Новое время — новые дети - Ирина Медведева

— Давай, Маришка, выпьем за то, чтобы ты встала наконец на рыночные рельсы.

Коля еще подумал: «Как это так? Мама же не поезд». (У него была игрушечная железная дорога со шлагбаумами и маленькими человечками.)

Мама своим ответом разрешила Колино недоумение.

— Нет, Сашенька, твои рыночные рельсы — это не для меня. Я люблю свою работу, понимаешь? — сказала она.

А папа ни с того ни с сего закричал:

— А я свою работу не любил, да? Я любил шмотками торговать? Чистенькой хочешь остаться за мой счет?

Мама заплакала, а папа пульнул бутылкой в телевизор, сказал: «С Новым годом, дорогие товарищи!» и ушел.

Есть примета: как встретили Новый год, таким и весь год будет. В данном случае примета сбылась в полной мере. Самое страшное было по утрам. Отец просыпался злой, придирался к какому–нибудь пустяку и начинал кричать, буквально по всем обвиняя жену и сына: в головной боли, в пропаже тапочек, в плохом качестве сметаны, поданной к сырникам.

Вечером же он приходил в состоянии какой–то опасной эйфории. Опасной потому, что она в любой момент могла обернуться агрессией. Пил он уже не время от времени и не по чуть–чуть, а стабильно и немалыми дозами.

Мыслил он теперь только штампами, говорил преимущественно лозунгами, и можно было, не заглядывая в газеты и не влючая телевизор, легко догадаться, какую пропагандистскую кампанию разворачивает в данный момент власть. Повторяя, как заклинание, что он наконец стал свободной личностью, Александр все больше и больше утрачивал признаки личностной самостоятельности. Казалось, в его голову вмонтировали пульт, и чья–то невидимая рука периодически переключает кнопки.

Такое расчеловечивание вызывало у Марины почти мистический ужас, к которому поневоле примешивалось презрение.

А когда муж превозносил новую жизнь, она — опять же невольно — вспоминала прежнюю, в которой у него было ровное, хорошее настроение, хотя он практически не пил и уж тем более не напивался допьяна.

Но стоило ей об этом заикнуться (а она, естественно, не удерживалась), как разгорался скандал. За полгода муж перебил в доме почти всю посуду, высадил дверь в ванную, где она заперлась, спасаясь от его криков. Но самое страшное — он стал грубо оскорблять Колю: называл его выродком, недоноском, дармоедом.

Коля боялся высунуться из своей комнаты, но отец настигал его и там. Чаша Марининого терпения переполнилась, когда во время очередной безобразной сцены Коля незаметно выскользнул из дома, и его нашли только ночью на чердаке в соседнем подъезде. После этого Марина стала ночевать с сыном у подруг. Ей советовали обратиться в милицию, но она не могла преодолеть стыд. Да и опыт других людей подсказывал, что это бессмысленно: сейчас, когда такой разгул преступности, у милиции полным–полно более серьезных забот.

Кочевой образ жизни, понятное дело, плохо сочетался с регулярным приготовлением уроков. Коля нахватал двоек, возненавидел школу. У него нарушился сон, появились частые головные боли. Потом он несколько раз подряд проснулся в мокрой постели. Для восьмилетнего мальчика такое ЧП, да еще в гостях, было тяжелейшей психической травмой. С тех пор он наотрез отказался ночевать у чужих людей. Пришлось вернуться домой. Круг замкнулся.

Отец, поняв, что жена и сын никуда не денутся, совсем распоясался. Правда, изредка у него бывали просветы, но они, во–первых, длились недолго, а во–вторых, Колю теперь приступы отцовской любви пугали еще больше, чем приступы ненависти.

К девяти годам мальчик успел дважды побывать в психиатрической больнице, благо Марина отыскала там своего бывшего однокурсника. Врачи делали все, что могли, и в общем–то приводили психику ребенка в относительный порядок, но он возвращался домой — и возвращались болезненные симптомы. Врачи ведь не могли поменять ему жизнь.

Может возникнуть вопрос: ну, и что же такого специфического, сегодняшнего в этой истории? Папа стал алкоголиком. Разве раньше такого не было?

Было, конечно, но, во–первых, в другой среде. (Напомним еще раз, что до своей «рыночной эпопеи» отец Коли вообще не пил и, скорее всего, не запил бы, если бы не выпал из привычной жизни, которая давала ему чувство подлинного, а не истерически нагнетаемого самоуважения.) И во–вторых, раньше в подобной ситуации не было бы такой трагической безысходности. И квартиру можно было разменять без сумасшедшей доплаты. А главное, общество безоговорочно, порой даже излишне ретиво защищало женщину и ребенка. Она могла обратиться во множество разных инстанций — прежде всего на работу мужа — и нигде ей не посмели бы сказать: «Это ваши проблемы». Да и муж бы так не распустился. Он же все–таки был не уличной шпаной, а интеллигентным человеком.

Сегодняшние правозащитники осудили бы, конечно, такое грубое вторжение общества в частную жизнь, но у ребенка была бы здоровая психика. А значит, не исковерканная судьба.

5. МИША

Отец Миши был доволен жизнью на все сто. Даже не обязательно было знать, что он владелец сети московских магазинов, что у него огромная квартира и небольшой загородный дворец, что он запросто может оставить в казино не одну тысячу долларов — все это знать было не обязательно, чтобы почувствовать: вот человек, у которого жизнь удалась.

Когда он с нами разговаривал, в области сердца у него периодически раздавалось треньканье, и тогда он вынимал из–за пазухи маленький сотовый телефон и говорил примерно так:

— Кисуля? Я скоро… Ну, не знаю…Я тут еще насчет Мишки… у психологов… Что тебе сделать? Психоанализ? — Обешаю. И даже два раза. Готовься…

Единственным обстоятельством, слегка омрачавшим жизнь этого человека, был его десятилетний сын.

— Он какой–то у меня туповатый, — жаловался отец. — Учится плохо, медлительный, как черепаха. Неинициативный — в общем, не в меня, а в свою мамашу.

— Вы в разводе с женой? — спросили мы.

— Естественно! Это полное ничтожество, которое совершенно не приспосблено к сегодняшней жизни. И внешне серая мышь, и денег не умеет заработать. Нищая, опустившаяся… Ну, представляете? — Училка!

— Надеемся, мальчику вы этого не говорите?

— Как не говорю? — возмутился бизнесмен. — Он должен знать правду про свою мать. Я бы ее с удовольствием родительских прав лишил, потому что она даже нормально обеспечить не может пацана. Да связываться неохота. Тем более, что она и так мне его фактически отдала. Он уже полгода у меня живет.

— Полгода? — ахнули мы.

— Ну да. А что? Она же несостоятельная. Сначала, конечно, были женские капризы… даже угрожать пыталась. Представляете? Она — мне! Но потом утихла. Я ей прямо заявил : «Будешь возникать, вообще сына не увидишь. Скажу в суде, что ты проститутка, а на свидетелей у меня хватит.»

— А она что, действительно?

— Да о чем вы говорите! Кому она такая нужна? Там сексапильность на нуле. Можете мне поверить, — бизнесмен многозначительно улыбнулся.

— Так вы лишили ребенка матери? — не удержалась одна из нас.

— Почему? — спокойно возразил бизнесмен. — Во–первых, она иногда по воскресеньям его получает, а во–вторых, моя кисуля, — тут бизнесмен снова многозначительно улыбнулся, — отлично с ним управляется. Без проблем!

В следующий миг у него под пиджаком опять зазвенело.

— Во, телепатия! — восхитился он, доставая трубку. А поговорив с дамой сердца, продолжил свой рассказ, из которого мы узнали, что Мишина спальня соседствует со спальней отца и «кисули», причем дверей между ними нет.

— Я их снял. Сейчас в моде анфилады, под старину, — пояснил наш собеседник.

— Но ведь Миша уже большой мальчик, он может что–то увидеть или услышать…

— Так он и видит и слышит! Будущий мужик — пусть привыкает! — с полным сознанием своей правоты воскликнул заботливый отец. — Тем более, что у нас с кисулей все так классно. Как в кино! Мишка, между прочим, и кино вместе с нами смотрит. Я против ханжеских запретов. Они только психику уродуют. Он у меня растет нормальный, без комплексов. Ему надо только успеваемость наладить — и все.

«Нормальный, без комплексов» Миша, которого мы пригласили затем в кабинет, боялся поднять глаза на незнакомых людей, яростно грыз ногти и все время дергал шеей, как будто воротник свитера сдавливал ему горло. А еще у него был жуткий нейродермит: на руках, на щеках, на лбу шелушилась красная кожа. Потом нам все же удалось его разговорить. Он оживился и даже сказал, что папа подарил ему на Рождество отличную игрушку: негра с высунутым языком.

«Потянешь за язык, — объяснил мальчик, — а у него половой член поднимается».

И оглянулся на отца. Тот с неподдельной нежностью погладил сына по затылку.

— Вот, пожалуйста! Эти дела он сходу сечет. Настоящий мужик. Ему бы только успеваемость подправить — и нет проблем!

… Успеваемость мы Мише «подправлять» не стали, ведь это было лишь следствие, а причину мы устранить не могли. Впрочем, как нам стало известно, Мишин отец тоже в скором времени понял, что проблем у сына гораздо больше, чем ему казалось поначалу. Но разрешил их совсем не так, как советовали мы. Вместо того, чтобы вернуть глубоко травмированного ребенка матери, он отправил его за границу в английский пансион. То есть фактически сделал Мишу сиротой при живых родителях. Мальчика, которому с трудом давалась учеба на родном языке, обрекли на жизнь в чужой языковой среде, где он вынужден был приспосабливаться к чужим нравам и чужим людям.