Письма - Исидор Пелусиот

579. Епископу Лампетию.

Жалуюсь тебе на твое презорство, потому что, свидевшись, как узнал я, с пресвитером Зосимою, не употребил ты смягчающих врачеств против его страданий, но, поверив Гипократу, не коснулся его и рукою, как безнадежно больного.

Если в отношении тел иным и казалось это справедливым (впрочем, нередко оказывалось и неверным, потому что многие врачи, приложив старание о безнадежно больных, восстанавливали их здравие), то в отношении душ это мнение большею частью изобличается во лжи. Ибо знаем, что иные из глубины порока взошли на самый верх добродетели. Тела связываются естественною необходимостью, души же почтены свободою произволения. Поэтому, в какой мере произволение подвижнее естества, в такой же мере сподручнее восстановить душу.

А поэтому, нимало не отчаяваясь, попытайся исправить Зосиму. Не малая слава будет тебе пред Богом — успеешь ли ты в этом, или нет — потому что исполнишь все, что зависит от тебя. Посему, с таким расположением приступи к делу, как будто несомненно надеешься заслужить одобрение, когда убедишь его восстать, и забота сия да не оставляет тебя ни ночь, ни день. И он, может быть, спасется как–нибудь, и соблазняющиеся исправятся, и смеющиеся над ним заградят себе уста, и ты улучишь бессмертную славу.

580. Пресвитеру Зосиме.

О Суде.

Не давно писал я, надеясь, что избавишься ты от порока и возвратишь себе полное здравие, теперь беру на себя смелость сказать тебе такое слово: не ввергай других в бездну злонравия. Если не хочешь спасать себя, то для чего делаешь вред другим? Для чего и наказания других навлекаешь на бедную свою голову, не налагая на их бушующие похоти узды, от которой бы кровью обагрились уста их, но предоставляешь им свободу устремляться, куда хотят? Посему, обуздай их, чтобы не испытать на себе противного тому, что было с Ниневитянами. Ибо, как они, убоявшись слов, не подверглись наказанию на самом деле, так ты, пренебрегая словесной угрозой, подвергнешься действительной казни.

581. Пресвитеру Афанасию.

Осуждая, не знаю почему, тех, которые указуют умозрительный смысл Писаний и букву возводят в дух, и нередко говорят нечто полезное для слушателей, настоятельно упрашивал ты меня истолковывать тебе прямой смысл и предложил вопрос: по какой причин прокаженному и изливающему семя, равно как и страждущим другими непроизвольными болезнями, воспрещался вход в священные ограды? Хотел бы я молчать, потому что не легко (а если бы и легко было, то неприлично) открывать тайны естества. Впрочем, так как понуждаешь меня к ответу вторичным письмом, то, сколько могу, скажу тебе кратко.

И для строгости нравов у мужей, и для чести жен, и по свойству самого дела, так как и в сем выказывается святость жизни, узаконено было мужу не входить к жене во время очищения ее скверн. Но многие, по сильной похотливости и невоздержности, лучше же сказать, по какому–то неистовству, имеют общение с женами, когда у них месячное течение и очищение, и даже когда они беременны, а жены, не знаю почему, допускают это, хотя и бессловесные животные по зачатии не сходятся для общения.

Посему, говорят иные, женщина в сравнении с животными женского пола и названа более женственною, так как те вступают в общение только для продолжения рода, а женщина делает сие также и из похотливости, по непотребству даже и по угашении женского вожделения, ибо природа бывает тогда озабочена или образованием живого существа, или очищением. Нередко же случается, что мужеское семя, смешавшись с нечистою женскою кровью, образует тело, не имеющее чистоты и доброго сложения, но доступное разным немощам.

Сие–то зло желая предотвратить, Законодатель, чтобы никто не осмеливался делать что–либо подобное, рожденных от таких совокуплений отлучает здесь и не допускает в священные собрания. А то, что такова была причина, явствует из написанного у Иезекииля, потому что Бог, прославляя там праведного и отлучая грешного, сказал, что один не входил к жене, в месячных сущей (Иез.18:6), а другой входил к ней.

Если же скажешь, что надлежало определить наказание делающим это, то спрошу: какое наказание тяжелее сего? Ибо когда они увидят, что рожденные ими, которых они желали бы видеть гораздо в большем уважении, нежели себя самих, не участвуют ни в молитвах, ни в торжествах, ни в городских и священных собраниях, тогда, посмотри, какому подвергнутся истязанию. Посему–то, думаю, узаконено и следующее: всякая душа, которая не будет обрезана в день осмый, погубится от рода своего (Быт.17:14).

Иные отвергали и сей закон, как не имеющий смысла, и изречение это относили к обрезанию душевному. Иначе, говорили они, надлежало бы сказать, что потребится не маловозрастный младенец, а не обрезавший сына своего. Но если слово сие и относится собственно к душе, то я не отвергаю и буквы, потому что и при буквальном значении сохранится та же мысль. Это самое тягостное наказание для отцов, когда гибнуть дети. А что до детей, если, может быть, умрут до возраста, способного распознавать доброе и недоброе, то они и не узнают, что были под наказанием. Если же и придут в сей возраст, то без великой тягости перенесут наказание, облегчаемое привычкою, тем паче, что вина непроизвольна. Родители же будут терпеть невыносимое наказание.

Посему, если спрашивал ты о страданиях непроизвольных (о произвольных же не думаю, чтобы стал ты и добиваться ответа, так как знаешь, что Озия, не по праву приступив к священству, и будучи царем, поражен был проказою), то да будет воздано благодарение Богу. Если же разумел ты не так, то справедливо будет людям умным принять мое мнение и потому, что ясности предпочел я здесь приличное и досточестное, и не обнаружил нескромно тайн естества.

582. Схоластику Иоанну.

Никто, думаю, если имеет мужественный образ мыслей и достоин называться мужем, не пленяется смотрением на людей женоподобных, которые обращают в позор человеческую жизнь, и тогда выше всего бывают ценимы, когда наипаче воспламеняются.

583. Диаконам Емилиану и Пелагию.

В самой точности знаю, что кроткое и исполненное мудрости слово, подобно врачебному пособию, может угасить воскипающее в сердце раздражение. Но можно ли и в наших словах найти успокоительное врачество, этого не знаю еще в ясности. Впрочем, если будет успех, употреблю все усилия, а если не достигну цели, то, хотя и премного буду тем опечален, однако же менее всего стану упрекать самого себя.

Итак, поскольку ваша распря простерлась, как говорят, до самого неба, и не вас только, но и многих других уязвляет смертельно, то желал бы я, чтобы она угасла и уничтожилась, даже обратилась в дружбу. Если же это, как говорят иные, невозможно, то желал бы, чтобы непомерная спорливость ослаблялась хотя бы молчанием и не усиливалась тем, что говорится и явно, и тайно. Ибо, если перестанете друг о друге говорить непозволительное, то постепенное угасание и ослабление распри приготовит вас к тому, что воспламенится между вами дружба.

Для больных, если не становится им хуже, — бывает это уже началом выздоровления, потому что в самых скоротечных болезнях и неизменность положения справедливо почитается улучшением оного. Так и для вас, весьма сильно страждущих — ибо, конечно, не почитаете себя здоровыми, когда враждуете так друг с другом, — если болезнь не станет приходить в большую силу, будет это началом исправления. Поэтому, если заблагорассудится вам совершенно прекратить распрю или не заходить в ней далее, то не лишу себя благой надежды, что достойно слова — решать споры словом.

584. Епископу Феону.

Если хочешь послушаться меня, то вовсе не доводи врагов своих до крайности, а если послушаешься себя, то не очень доводи, чтобы, приняв в советники эти крайние обстоятельства (а они способны довести до безрассудства, когда поощряются отчаянием), не сделали они с тобою подобного тому, что сам ты замышляешь с ними сделать. Ибо надзирающее над поступками нашими Правосудие за ненасытность побеждающих нередко приводить дела в противоположное состояние.

585. Пресвитеру Евлогию.

О сказанном у Пророка Даниила (гл.10).

Думаю, что человеку святому не возможет воспротивиться демон. И сие явствует из того, что Апостолы изгоняли демонов, а также и из того, что Павел словом изгнал духа прорицания, приводившего в смущение людей (Деян.16:16). Да и в мученических храмах благодать, неотступно пребывающая в телах святых, мучит демонов. А если сие подлинно так, что показывает и действительный опыт, то как мог демон противостоять Ангелу (Дан.10:13)?

Напротив того, думаю — хотя не утверждаю сего, высказываю же только свое мнение — что могло быть противостояние Ангела Ангелу, потому что, по словам Моисея, каждому народу уделен Ангел; ибо сказано у Моисея: егда разеляше Вышний языки, яко разсея сыны Адамовы, постави пределы языков по числу Ангел Божиих (Втор.32:8). А если скажешь: почему же один Ангел другому не уступал? То отвечу, что весьма они уступали друг другу, однако же твердо стояли оба в Божественном законе: один указывал на Божественное повеление, требующее освободить Иудеев из плена, даже если не хотят и не покаются они, а другой, опираясь на деяния Иудеев, утверждал, что справедливость требует оставаться им еще в земле чуждой. Поскольку Бог обещал исшествие благочестивым и праведным, то должно, говорил Ангел, замедлить с исполнением повеления, так как Иудеи еще не покаялись и не обратились к молитве.