Князь Серебряный (Сборник) - Алексей Константинович Толстой

Я коснулся губами ее холодных, безжизненных губ. Лошадь моя, вся в пене, так и рвалась со своей привязи. Она и не дотронулась до овса, а от ржания, которым она меня встретила, я весь похолодел: я боялся, как бы оно не выдало мои намерения. Однако вампиры, слышавшие, наверно, мой разговор со Зденкой, еще не встревожились. Я посмотрел, открыты ли ворота, вскочил в седло и дал коню шпоры.

Выезжая из ворот, я успел заметить, что сборище вокруг дома было весьма многочисленно и что большинство пришельцев прижималось глазами к стеклам окон. Кажется, мое внезапное бегство озадачило их сперва, так как некоторое время я не различал в ночном безмолвии иных звуков, кроме мерного топота моего коня. Я уже почти поздравлял себя с удачей, к которой привела моя хитрость, как вдруг услышал позади некий шум – точно рев урагана, разбушевавшегося в горах. Кричали, выли и как будто спорили друг с другом тысячи голосов. Потом все они, точно по уговору, умолкли, и слышен стал только быстрый топот ног, как если бы отряд пехотинцев приближался беглым шагом.

Я погонял своего коня, немилосердно вонзая ему в бока шпоры. В крови моей разливался лихорадочный огонь, я напрягался, делал над собой неимоверные усилия, чтобы сохранить присутствие духа, и вдруг услышал позади себя голос:

– Погоди, погоди, милый! Ты дороже мне души моей, спасения моего! Погоди, погоди! Твоя кровь – моя!

И меня сразу же коснулось холодное дыхание, и Зденка сзади меня прыгнула на лошадь.

– Сердце мое, милый мой! – говорила она, – вижу одного тебя, одного тебя хочу, я уже себе не госпожа, надо мной – высшая сила, – прости мне, милый, прости!

И, обвивая руками, она пыталась опрокинуть меня назад и укусить за горло. Между нами завязалась страшная и долгая борьба. Защищался я с трудом, но в конце концов мне удалось схватить Зденку одной рукой за пояс, другою – за косы, и, приподнявшись на стременах, я бросил ее на землю.

Тут силы оставили меня, и начался бред. Тысячи безумных и ужасных образов, кривляющихся личин преследовали меня. Сперва Георгий и брат его Петр неслись по краям дороги и пытались перерезать мне путь. Это им не удавалось, и я уже готов был возрадоваться, как вдруг, обернувшись, увидел старика Горчу, который, опираясь на свой кол, делал прыжки, подобно тирольцам, что у себя в горах таким путем переносятся через пропасти. Горча тоже остался позади. Тогда его невестка, тащившая за собой своих детей, швырнула ему одного из мальчиков, а он поймал его на острие кола. Действуя колом, как пращой, он изо всех сил кинул ребенка мне вслед. Я уклонился от удара, но гаденыш вцепился – не хуже настоящего бульдога – в шею моего коня, и я с трудом оторвал его. Другого ребенка мне таким же образом кинули вслед, но он упал прямо под копыта лошади и был раздавлен. Не помню, что произошло еще, но когда я пришел в себя, было уже вполне светло, я лежал на дороге, а рядом издыхал мой конь.

Так кончилось, милостивые государыни, любовное увлечение, которое должно было бы навсегда отбить у меня охоту продолжать в том же духе. А стал ли я впоследствии более благоразумным – об этом вам могли бы рассказать некоторые из ровесниц ваших бабушек.

Как бы то ни было, я и сейчас содрогаюсь при мысли, что если бы враги одолели меня, то и я тоже сделался бы вампиром, но небо того не допустило, и вот, милостивые государыни, я не только ничуть не жажду вашей крови, но и сам, хоть старик, всегда буду счастлив пролить свою кровь за вас!

Конец 1830-х или начало 1840-х гг.

Зачинается песня от древних затей

ВОЛКИ

Когда в селах пустеет,Смолкнут песни селянИ седой забелеетНад болотом туман,Из лесов тихомолкомПо полям волк за волкомОтправляются все на добычу.

Семь волков идут смело.Впереди их идетВолк осьмой, шерсти белой;А таинственный ходЗаключает девятый.С окровавленной пятойОн за ними идет и хромает.

Их ничто не пугает.На село ли им путь,Пес на них и не лает;А мужик и дохнуть,Видя их, не посмеет:Он от страху бледнеетИ читает тихонько молитву.

Волки церковь обходятОсторожно кругом,В двор поповский заходятИ шевелят хвостом,Близ корчмы водят ухомИ внимают всем слухом,Не ведутся ль там грешные речи?Их глаза словно свечи,Зубы шила острей.

Ты тринадцать картечейКозьей шерстью забейИ стреляй по ним смело,Прежде рухнет волк белый,А за ним упадут и другие.На селе ж, когда спящихВсех разбудит петух,Ты увидишь лежащихДевять мертвых старух.

Впереди их седая,Позади их хромая,Все в крови… с нами сила Господня!

1840-е годы

* * *

Где гнутся над омутом лозы,Где летнее солнце печет,Летают и пляшут стрекозы,Веселый ведут хоровод.

«Дитя, подойди к нам поближе,Тебя мы научим летать,Дитя, подойди, подойди же,Пока не проснулася мать!

Под нами трепещут былинки,Нам так хорошо и тепло,У нас бирюзовые спинки,А крылышки точно стекло!

Мы песенок знаем так много,Мы так тебя любим давно —Смотри, какой берег отлогий,Какое песчаное дно!»

1840-е годы

КУРГАН

В степи, на равнине открытой,Курган одинокий стоит:Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,Дружина дралася три дня,Жрецы ему разом заклалиВсех жен и любимца коня.

Когда же его схоронилиИ шум на могиле затих,Певцы ему славу сулили,На гуслях гремя золотых:

«О витязь! делами твоимиГордится великий народ,Твое громоносное имяСтолетия все перейдет!

И если курган твой высокийСровнялся бы с полем пустым,То слава, разлившись далеко,Была бы курганом твоим!»

И вот миновалися годы,Столетия вслед протекли,Народы сменили народы,Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою,Где витязь могучий зарыт,Еще не сровнялся с землею,По-прежнему гордо стоит.

А витязя славное имяДо наших времен не дошло…Кто был он? венцами какимиСвое он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?Какие он жег города?И смертью погиб он какою?И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий…Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!

Лишь мимо кургана мелькаетСайгак, через поле скача,Иль вдруг на него налетает,Крилами треща, саранча.

Порой журавлиная стая,Окончив подоблачный путь,К кургану шумит подлетая,Садится на нем отдохнуть.

Тушканчик порою проскачетПо нем при мерцании дня,Иль всадник высоко маячитНа нем удалого коня,

А слезы прольют разве тучи,Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС кургана забытого прах…

1840-е годы

КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ

Уношу князю Ростиславузатвори Днепр темне березе.«Слово о полку Игореве»Князь Ростислав в земле чужойЛежит на дне речном,Лежит в кольчуге боевой,С изломанным мечом.

Днепра подводные красыЛобзаться любят с нимИ гребнем витязя власыРасчесывать златым.Его напрасно день и ночьКнягиня дома ждет…

Ладья его умчала прочь —Назад не принесет!В глухом лесу, в земле чужой,В реке его приют,Ему попы за упокойМолитвы не поют;

Но с ним подводные красы,С ним дев веселых рой,И чешет витязя власыИх гребень золотой.

Когда же на берег ПосвистСедые волны мчит,В лесу кружится желтый лист,Ярясь, Перун гремит,Тогда, от сна на дне речномВнезапно пробудясь,Очами мутными кругомВзирает бедный князь.

Жену младую он зовет —Увы! его жена,Прождав напрасно целый год,С другим обручена.

Зовет к себе и брата он,Его обнять бы рад —Но, сонмом гридней окружен,Пирует дома брат.

Зовет он киевских попов,Велит себя отпеть —Но до отчизны слабый зовНе может долететь.

И он, склонясь на ржавый щит,Опять тяжелым сномВ кругу русалок юных спитОдин на дне речном…

1840-е годы

ВАСИЛИЙ ШИБАНОВ

Князь Курбский от царского гнева бежал,С ним Васька Шибанов, стремянный.Дороден был князь. Конь измученный пал.Как быть среди ночи туманной?

Но рабскую верность Шибанов храня,Свого отдает воеводе коня:«Скачи, князь, до вражьего стану,Авось я пешой не отстану».

И князь доскакал. Под литовским шатромОпальный сидит воевода,Стоят в изумленье литовцы кругом,Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает;

Недаром дивится литовский народ,И ходят их головы кругом:«Князь Курбский нам сделался другом».Но князя не радует новая честь,Исполнен он желчи и злобы;

Готовится Курбский царю перечестьДуши оскорбленной зазнобы:«Что долго в себе я таю и ношу,То все я пространно к царю напишу,Скажу напрямик, без изгиба,За все его ласки спасибо».

И пишет боярин всю ночь напролет,Перо его местию дышит,Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря,Поспело ему на отрадуПослание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя словаОтвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова,Чье сердце в груди не сожмется?Невольно сомненья на князя нашли…

Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:«Князь, служба моя не нужна ли?Вишь, наши меня не догнали!»И в радости князь посылает раба,Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба,А вот и рубли в награжденье!»

Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро,А я передам и за мукиПисьмо твое в царские руки».

Звон медный несется, гудит над Москвой;Царь в смирной одежде трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покойИль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ,И молится, полный боязни,Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,Звонит с ним и Вяземский лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма,И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой,Любимец звонит Иоаннов,Отверженный Богом Басманов.

Царь кончил; на жезл опираясь, идет,И с ним всех окольных собранье.Вдруг едет гонец, раздвигает народ,Над шапкою держит посланье.

И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешойИ молвит ему, не бледнея:«От Курбского князя Андрея!»

И очи царя загорелися вдруг:«Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслухПосланье от слова до слова!Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»

И в ногу Шибанова острый конецЖезла своего он вонзает,Налег на костыль – и внимает:«Царю, прославляему древле от всех,Но тонущу в сквернах обильных!

Ответствуй, безумный, каких ради грехПобил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены?Не их ли ты мужеством славен?И кто им бысть верностью равен?

Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час,Писанием нам предреченный,И аз, иже кровь в непрестанных бояхЗа тя, аки воду, лиях и лиях,С тобой пред судьею предстану!»Так Курбский писал к Иоанну.

Шибанов молчал. Из пронзенной ногиКровь алым струилася током,И царь на спокойное око слугиВзирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд;Был мрачен владыки загадочный взгляд,Как будто исполнен печали;И все в ожиданье молчали.

И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,И нет уж мне жизни отрадной,Кровь добрых и сильных ногами поправ,Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг,Что выдал тебя за бесценок!Ступай же с Малютой в застенок!»

Пытают и мучат гонца палачи,Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи,Открой их собачью измену!»И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?»«Царь, слово его все едино:Он славит свого господина!»

День меркнет, приходит ночная пора,Скрыпят у застенка ворота,Заплечные входят опять мастера,Опять зачалася работа.«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»«Царь, близок ему уж приходит конец,Но слово его все едино,Он славит свого господина:«О князь, ты, который предать меня могЗа сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе БогИзмену твою пред отчизной!

Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Язык мой немеет, и взор мой угас,Но в сердце любовь и прощенье,Помилуй мои прегрешенья!

Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Прости моего господина!Язык мой немеет, и взор мой угас,Но слово мое все едино:За грозного, Боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь,И твердо жду смерти желанной!»Так умер Шибанов, стремянный.

1840-е годы