Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Ирка вздрогнула, испугавшись, что ее мысли прочли.

– О ком?

– О хозяйке этого вот, – Хаара пальцем показала на ее ноги. – Изредка случаются интересные подсказки.

– Вы что-то знаете? – жадно спросила Ирка.

Валькирия медленно покачала головой.

– Назови это профессиональной интуицией! Ничего случайного нет, а раз так, со временем учишься ориентироваться в неслучайном.

Озвучив эту мудрую вещь, валькирия разящего копья упростилась, почесала нос и отправилась смотреть посудомойку.

Глава 16

Покоренная Троя папы Игоря

Зверь мартихор водится в Индии: он шерстью красен, телом как лев, но лицо у него человеческое, только зубы растут в три ряда и острые, как у собаки. Хвост у него длинный, а на хвосте растут острые жала, как у скорпиона, каждое длиной в четыре ладони, а толщиной в тростниковый стебель. Он их мечет хвостом, как стрелы, и они лишь одним уколом убивают всех людей и зверей, кроме слона. Бегает мартихор быстрей оленя, а ревет, как труба. Этого зверя видел Ктесий, греческий врач персидского царя Артаксеркса, на которого ходили десять тысяч греков.

Из книги Михаила Гаспарова «Занимательная Греция»

Меф бродил по комнате в общежитии озеленителей и охотился за уцелевшими вещами Дафны. Он упрятывал их, засовывал куда придется, выбрасывал, а они снова вылезали. И так день за днем. Казалось бы, от всего избавился, а тут вдруг из стаканчика в ванной выпрыгнет ее зубная щетка или в барабане стиралки обнаружится застрявший носок.

Вот и сегодня ему вздумалось полить цветы, удивительным образом живые еще, потому что он изредка сливал в них недопитый чай, и за горшками обнаружилась вдруг расческа – да не какая-нибудь маленькая, а здоровенная, похожая на ежа.

Некоторое время Мефодий сердито смотрел на нее, а потом схватил и стал заталкивать под диван. Та не пролезала из-за толстой ручки, но Меф все равно ухитрился это сделать, хотя и услышал в последний момент треск пластмассы. Он удовлетворенно улыбнулся, зная, что нашел могилу для расчески, но в этот момент диван стремительно взмыл под потолок. Изумленный Буслаев повис на нем, и тот медленно опустился под тяжестью парня. Однако стоило Мефу отступить, как диван вновь взлетел, кренясь правым боком.

Сообразив, что в расческе таилась воздушная магия, высвободившаяся, когда треснула ручка, Меф уселся на диван и стал размышлять, что делать дальше. Однако додумать не дали – дверь вдруг слетела с петель и, опрокинув письменный стол, врезалась в стену. В комнату ввалились Прасковья, Шилов и Зигя, который буксировал на веревочке игрушечный грузовик. На бледных скулах Прасковьи подковами лежал румянец. На ней были растянутая майка с цветочными узорами – явный секонд из Турции – и джинсы, украшенные стразами, стоимостью с небольшую квартиру в Подмосковье.

Шилов подталкивал перед собой озеленителя – одного из тех, кто занимался выбиванием долгов. Тот был вдвое шире Шилова в плечах, похож на гориллу и злобен, однако шел на цыпочках, с вытаращенными глазами и напряженным лицом, подчиняясь мудреному залому кисти. Что-то подсказывало Мефу, что озеленитель пойман на лестнице секунд десять назад.

– Стучать надо! – сказал Буслаев.

– Папуля! Я стучаль! – жалобно сказал младенец Зигя, ища глазами, куда упала дверь.

Меф выпустил рукоять спаты. Он уже разобрался, что это был обычный дружеский визит. Насколько можно ожидать дружественности от тартарианцев.

– Что твоему свету от нас надо? А? – визгливо спросил озеленитель. Меф понял, зачем его прихватили с собой. Как рупор для Прасковьи, поскольку лишний раз использовать Зигю она жалела.

– И что моему свету от вас надо? – устало спросил он.

Не так давно Мефодий обнаружил, что отвечать вопросом на вопрос – самая выгодная тактика. Собеседник проговаривается, а ты нет. Шилов задиристо оглянулся на рукоять меча.

– А ну встать! – заорал он на Мефа, двумя ногами заскакивая на диван.

– Ты уверен, что этого хочешь? – уточнил Буслаев, с вежливым вниманием разглядывая его ноги.

– Встать!!!

– Ну сам попросил, – ответил он и встал с покорным вздохом.

Рассчитал верно. Шилов был легче его. Секунду спустя он уже барахтался, прижатый диваном к потолку, и пытался выхватить меч.

Оставленный без присмотра озеленитель начал приходить в себя. Прасковья, заметив это, щелкнула пальцами. Тот застыл, как суслик, со сложенными на животе ручками.

– Твой свет пытался нас убить! Исподтишка! – повторил он.

Меф с сомнением цокнул языком.

– Когда?

– Четверть часа назад. Нас обстреляли маголодиями!

– Как-то плохо обстреляли.

– Плохо?!

– Ну да. Вы оба живы, – Меф знал возможности маголодий света. Были среди них и такие, которые перебросили бы автобус через девятиэтажный дом.

Шилов наконец закончил потрошить мечом диван и обрушился вниз, злобный, как сорок тысяч ос. Меф дальновидно укрылся за Зигю, зная, что его Шилов трогать не будет.

– Ты сам попросил встать! – на всякий случай напомнил он.

– Так, значит, не нападал? Ты слепой? Мы оба ранены! – Шилов ткнул пальцем в скулу, на которой подсыхал узкий порез.

У Прасковьи похожая ссадина была чуть ниже локтя. Меф вспомнил подвал в Острогоново и призрака, атаковавшего его оружием, которое было в списке Арея. А ведь там же были и флейты…

– А Зигя, конечно, не ранен, хотя мишень огромная, – сказал Буслаев задумчиво.

Нос Шилова побелел на месте перелома.

– К чему ты клонишь?

– Наверняка одна флейта была очень длинной. А другая или боялась мокрых рук, или состояла из многих трубочек.

– А-а! Так ты знал и молчал? Я тебя прикончу! – взревел Шилов, кидаясь к нему.

Спасая папочку, Зигя поймал Шилова в объятия, оторвав его от пола.

– Витя! Папочка! Папочка! Витя! – забормотал он в ужасе как ребенок, при котором ссорятся самые дорогие его люди на земле – родители.

– Отпусти! Я его убью!

Меф молча показал забинтованный палец.

– Третья несерьезная рана, нанесенная серьезным оружием, – сказал он.

Соображал Шилов быстро. Кто медленно соображает – не выживет в Большой Пустыне. Он перестал барахтаться, и Зигя осторожно опустил его на пол.

– Говори!

– Пока рано. Возможно, вскоре – не сегодня, а когда позову! – вы пойдете со мной. Не исключено, что придется сражаться, – сказал Меф.

Шилов коснулся кольцеобразной серьги. Метательные стрелки качнулись.

– Кто вбил тебе в голову, что мы будем на твоей стороне?

– Моей стороны тут нет.

Шилов пристально изучал его прищуренными глазами.

– Я никуда не пойду!

– А я пойду! Я ему поверила! – басом поведал озеленитель с разбойничьим лицом.

Шилов сердито оглянулся. Сорваться на Прасковье он не мог, поэтому ограничился тем, что вытолкнул озеленителя в коридор, сунув ему в руки первое, что попалось – пустую пивную банку, забытую одним из однокурсников Мефа – тем самым Маннокашкиным, что питал слабость к ночным поездкам в троллейбусе.

Натыкаясь на стены, озеленитель дошел до лестницы и тут только очнулся, тупо озираясь по сторонам. Он не помнил, где был и как тут оказался. Что-то звякнуло, выпав у него из руки. Тот наклонился, присел на корточки и долго созерцал пивную банку. Потом поднялся, провел рукой по лицу и побрел по лестнице.

* * *

После обеда Мефодий поехал на Северный бульвар поздравлять папу Игоря с днем рождения. После вчерашнего дождя на город как-то сразу обрушилась осень. Было холодно. Он шел, ступая по желтым листьям. Это был своеобразный спорт – дойти от метро до родительского дома, ни разу не коснувшись асфальта. И ему это удалось, хотя пару раз пришлось по-козлиному прыгать через лужи и несколько раз смухлевать, подошвой протаскивая листья, когда он видел, что до нового листа слишком далеко.

В доме у родителей ничего не изменилось. Разве что перед дверью появился новый коврик. По случаю дня рождения папа Игорь облачился в свой лучший костюм и ослепительной белизны рубашку. Его можно было бы смело отправлять на прием к президенту, если бы не комнатные тапки, нарушавшие строгость наряда.

– Сын мой! – сказал папа, простирая к Мефодию руки. – Пятый десяток для мужчины – время мудрости! Если на пятом десятке мужчина не взял свою Трою, дальше ее можно только сдавать!

Меф вежливо покосился на телевизор. Обычно все умные мысли отец черпал оттуда. Но глаза у того блестели, и Буслаев устыдился своего глупого подозрения.

Испытывая странное смущение, Мефодий потряс отцу руку и обнял его. Хотел отпустить, но почему-то не сделал этого, затопленный непривычной нежностью. Они никогда не были особенно близки. Бывали времена, когда Меф терпеть не мог отца и со скукой выслушивал его занудную болтовню.

Но вот теперь, обнимая костистую спину папы Игоря, сын внезапно осознал, что не только сильнее, но и выше. Они поменялись ролями, совершили невидимую рокировку. Теперь он обязан заботиться о своем отце. Защищать не только от цепких лапок мрака, но и от времени. Но не покровительствовать, похлопывая по щечке и роняя подачки, а оставаться заботливым сыном. Наши родители – наши первопроходцы и во взрослости, и в зрелости, и в старости, и в смерти. Мы внимательно смотрим на них, понимая, что этими тропами идти и нам.