Сталин против Зиновьева - Сергей Сергеевич Войтиков

ленинградцы привели рабочих с сочными обвинениями большинства в том, что оно «ярлык с пивной бутылки» наклеивало «на бутылку с молоком»[609]. Определенная логика была, заметим все же, и в таких выступлениях: «Кто может поверить […] что вдруг тт. Крупская, Зиновьев, Каменев – меньшевики?»[610]

Несмотря на жаркие дебаты, победа сталинско-бухаринской группировки была полной. 1 января 1926 г. состоялся первый Пленум ЦК ВКП(б), на котором сделали оргвыводы в отношении проигравших.

По предложению члена ЦК В.Я. Чубаря, Политбюро избрали в составе девяти членов: будущих вождей Правых А.И. Рыкова, М.П. Томского, Н.И. Бухарина, примыкавших к ним в сталинском окружении М.И. Калинина и К.Е. Ворошилова, из членов завтрашнего сталинского Политбюро самого И.В. Сталина и В.М. Молотова, а также лидера разгромленной Новой оппозиции Г.Е. Зиновьева и выжидавшего во время сталинско-зиновьевской баталии Л.Д. Троцкого. Л.Б. Каменев был понижен в партийном статусе: он вошел в Политбюро кандидатом[611].

Г.Е. Зиновьев сразу заявил, что перевод Каменева из членов Политбюро в кандидаты «…может быть объяснен только такими соображениями, что политическая линия т. Каменева неправильна. Так как я эту линию разделяю целиком и полностью, то я должен заметить, что считаю совершенно невозможным для себя в таком положении, когда во всей стране продолжается агитация, что я ликвидатор, пораженец, принять такой важный пост…»[612] Подчеркнув свою готовность «работать по поручению ЦК» на любой должности, Зиновьев заявил: «…если дело идет о том, что наличность определенной политической линии считается не совместимой с работой в Политбюро т. Каменева, то это целиком относится и ко мне»[613].

Л.Б. Каменев не преминул задать вопрос, в связи с чем его не включили в предложенный В.Я. Чубарем состав Политбюро – органа, членом которого он состоял, «…еще [к] огда т. Ленин не считал возможным вводить в Политбюро тт. Рыкова, Томского и Бухарина»[614]. В.Я. Чубарь начал отвечать вполне корректно, однако, под влиянием реплик лидеров Новой оппозиции, договорился до заявления: «Может ли Политбюро, если сохранить его в прежнем составе, пользоваться тем доверием, которое было? – Нет, не может»[615].

М.П. Томский эту светлую мысль развил, причем, будучи, в отличие от В.Я. Чубаря, включен в круг вождей, более искусно – с точки зрения партийной истории, к которой апеллировал Л.Б. Каменев: «…каждый съезд избирает свой ЦК в таком составе, который, по мнению участников съезда, обеспечит политическую линию данного съезда, и каждый ЦК формирует свои органы в таком направлении, которое, по мнению членов ЦК, целиком и полностью обеспечит наименьшие трения по политической линии»[616].

Завершил свое выступление по этому вопросу удивительно точной по смыслу нелепицей председатель ВСНХ СССР Ф.Э. Дзержинский: «Если бы я полагал, что после выступления т. Каменева на нашем съезде партии т. Каменев будет работоспособным, как он может быть работоспособным – в смысле единства партии, в смысле направления [партийной работы] – я голосовал бы, чтобы вас ввести. Но я в это не верю. […] Поэтому нужно обеспечить такой состав, чтобы единство работы было обеспечено»[617].

Однако этот вполне логичный посыл никак не объяснил, почему же в состав Политбюро предложили именно Г.Е. Зиновьева, а не Л.Б. Каменева. Прав был Н.И. Бухарин, который в ходе обсуждения предложения Г.Е. Зиновьева вначале о снятии его с поста председателя Исполкома Коминтерна, а затем (после отказа) об отстранении от фактической руководящей работы, констатировал: «В силу тех событий […] в ВКП, в силу тех событий, которые разыгрались на съезде и в связи со съездом», «авторитет т. Зиновьева уменьшился [следовало бы – пошатнулся. – С.В.]»[618].

В действительности «понижение Каменева» было связано с тем, что в этот момент Сталину и его команде в ЦК ВКП(б) было важно разделаться с Советом труда и обороны СССР как альтернативным центром власти в государстве Советов[619]. В любом случае и после понижения в партийном статусе Л.Б. Каменев продолжал на заседаниях Политбюро вести себя как полноправный член этого органа и, более того, принимать участие в голосованиях. И.В. Сталин констатировал в письме В.М. Молотову от 3 августа 1926 г.: «Бухарин еще не вернулся. В ПБ сейчас шесть человек: Рыков, Рудзутак, Калинин, Сталин, Троц[кий], Каменев (последний голосует, так как никого из кандидатов нет больше в Москве)»[620].

Поскольку в связи с ликвидацией Новой оппозиции у Л.Д. Троцкого появился шанс на блок с проигравшими и переход к нелегальным формам борьбы «до победного конца» (вернее – до окончательного поражения), Троцкий попытался 1 января демонстративно отказаться от высоких постов – членства в ЦК и его Политбюро: «Когда решение, которое проводится формально через Политбюро, перед этим решается в другом, неофициальном, Политбюро или в другом, неофициальном, Пленуме [ЦК], выступать против этих решений – значит создавать тяжелую обстановку, вносить элементы дезорганизации в работу; молчать, когда не согласен – партийная совесть не позволяет»[621]. Во избежание очередных обвинений в партийной «ереси», Троцкий подчеркнул все же, что готов подчиниться «всякому назначению»[622].

10 января помощник секретаря ЦК ВКП(б) Л.З. Мехлис разослал, «по поручению т. Сталина», «членам и кандидатам Политбюро» (едва ли не как насмешку этот документ направили по должности в числе прочих Г.Е. Зиновьеву и Л.Б. Каменеву), членам Президиума ЦКК и членам ЦК Григорию Еремеевичу Евдокимову, Станиславу Викентьевичу Косиору, Александру Дмитриевичу Цюрупе и Г.В. Чичерину «проект извещения о решении Пленума ЦК РКП по вопросу об отчетной съездовской кампании»[623]. В нем помимо пересказа резолюции съезда содержалось пояснение: «…одинаково недопустимы и необходимы как объективная критика с точки зрения съездовского меньшинства и поведения ленинградской делегации, так и полная свобода партийных коллективов принимать по докладам о решениях съезда, конечно, в пределах безусловного подчинения решениям съезда, такие резолюции, какие найдут они нужным принять»[624]. Полный текст был утвержден и опубликован в «Правде» 13 января[625].

21 февраля 1926 г. в эмигрантской «Новой жизни» вышла статья профессора Н.В. Устрялова «Собор ХХ века», автор которой сравнил съезд с Собором Русской православной церкви:

«Как-то даже язык не поворачивается назвать его “съездом”. Это настоящий собор, четырнадцатый собор Российской коммунистической партии.

[Стороны] обвиняли друг друга в безверии, маловерии. Спорили о вере. Без веры невозможно угодить Революции. Вера движет горами. Где безверие – там отступничество, помрачение ума и сердца, плач и скрежет зубовный. Революция – это вера прежде всего. Вера “в социалистические пути нашего развития”. Уповаемых извещение, вещей обличие невидимых.

Что есть истина? “Для нас, ленинцев, истина – это партия, а определяет истину – Съезд” (Томский). Истина раскрыта в творениях Ленина – на сем камне зиждится Партия, и врата буржуазного ада не одолеют его. Нет истины, кроме партии, и Ленин – пророк ее. Но слово истины требует истолкования, верховным хранителем правоверия может быть только Собор, только всесоюзный Съезд. Собор не может ошибаться. Кто говорит иное – тот еретик, “уклонщик”, тот впал в “прелесть”, тот раскольник, фракционер […]»[626].

По убеждению Устрялова, подобное развитие событий в России было исторически закономерно: «Крайняя “секуляризация принципа власти”, плоды которой