Казнить нельзя помиловать - Дас Шохом

Само существование диссоциативного расстройства личности, «множественных личностей», – вопрос спорный. Для него характерно сосуществование по меньшей мере двух разных и относительно устойчивых личностей и большие провалы в памяти, и его связывают с тяжелейшими травмами и абьюзом в детстве. Многие психиатры не верят в него. В этом вопросе я бы отнес сам себя не к атеистам, а к агностикам. Я никогда не видел достаточно достоверного случая, хотя мне встречались несколько охотников за удачей, нагло симулировавших симптомы. Если я когда-нибудь с ним встречусь, то покаюсь во всех своих грехах и уверую.

Ко всем своим обследованиям я подхожу с долей цинизма, особенно когда на кону стоит возможность избавить обвиняемого от ответственности за совершенные преступления на основании невменяемости. Прежде всего, я принимаю во внимание все доступные данные, в том числе школьные характеристики, документы из социальных служб, записи врачей общей практики и историю обращений к другим специалистам по охране психического здоровья. Как правило, психические болезни прогрессируют, что подчеркивает продром психоза у Ясмин. Я выискиваю признаки постепенного ухудшения. Помимо явных симптомов я ищу и более тонкие указания на снижение функций или перемены личности. Не был ли пациент замкнут? Не избегал ли социальных взаимодействий? Не уклонялся ли от встреч с друзьями? Может быть, у него не ладились дела на работе? Случается, хоть и редко, что психические расстройства возникают внезапно и самопроизвольно, например, психоз, вызванный употреблением наркотиков, или кратковременный реактивный психоз (психиатрический аналог спонтанного самовозгорания). Затем я внимательно изучаю юридические данные, которые описывают психическое состояние обвиняемого в тот момент, когда он совершал то, что ему вменяют. Это и материалы дела, содержащие показания свидетелей, и расшифровки полицейских допросов, и записи с видеокамер наблюдения или фотографии самого преступления и того, что было потом. Все это – словно бы окно, в которое видно психическое состояние обвиняемого в момент преступление. Со страниц на меня прямо бросается и параноидно-спутанная речь, и очевидный бред. Если у профессии судебного психиатра и есть какой-то тускловатый лоск, изучение улик – это его явная противоположность. Раза два мне по одному-единственному делу присылали больше тысячи страниц документов, и мне приходилось проводить над ними не один день и изводить не один кофейник, чтобы все это проштудировать. Наконец, если у меня есть возможность получить соответствующие данные, я пытаюсь составить объективное представление о психическом состоянии ответчика в последнее время, уже после совершения преступления. Это можно узнать из бесед с тюремными надзирателями, специалистами по охране психического здоровья, членами семьи, если обвиняемый был в предварительном заключении, на принудительном лечении или выпущен под залог соответственно.

Только тогда я наконец готов обследовать ответчика в тюрьме, чтобы оценить качество и обоснованность их жалоб. Некоторые симптомы развиваются определенным образом. Например, при настоящем психозе зрительные галлюцинации бывают относительно редко и чаще вызваны органическими причинами, например, опухолью мозга (на которую указывают и специфические неврологические симптомы) или даже прием волшебных грибочков. Слуховые галлюцинации бывают чаще и обычно внешние, то есть вас призывают убивать, убивать, убивать не голоса в голове, а голоса снаружи. Как правило, они отпускают беглые замечания о том, чем больной сейчас занимается, или отдают простые приказы, в противоположность, например, полноценным диалогам, в которых высказываются мнения. Я имел дело со множеством ответчиков, которые пытались убедить меня, будто у них внутри таится темная сущность со своим сложным характером, воззрениями и мнениями (точь-в-точь как Стив, фальшивый двойник душителя с холмов). Настоящие психотические переживания простоватые и совсем не такие утонченные. Есть и другие важные факторы, которые помогают отличить действительно имеющиеся симптомы от симуляции, в том числе возраст, в котором симптомы появились впервые: например, биполярное аффективное расстройство, как правило, начинается лет в 20–25. Я вовсе не хочу сказать, что всякие, кто утверждает, будто начал видеть призраков только после 40 или слышит голоса внутри головы (и ведет с ними сложные диспуты о геополитических перестановках на Ближнем Востоке), обязательно лжет. Из всех вышеописанных архетипических правил есть исключения, и все данные необходимо взвешивать с холистической точки зрения. Я, собственно, хочу сказать, что любая аномалия заставляет сильно задуматься и обычно пробуждает во мне дух весьма скептически настроенного Коломбо: «Я вот только одного никак не пойму»…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Помимо всего вышеизложенного я, как любой приличный психиатр, не только слушаю, что мне говорит пациент, но и украдкой оцениваю его внешний вид и манеру держаться в целом. Скажем, мужчина, утверждающий, что цепенеет от ужаса при виде незнакомых лиц и мучается от голосов, которые побуждают его наложить на себя руки, весело болтает с другими заключенными в коридоре перед разговором со мной. Или, скажем, женщина, которая визжит от страха, вжавшись в угол камеры, и спрашивает, вижу ли я вон того летучего великана, пожирателя младенцев, чудесным образом становится спокойной и собранной, когда описывает свое алиби. Или, например, обвиняемый в изнасиловании утверждает, что мысли у него путаются и он не в состоянии следить за ходом процесса, вдруг поправляет меня, когда я нарочно ошибаюсь, излагая историю его правонарушений. Кроме того, надо задуматься и об интересах обвиняемых. При настоящем психозе человек обычно плохо улавливает суть ситуации. Обычно нужно время, чтобы вытянуть из него жалобы на симптомы. Если бы я действительно страдал от параноидных мыслей, я бы скорее постарался скрыть их от первого встречного и не стал бы вываливать все как на духу. А теперь представим себе, как ведет себя типичный симулянт, который хочет, чтобы его признали психически больным и отправили в специализированную больницу – ведь тогда он избежит суда. Обычно он из кожи вон лезет, лишь бы убедить меня. Как правило, такие люди переигрывают, и у них получается неправдоподобно. Ведущие голливудские актеры редко встречаются за решеткой. Правда, беглый поиск в «Гугле» показывает, что срок в свое время отмотали и Роберт Дауни-младший, и Марк Уолберг, и Шон Пенн, и Кристиан Слейтер, и Кифер Сазерленд, и Уэсли Снайпс – беру свои слова обратно!

Еще больше для меня значит, пожалуй, интуиция, которая появляется у всякого приличного психиатра, осмотревшего сотни больных. Годы регулярной работы с преступниками не только подарили мне много седых волос, но и помогли выработать здоровый скепсис. Это неосязаемое качество немного похоже на способность чувствовать, когда у вашей подруги жизни дурное настроение (но она не желает об этом говорить) или когда ваш четырехлетний сын врет в ответ на вопрос, кто открыл пачку шоколадного печенья (это так, просто случайные примеры, взятые с потолка). У психиатра, который стоит своих денег, вырабатывается «детектор лапши на ушах»: когда так долго видишь вблизи настоящую психопатологию, это позволяет улавливать легкие нюансы и чувствовать, когда что-то не так. Несмотря на все эти смелые заявления, должен признать, что и меня дурачили. Один такой случай стал для меня профессиональным позором и сделал меня мишенью беззлобных насмешек со стороны коллег.

Глава восемнадцатая. Одураченный

Когда я проработал в тюрьме уже примерно год, в начале 2018 года мне на жизненном пути повстречалась мисс Стелла Лоуренс, которая меня одурачила. Годам к 25 у нее было уже более 30 правонарушений, в основном мелкие нападения, а также длинный перечень краж и магазинного воровства. Жизнь до тюрьмы была у нее бурной и прямо-таки трагической. Многие годы ею занимались социальные службы, поскольку ее мать предпочитала выпивку родительским обязанностям, и она переходила от одних приемных родителей к другим. Поговаривали, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны сводного брата, но это, по-видимому, не подтвердилось. Она несколько раз привлекала внимание служб по охране психического здоровья и за несколько лет прошла более десятка обследований, целью которых было установить, достаточно ли она больна, чтобы поместить ее на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Несмотря на некоторые противоречия, в целом коллеги были согласны, что у Стеллы «нет признаков острого психического расстройства».