Дочь царского крестника - Сергей Прокопьев

проверить казаков на живучесть. У меня по отцу пять родных дядьёв и тётушка Соломонида, по маме два дяди и тётя Ханочка, меня Бог одарил пятью родными братьями, двумя родными сестрами, а двоюродных братьев и сестёр более сорока: тридцать один – по линии отца, двенадцать – по материнской… Но чем дальше история рода, тем чаще мощные ветви генеалогического древа превращаются в веточки… Век раскидал нас по всей России, кого-то и того дальше закинул – в Австралию, Германию. За границей их потомки в конце концов утратят русскость, растворятся в интернациональном котле… Как-то прочитал: за двадцатый век исламский мир вырос на 800 процентов, Китай – на 300, Индия – на 400. Россия могла за это время стать солнечной православной планетой, сильной, уравновешивающей остальной мир… Не суждено… Богу почему-то не угодно было отвести от России революцию… Сегодня самая напряжённая из линий, разделяющих демографические ситуации планеты, проходит по Амуру и Аргуни. С одной стороны перенаселённая глыба Китая, с другой – пустынные просторы Дальнего Востока, Забайкалья, Сибири…

Каждое утро встаю перед иконами, медным крестом, доставшимся от деда и отца, и среди других молитв обязательно повторю: «Спаси, Господи, и помилуй Россию нашу, власти и воинство ея, да тихое и безмолвное житие, поживем во всяком благочестии и чистоте». Помня и чтя завет отца, держу весь род Кокушиных, род Патриных в голове, молюсь за всех вместе и каждого в отдельности.

И вскипают слёзы на сердце: увеличивается список «о упокоении»…

ВЕЗУЧИЙ ИЗ ХАЙЛАРА

Повесть

Невеста неневестная

Мы сидим с Георгием Николаевич Филипповым за столом. Великий Пост. Но и великий праздник – Благовещение. На столе рыба, коньяк. Георгий Николаевич из людей, о которых говорят: сразу видна порода. Напоминает русского баса из Австралии – Александра Шахматова. Кстати – они земляки, певец тоже родился в Маньчжурии, потом их семья перебралась в Австралию. Шахматов лет на двадцать пять моложе Георгия Николаевича. Статью, разворотом плеч, посадкой головы, осанкой и, я бы сказал, сосредоточенностью тела, когда нет ничего лишнего, они схожи – будто из одного корня. Красивый, могучий старик сидел передо мной. И в молодости, об этом говорили его фотографии, он был красив аристократической красотой, в которой сочетались правильные черты лица, умный взгляд, достоинство. Он был из другой эпохи. Из той России, которая после революции семнадцатого продлилась в Маньчжурии на тридцать лет. Советский Союз переиначивал страну, культуру, традиции царской России, а в Маньчжурии русские жили прежним укладом.

В углу висела икона. Я, войдя в комнату, перекрестился на неё и сказал:

– «Умиление».

Георгий Николаевич поправил:

– Жена называет «Невеста Неневестная».

Есть и такое, а более полное – «Радуйся, Невеста Неневестная». Любимая икона святого преподобного Серафима Саровского. Дева Мария со скрещенными на груди руками. Она только что смиренно приняла весть от архангела Гаврииила, что через Неё придёт в мир Спаситель. Разглядывая образ, подумал: хороший знак. Мы в течение полугода договаривались о встрече с Георгием Николаевичем. Несколько раз получалось так, что в удобный для меня день он не мог, и наоборот. Жили в разных концах города. Наконец договорились встретиться на Благовещение, прихожу, а в доме икона праздника в красном углу.

Икона была старинной, в Маньчжурию привезена в конце XIX из России. Более полувека провела в Китае, и снова вернулась домой.

Голос у Георгия Николаевича густой, сочный. Когда я в самом начале беседы обратил внимание на это, Георгий Николаевич заулыбался, моя похвала пришлась ему по душе, произнёс:

– Будь мы сейчас в лесу, я бы по-настоящему продемонстрировал вам голос, сила ещё осталась. Не та, что была когда-то на лесоповале, но ещё есть порох в пороховницах!

Григорий Николаевич начал рассказывать о себе с того дня, как нагрянула в Хайлар на несколько часов война и его жизнь, и всех его родных, и всех русских, кто жил в Маньчжурии, круто переломилась.

Разведчик с крыльями

Девятого августа 1945 года, спим. Мне двадцать пять лет, брату Женьке двадцать один, папе сорок семь. Жили в городе Хайларе, это Маньчжурия, крупная станция Китайской Восточной железной дороги, то бишь – КВЖД. Район богатый: скотоводство, земледелие… Река Аргунь – полно было рыбы… Лето сорок пятого стояло жаркое. Одноэтажный дом, окна, двери раскрыты. Вдруг слышу – самолет. Месяца четыре не появлялись. Ни одного. Авиатопливо японцы экономили в последнее время. До этого беспрерывно каждый день летали… Хайлар окружён сопками, в них японцы руками китайцев – тысячами сгоняли, а затем уничтожали отработанный, обладающий секретной информацией материал – за четыре года возвели один из самых мощных укрепрайонов Квантунской армии. Углубляясь в землю, японцы окружили город железобетонными дотами. Склон сопки, и вдруг расходятся плиты, из подземелья выдвигается огромное осадное орудие… А если вниз спуститься – военная техника, запасы оружия и продовольствия, жилые помещения, лазареты, железная дорога, электростанции, водоснабжение, вентиляция… Катакомбный город, километры галерей на разных уровнях. И всё для того, чтобы ожили в один момент сопки вокруг Хайлара, сотни скрытых огневых точек, расположенных в несколько ярусов на склонах – пулемёты, артиллеристские орудия, зенитки… – открыли стрельбу. К ним по штрекам и траншеям потекли боеприпасы… Тысячи солдат под защитой бетона были готовы вступить в войну…

При японцах мы, русские, в подземную крепость попасть не могли. Приблизиться нельзя – запретные зоны. Выходить из Хайлара разрешалось в строго определённых местах. Кладбище не можешь посетить, для захоронений отвели место далеко за городом. Квантунская миллионная армия собиралась до Урала захватить Советский Союз. Японцы в подпитии, не стесняясь, говорили нам: «Русские всё равно не справляются, а у нас земли не хватает». А потом собирались дальше пойти на запад, намереваясь прибрать к своим рукам как можно больше чужого, «собрать восемь углов мира под одной крышей», само собой – японской. Тем не менее строили в Маньчжурии вот такие оборонительные укрепрайоны.

Брат Женька с друзьями после ухода японцев спустился в одно подземелье трофеями разжиться и заблудились они… Указатели в виде иероглифов, и ходы-ходы, вверх-вниз, в стороны – не разбери-поймёшь, куда идти… Вонь невыносимая, то тут, то там трупы. Целыми подразделениями японцы харакири делали. Офицеры и солдаты, сидя на кроватях, резали себя… В самом Хайларе такое тоже случалось: японец сначала свою семью вырежет, а потом – себе харакири… Народ страшно кровожадный. Даже к себе. А уж к другим во много раз хуже немецких гестаповцев. Женька с друзьями почти три дня плутал по лабиринтам, случайно удалось