Продажные твари - Полина Дашкова

— Елизавета Максимовна, — Маша отступила на шаг, — это Вадим. Мой… — она запнулась, — мой друг. Вадим, это моя учительница балета Елизавета Максимовна.

«Интересно, что скажут Машины родители? Здесь не просто роман, они оба чуть не светятся, фосфоресцируют изнутри».

— Очень приятно, — сказала она вслух и пожала сухую, сильную руку.

— Машенька, зачем тебе толкаться со мной у прилавков? — спросил Вадим. — Я куплю все сам, а ты посиди здесь с Елизаветой Максимовной, кофейку попей. Я вернусь за тобой минут через двадцать.

Он ушел. Маша взяла себе чашку двойного кофе по-турецки, тут же закурила и возбужденно произнесла:

— Елизавета Максимовна, вы только родителям ничего не говорите.

— Машенька, а они вообще знают, что ты здесь?

— Нет. Я сказала, что еду в Севастополь, к Лене Семеновой. А сюда мы собирались приехать с Саней Шарко, они бы меня с ним не отпустили, пришлось соврать.

— И правильно сделали бы, что не отпустили. Твой Саня — тот еще вертихвост. Где он, кстати?

— В Москве.

— То есть?

— Ну, понимаете, ему дали роль на телевидении, а билеты мы уже купили; мы решили, что я поеду первая, а потом встречу его. Но он не приехал. У него случился приступ аппендицита, его увезли на «Скорой». Мама его сказала, когда я дозвонилась в Москву. Она мне даже деньги выслала на обратную дорогу, но тут получить нельзя, переводы не выплачивают.

— Да, я знаю, — кивнула Белозерская, — и ты осталась одна, без денег?

— Я взяла у хозяйки то, что заплатила вперед за комнату, там как раз хватало на билет в плацкартном вагоне, но у меня вытащили из сумки, прямо на вокзале. Тогда я решила доехать до Москвы на товарняках.

— Замечательная идея. И что произошло дальше?

— Много всего, — уклончиво ответила Маша, — долго рассказывать. Как-нибудь потом, в Москве, я вам расскажу.

— Сколько ему лет? — спросила Белозерская.

— Сорок пять.

— Он женат?

— Нет. Он уже десять лет один. Есть взрослый сын, но живет в Канаде.

В этот момент в кафе вошли Глеб и Арсюша.

— Ой, Машка Кузьмина! Машка, привет! — обрадовался Арсюша.

Елизавета Максимовна часто брала его на занятия в училище, он знал всех ее студентов и в гостях у Кузьминых бывал с мамой.

— Глебушка, познакомься, Машка Кузьмина — мамина ученица, жутко талантливая, в футбол классно играет! — сообщил он Константинову.

«Маша Кузьмина, та самая, в которой Тамара Ефимовна увидела нечто общее с рыжей корреспонденткой, — подумал полковник, — значит, она не уехала из города. А глаза у нее действительно карие… Она — Лизина ученица, студентка Щепкинского театрального училища. Из этого вовсе не следует, что она могла, загримировавшись, надев рыжий парик и вставив синие контактные линзы, сыграть корреспондентку. Теоретически, конечно, могла. Но зачем?»

Константинов машинально пожал тонкие прохладные пальчики, произнес: «Очень приятно!» — и тут же замер: в кафе входил доктор Ревенко. Он шел прямо к ним, к их столику, с двумя тяжелыми пакетами — такими же, как у Константинова. Но из всех, кто сидел и стоял у столика, он видел только одного человека — Машу Кузьмину. Он направлялся к ней, никого, кроме нее, не замечая.

— Ой, мама, это же тот самый доктор, который мне руку вправлял! — закричал Арсюша.

— Здравствуй, Арсюша, — как бы опомнившись, оторвав глаза от Маши, улыбнулся доктор, — ты уже без повязки? С рукой все нормально?

— Все отлично! Наша санаторная врач сказала, мне повезло, плечо могло распухнуть, я бы даже купаться не смог, если бы вы сразу не вправили.

— Спасибо вам большое, Вадим… — Лиза растерялась, она успела забыть отчество Машиного «друга».

— Николаевич, — тут же подсказала Маша.

— Спасибо вам, Вадим Николаевич, вы Арсению не только руку вправили, но еще немного и мозги. Он теперь врачей бояться не станет, а то раньше даже горло еле уговаривали показать, а уж от уколов просто под стол готов был залезть.

— Ничего я не боялся и никуда не залезал, — насупился Арсюша, — а тебе, мамочка, лишь бы только меня воспитывать.

— Арсюша у вас молодец, — сказал Ревенко, продолжая улыбаться, — не всякий взрослый держался бы так мужественно.

— Мы не познакомились тогда, на границе, — полковник протянул Ревенко руку, — Константинов Глеб Евгеньевич.

— Ревенко Вадим Николаевич, — они пожали друг другу руки.

И в этот момент полковник спиной почувствовал чей-то взгляд. Такие взгляды он всегда чувствовал спиной — внимательные, фиксирующие, словно фотообъектив, каждый шаг, каждое движение.

«Хвост»! — мелькнуло у него в голове. — Так я и знал. Надо быстро расходиться".

Оглянувшись, Глеб не заметил того, кто наблюдал за ними. «Скорее всего этот „хвост“ идет за Ревенко. Свой я почувствовал бы раньше. Интересно, кто на этот раз? Чеченцы или смежники?»

— Константинов? Полковник Константинов? — шепотом произнесла Маша, глядя на Глеба, как зачарованная.

— Конечно, полковник! — гордо кивнул Арсюша. — А ты откуда знаешь?

— Да, Машенька, откуда вы знаете, что я полковник? — спросил Глеб с улыбкой.

— Неважно откуда. Потом расскажу, — быстро, возбужденно заговорила Маша, — нам необходимо…

— Нам необходимо с вами поговорить, — тихо перебил ее доктор, — нам срочно надо встретиться с вами, Глеб Евгеньевич.

— Да, Вадим Николаевич, мы непременно поговорим. Но не здесь и не сейчас.

— А давайте вместе пойдем на пляж! — предложил Арсюша. — Машка, ты вообще где живешь-то? Ты надолго здесь?

Арсюша трудно знакомился со сверстниками, а девятнадцатилетнюю Машу воспринимал почти как ровесницу. Иногда после занятий она самозабвенно гоняла с ним в футбол во дворе училища.

Доктор вытащил из кармана свою визитную карточку и протянул мальчику:

— Вот телефон, ты можешь позвонить Маше в любое время.

Взгляд невидимого «хвоста» сверлил полковнику затылок, как рентгеновский луч. Даже голова заболела.

— Ночью, — произнес он одними губами, чуть наклонившись к Ревенко, — в два часа ночи за первым волнорезом в сторону города, на пляже у вашего дома. За вами следят. Нас не должны видеть вместе.

Он сказал все это очень быстро и очень тихо, но Ревенко прекрасно расслышал и понял каждое слово.

— А мы в «Солнечном береге», — сообщил между тем Арсюша, — номер четыреста тридцать семь, третий корпус, четвертый этаж. Телефона, правда, нет.

— Пожалуй, нам пора, — сказал доктор, — очень приятно было познакомиться.

* * *

Как только они скрылись в толпе, Лиза вздохнула:

— Ужас какой! Мало того, что у девочки роман с человеком, который…

— Который — что? — тут же встрял Арсюша, переводя любопытные глаза с мамы на Глеба.

Полковник вытащил из кармана несколько купюр и протянул ему:

— Купи, пожалуйста, себе мороженое и сок, а нам с мамой по чашке кофе.

— Я все не донесу, — обиделся Арсюша, — не хотите при мне Машку обсуждать, так и скажите, сплетники!

— Мы не собираемся обсуждать Машу, — успокоила его Лиза, — просто Глеб устал, нес тяжелые сумки. А я — дама. Поэтому мороженое и кофе лучше купить тебе. Там дают поднос, так что не волнуйся, ты донесешь.

Арсений, надувшись, отошел к прилавку.

— Лиза, ну почему «ужас»? Ну, роман у девочки. Она же совершеннолетняя, рано или поздно такое происходит у всех. И что в том плохого? У них ведь с этим Ревенко все серьезно, это сразу видно.

— Да, серьезно! — усмехнулась Лиза. — Они только познакомились, а она уже живет у него. Но главное, родители вообще не знают, что она здесь. Ведь Машина мама — моя близкая приятельница. Маша — единственный поздний ребенок, родители дрожат над ней. А она наврала с три короба, сказала, будто отправляется с подругой в Севастополь, а сама собралась сюда с мальчишкой-красавчиком.

— Да ну?! А где же мальчишка?

— В Москве! Он задержался по каким-то своим делам, Маша приехала первая. А у него случился аппендицит. И осталась она здесь одна, у нее вытащили последние деньги, в общем, после всяких приключений она и познакомилась с этим доктором. Глупо, конечно, морализировать, но понимаешь, я Машеньку знаю с пеленок. Все-таки одно дело — мальчик-сокурсник и совсем другое…

Лиза нервничала и сбивалась. Глеб, слушая ее, думал о том, какая странная получается цепочка: Ревенко — чеченец — Иванов — корреспондентка — Маша Кузьмина. Все замыкается как бы на Маше и докторе. Но есть ли в этом какая-нибудь логика? Глупо ведь думать, что эта влюбленная парочка, которой дела нет ни до кого, причастна к убийству Иванова! С какого бока они связаны с теми двумя, в пятнистых жилетах, бросившими труп в утренней роще?

— Глеб, ты меня слышишь? — обиженно спросила Лиза. — Почему ты молчишь?

— Да, Лизонька, я тебя внимательно слушаю, — виновато встрепенулся он, — я не понимаю, почему ты так нервничаешь. Ревенко — хороший человек…