красоты, а санаторий действительно был ему обещан.

Ольга смешно изобразила на лице завистливое почтение, а Моня вдруг пригорюнился. После Маниной смерти за любым весельем у него следовали легкие слезы.

– Что же вы, девчонки, все разом замуж собрались... Или вы уверены, что брак – это очень хорошая вещь?

– Дед, у нас, между прочим, сегодня девичник. Иди к себе, дай поговорить о девичьих тайнах. – Лиза тихонечко подтолкнула его к двери.

Моня ушел неохотно, пытаясь убедить всех, что он ничем не хуже девицы. Вышел, через минуту вернулся и поманил Лизу к себе:

– Он на ней не женится! – жарко зашептал он. – На Маше! Я так считаю.

– Как тебе не стыдно, дед!

– Что такого особенного я сказал?

– А почему не женится?

– Так я же ее вижу. Как лимон во рту держит.

Маша сидела молча, еще больше оттопыренные семимесячной беременностью губы придавали ее вечно недовольному лицу оттенок брюзгливого равнодушия. Она полностью повторила путь Толстой и Тонкой – встречалась с редактором одного из отделов. Полгода редактор сомневался, жениться ему на беременной Маше или нет. Редактор был «пишущий», в издательстве «Советский писатель» у него лежала книга. «У вас там машинистка беременная», – неопределенно-осуждающе сказали ему в издательстве, даже не в глаза, а так, передали. Издать книгу хотелось так страстно, да и семья Машина была известной в определенных, весомых для него кругах... И вот на семи месяцах она все-таки готовилась к свадьбе и была теперь скромно довольна.

Лиза, которая раньше переживала, что Маша не приглашает ее в свой дом, в котором собираются известные люди, последние пару лет бывала там часто. Машин дед был известным театроведом, бабушка – никем, но училась в Сорбонне, а родители Машины – уже просто технари, ничем, в сущности, не отличались от ее, Лизиных, родителей. При ближайшем рассмотрении всё у них оказалось проще, обычнее, чем представлялось Лизе. Она и семьи своей давно перестала перед Машей стесняться, ну а теперь при своем таком удачном, по сравнению с Машиным, браке тем более. К тому же беременная Маша потеряла в Лизиных глазах все свои преимущества. Она перестала казаться частичкой другого, привлекательного мира – мира, куда Лиза так стремилась попасть, а была почти что просто беременная Маша, не справившаяся с жизненной ситуацией девушка. А сама Лиза справилась! Еше как! В Лизе тлела постыдная маленькая радость, что это Маша ходит с большим животом без обручального кольца. При этом она Машу очень жалела. Теперь, когда Маша все же выходила замуж, в ней зашевелился червячок дискомфорта, червячок оживал всегда, когда кого-то постигала удача. Жалеть и опекать несчастную Машу было приятней. Но все же, по сравнению с Машиным, Лизино счастье была необъятным.

Девочки прощались в прихожей.

– Аня, знаешь что... Приходи завтра на свадьбу. Со своим... как его зовут... Олегом. Свадьба будет скромная, без официоза, только для своих. Ресторан «Невский», в семь часов.

Пусть Аня придет с ничтожным иногородним мальчишкой, увидит ее торжество своими глазами и поймет, что не все самое лучшее достается ей...

Аня так обрадовалась, что Лиза моментально устыдилась детского желания взять наконец верх и торопливо подумала: «Как хорошо, что пригласила, мы же все-таки самые близкие, будем дружить все вместе!»

Вернулись Костя с Веточкой, и Моня вышел их встретить. Лиза услышала разговор, который при ней повторялся между ними не раз, а уж сколько они судили-рядили в ее отсутствие, и представить было трудно. Моня даже Лизе намекал, что она выходит замуж по расчету, а уж Косте с Веточкой ныл, ругался, угрожал... Глупые люди, ничего в жизни не понимают! Лизу еще Мадам учила, что правильный расчет – это залог успеха, а брак – такое же предприятие в жизни, как и все остальное. Лиза в который раз довольно перебирала свои резоны, укладывала их по порядку. «Самое большее, на что я могла бы рассчитывать после университета, это мои четверть ставки корреспондента, да и то не факт, многим вообще предлагают идти секретарем, а теперь моя судьба устроена навсегда! – думала Лиза. – Работа, квартира, машина, дача – все сразу, не надо ничего собирать по крупиночкам! И самое главное, Игорь...» Ей нравилось держать его за руку. Когда-то совсем маленькой она шла рядом с отцом и держалась за указательный палец. Лиза старалась ухватиться покрепче, ей казалось, что палец дергался, нервничал в ее руке... От руки Игоря в нее переливалось спокойствие, он-то уж точно никуда не денется.

Кружа по кухне, Веточка рассуждала:

– А что Игорь Петрович старше Лизы, так это и неплохо, надежно. Правда, Костя?

Костя молчал. Он с таким почтением относился к жениху, что полностью устранился от обсуждений.

– У девочки будет такой муж!

– Фига у нее будет, а не муж! – неожиданно озлобился Моня. – Куда ты смотришь? Мать называется...

– Папа, все считают, что такой муж – это счастье! – вяло защищалась Веточка.

– Это несчастье иметь такое счастье! Когда он на тридцать лет ее старше!

– Папа, что вы говорите! – ужаснулась Веточка. – Почему на тридцать, когда ему всего тридцать девять? Всего на шестнадцать. Как вы любите все драматизировать!

– Я-то скоро умру... – После Маниной смерти у Мони появилась привычка, горестно потупившись, повторять это несколько раз на дню. – Я-то умру и не увижу, как она будет жить, – напоследок бросил он и, удовлетворенный, направился к себе.

На тумбочке у его изголовья лежала синяя папка, в которой он собирал Лизины материалы. Моня открыл папку, внезапно пришел в хорошее настроение и, погладив вырезки, гордо произнес:

– Моя внучка!

Аня прижималась к Додику, как маленькая, носом терлась о рукав, в ухо дула, пощипывала тихонько.

– Что мне Лизе подарить? Можно не деньги, пожалуйста, давай я подарю ей что-нибудь на память... У нас же так много всего, а у нее ничего нет – ни сережек, ни кольца.

Додик и не мог дать денег, даже если бы хотел – все деньги были общие с Диной, она была в курсе всех расходов до копеечки. Если бы Аня дала ему время подумать, он бы, наверное, не осмелился, но решать надо было сразу. Аня так просила! И девочку, Лизу, он с рождения считал родной, и Аня права – им действительно ничего не досталось. Сначала наследство от матери, эта брошка... Кстати, она не представляет особой ценности... Потом их обошли с наследством от теток. По справедливости комната теток должна была достаться Мане, а потом этой девочке, которую Аня так любит, Лизе. И Аня так умоляла, и брошка не очень ценная, и что он мог еще отдать Анечке для сестры... Додик вручил Ане брошку Марии Иосифовны Гольдман для Лизы Бедной, другой ее правнучки. «У Дины столько всего, пусть девочке будет брошка, ценности в ней нет, так... семейная побрякушка. А она имеет право, как и Анечка, но у Анечки, слава богу, есть...» – так успокаивал себя Додик, роясь в коробке со старыми фотографиями, куда Дина не заглядывала годами.