Жиган: жестокость и воля - Сергей Зверев

— А-а! — закричал Чернявый. — Убери!

— Говорить будешь?

— Убери, сука! Чтоб ты подох, падла! Убери, пидор гнойный!

Вахид пристально смотрел на искаженное мукой лицо Чернявого. Сигарету он убрал, лишь до конца насладившись этим зрелищем. Похоже, оно доставило ему глубокое удовлетворение. По лицу Вахида блуждала мстительная улыбка.

— Так что, дорогой, скажешь? Или мы повторим этот опыт?

— Всех бы вас перешмалять, уроды, — едва слышно выдохнул Чернявый.

На лбу у него выступили крупные капли пота, голова дергалась из стороны в сторону.

— Ты хотел мне отомстить, да? — почти ласково спросил азербайджанец. — Хотел показать, что ты тоже человек?

Чернявый все еще не мог отдышаться и поэтому хватал ртом воздух. Вахид тем временем бросил на пол окурок и аккуратно раздавил его каблуком ботинка.

— Какой же ты серьезный человек, если тебя до сих пор даже в положенцы не приняли? Ну кто ты, Чернявый? Ты хоть раз смотрел на себя в зеркало?

— Сука…

Аладдин, стоявший у стены, подскочил к Чернявому и наотмашь ударил его кулаком по щеке.

— Замолчи, паскуда, — прошипел он.

— Аладдин, я знаю, что ты очень горячий. Отойди в сторонку, дай поговорить, — увещевающим тоном сказал Вахид.

Он снова закурил и, с наслаждением затянувшись, продолжил:

— Видишь, дорогой, ну как с тобой разговаривать? Я пытаюсь добиться от тебя правды, а ты только хамишь и ругаешься. Наверное, поэтому тебя в положенцы не принимают. А вот я скоро стану вором в законе.

— Какой ты вор? — выкрикнул, негодуя, Чернявый. — Ты, паскуда, даже блатным не имеешь права называться.

— Почему это? — изображая искреннее удивление, спросил Вахид. — Чем я хуже Славы Япончика или Михася?

— Морда ты нерусская!

— Ах вон что. Значит, я не имею права носить сан вора в законе только потому, что я не русский, а азербайджанец? — Вахид расхохотался. — Какой же ты баран. Вот я тебе говорил — посмотри на себя. Что у тебя за спиной? Только ходки в зону и семь классов образования.

— Тоже мне, Спиноза нашелся, — огрызнулся Чернявый.

— О, ты знаешь такие фамилии? Это, конечно, делает тебе честь. Но ведь у тебя, если я не ошибаюсь, семь классов образования? А тюремные университеты не в счет. Теперь посмотри, как ты одет. Ты похож на бездомного, а на мне новые фирменные вещи. Я все себе могу позволить, я все могу купить.

— Даже сан вора?

— И сан вора в законе. Только мне этого не надо. Меня знают большие люди, знают и ценят. Они говорят: «Вахид, тебе пора заниматься серьезными делами». Я бы и рад, да не могу.

— Ученость твоя мешает? — морщась от боли в руке и затылке, спросил Чернявый.

— Нет, ты мне мешаешь, дорогой. Мне говорят, Вахид, ты будешь вором в законе, но только есть маленькая проблема. Что происходит на подконтрольной тебе территории? Ты не можешь договориться с конкурентом, так убери его. Помнишь, как говорил любимый всем народом великий товарищ Сталин? Нет человека, нет проблемы.

— Кончай.

— Я культурный и образованный человек. Я, между прочим, закончил институт нефти и газа. Я не хотел этой войны, поверь мне, — Вахид демонстративно приложил руку к сердцу. — Я говорю честно и искренне. Когда твои люди порезали моих на рынке, я еще надеялся на примирение, но ты не прислушался к голосу своего сердца. Ты думал, что тебе удастся запугать меня.

— Жалко, я тебя раньше не пришил.

— Теперь ты можешь только шипеть, как змея, у которой вырвали жало. Я долго думал, прежде чем сделать ответный ход, но и это тебя не отрезвило. Ты что, и вправду думал, что твои недоумки могут остановить меня, Вахида? Вы даже наехать как следует не умеете. А что у вас за оружие? Какие-то обрезы и пистолеты со спиленными номерами. Украли на каком-то складе, ай-ай-ай. Если бы мне понадобилось, я бы выставил против тебя полк, вооруженный так, как даже Советскую Армию не вооружают. До бандитского нападения на кафе «Агдам» я даже мог бы простить тебя, но, видно, по-другому проблему не решить. Или как вы там, недоумки, говорите — рамсы развести.

— Обезьяна черножопая! Я знаю, на чем ты поднялся. Ты не арбузы гонишь из своей обезьяньей страны, а наркоту.

Чернявый вложил в свои слова всю ненависть, на которую только был способен. Ни один мускул не дрогнул на лице Вахида. Только его карие глаза стали совсем черными.

— Продолжай, — тихо сказал он. — Что тебе еще известно о моих делах?

— Я все знаю, — с отчаянием смертника сказал Чернявый. — Жаль только, пацанов у меня мало, я бы вас всех на части покромсал и теми же самыми фурами назад отправил.

Чернявый отвернулся к стене.

— Говори, — приказал Вахид.

— Отсоси у меня сначала, пидор вонючий.

Вахид кивнул своему подручному.

— Аладдин, займись.

Молодой азербайджанец будто только и ждал этой команды. Он живо подскочил к Чернявому, схватил его за голову и надавил пальцами на глаза.

Чернявый кричал и извивался, но это не помогало. Азербайджанец продолжал пытку. Он лишь убрал одну руку и резко втолкнул палец в рот главарю «Синих».

Спокойно покуривая, Вахид наблюдал за экзекуцией. Наконец азербайджанец переборщил. Дернув рукой, он разорвал Чернявому рот едва не до скулы. Кровь хлынула из раны на грязную подушку.

— Хватит! — резко выкрикнул Вахид. Чернявый, извиваясь от боли, сделал тщетную попытку освободить руку. Издав нечеловеческий стон, он приподнял голову и харкнул кровью в Вахида. Плевок угодил тому на ботинок. Вахид встал со стула и, брезгливо морщась, вытер ботинок об измятый тюфяк.

— Жаль, но разговора у нас не получится, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ты не сможешь говорить, даже если бы захотел. Уноси в могилу все свои тайны. Меня они больше не интересуют.

Вахид вышел из комнаты и, на мгновение задержавшись в прихожей, обратился к своим подручным.

— Икмет, Аладдин, кончайте с ними. Только шума не надо.

Автоматчик, дежуривший на кухне, подскочил к Вахиду и показал дулом автомата на тело женщины. Она по-прежнему лежала без сознания в прихожей рядом с Михутой.

Вахид поднял бровь.

— Разве я говорил, что нам нужны свидетели?

— Понял.

— Я буду ждать в машине.

Когда Вахид вышел, закрыв за собой дверь, Аладдин и Икмед обменялись между собой несколькими фразами на родном языке.

В этот момент Михута, получивший в ходе визита азербайджанцев удар прикладом по голове, застонал и открыл глаза.

— Ах, суки…

Азербайджанцы принялись остервенело бить его ногами. Михута пытался закрываться, но удары сыпались один за другим: в голову, по плечам, ребрам, в живот. Кровь полилась у него из ушей, изо рта, из носа. Он начал всхлипывать, что-то бормотать.

Азербайджанцы, на которых вид крови подействовал так же возбуждающе, как красная тряпка на быка, били его до тех пор, пока он не затих окончательно. Потом, сделав свое дело, они отступили в сторону.

Михута лежал в луже крови, его тело лишь изредка вздрагивало.

— Кончай, — сказал Икмет, тяжело дыша. Аладдин достал из-за пояса пистолет, вынул из кармана глушитель и навинтил его на ствол. Тщательно проверив оружие, он направил его в голову Михуты.

Два выстрела заставили оборваться его еще теплившуюся жизнь. Если бы не лязг затвора, выстрелы напоминали бы легкие хлопки в ладоши.

Михута больше не дергался, но его палач на всякий случай сделал контрольный выстрел в голову.

То ли из-за того, что Аладдин волновался, то ли у него после физической работы дрожали руки, но пуля лишь чиркнула по виску и с неприятным визгом срикошетила от стены, ударившись о дверной стояк.

— Е… твою мать, — как прапорщик, выругался азербайджанец.

Икмет тоже наградил подельника крепким русским ругательством. Прозвучал еще один контрольный выстрел.

На сей раз пуля угодила в глаз Михуты. Жидкость из взорвавшегося глазного яблока залила ему лицо, из разорванного на затылке черепа выплеснулись капли уже мертвого мозга.

Чернявый, в полубессознательном состоянии лежавший в комнате, приподнял голову и выдохнул что-то неразборчивое. Аладдин, держа в руке пистолет, подошел к нему и прислушался.

— А, бля… суки, обезьяны вонючие… — шамкал он разорванным ртом.

— Ты сдохнешь, как собака, — засмеялся азербайджанец и плюнул в лицо вожаку «Синих».

Затем он отложил пистолет с глушителем в сторону, на тюфяк, лежавший рядом с кроватью, расстегнул брюки и стал мочиться на поверженного врага.

Желтая струя лилась на окровавленное лицо вожака братков, смешивалась с пузырящейся жижей, стекавшей на подушку из порванного рта, брызгами разлеталась в стороны.

Захлебываясь собственной кровью, слюной и воняющей мочой, Чернявый кашлянул несколько раз, потом захрипел, задергался и выпучил глаза. Похоже, жидкость забила ему горло и он не мог дышать.

— Подыхай, паскуда, — застегивая брюки, сказал Аладдин.

Затем он подобрал пистолет и пару минут наблюдал за агонией Чернявого. Тот дергался изо всех сил и наконец затих, глядя невидящими глазами в потолок.