Царь Давид - Петр Люкимсон

Однако Авенир, принимавший вместе с Саулом самое непосредственное участие в преследованиях Давида, за это время привык видеть в нем своего личного врага и просто не допускал в тот момент даже мысли о возможном воцарении Давида. К тому же, напомним, он был близким родственником Саула, и для него крайне важно было провозгласить царем всего Израиля именно Иевосфея, таким образом сохранив престол за своей семьей и своим коленом. Так ко всем прочим бедам израильтян прибавился раскол нации на сторонников Давида и сторонников Иевосфея.

Часть вторая

МЕЧ И КОРОНА

Глава первая

СМУТА

Иевосфей — так звучит имя оставшегося в живых сына Саула в синодальном переводе Библии, и само по себе это слово вряд ли что-либо может сказать русскоязычному читателю. Однако достаточно произнести его в исконном, ивритском звучании, и для того, кто знаком с этим языком, мгновенно становится понятен его смысл. Как понятно и то, что Ишбошет — это, возможно, даже не имя, а прозвище, образовавшееся из двух слов: «иш» на иврите означает «муж», «человек», а «бошет» — «стыд», «срам», «позор». Таким образом, Ишбошет — это не что иное, как «муж позора», «человек, запятнавший себя позором».

Трудно сказать, почему Ишбошет получил такое прозвище. «Хроникон» утверждает, что настоящее его имя было Ишбааль, но «баалями» («ваалами»), как известно, на Ближнем Востоке назывались языческие боги. Так что, вероятнее всего, Ишбо-шетом этот сын Саула стал просто потому, что у израильтян в какой-то период было принято называть детей на ханаанский лад, добавляя в конце имени основы не слово «Эль» — «Бог», а близкое ему по значению слово «бааль». Однако затем такие имена стали восприниматься как языческие, а значит, позорящие их носителя, и вместо «бааль» в них стали произносить «бошет» — «позор».

В то же время нельзя исключать, что народ дал ему это прозвище за то, что Ишбошет сторонился ратного дела, не участвовал в битвах, которые вел Саул, и, прослыв трусом, как бы позорил свой род. Во всяком случае, в той решающей битве, в которой героически погибли его отец и три брата, Иевосфей-Ишбошет не участвовал, и вообще непонятно, где он в это время находился.

Таким образом, этот сын Саула не обладал не только решительностью, силой ума и харизмой отца — у него не было даже доброго имени в народе. Поэтому Авенир решил не спешить с официальным возведением Иевосфея на трон, а попытаться укрепить позиции дома Саула, проведя ряд успешных операций против филистимлян и выбив их из нескольких захваченных городов, чтобы затем убедить старейшин колен, в которых находятся эти города, присягнуть на верность Иевосфею.

Сама эта тактика показывает, что Авенир был не только искусным полководцем, но и незаурядным политиком, умеющим просчитывать любую ситуацию на несколько ходов вперед и добиваться поставленной цели.

Однако Давид, как мы увидим, оказался достойным противником Авенира — в последовавшие вслед за поражением Саула месяцы он также проявил себя поистине выдающимся политиком и государственным деятелем.

Вскоре после битвы у Гелвуи в Секелаг к Давиду стали собираться уцелевшие воины армии Саула, а также молодежь из различных колен Израиля. Потрясенные поражением Саула, с презрением относящиеся к не участвовавшему в битве Иевосфею, они видели в знаменитом победителе Голиафа единственного лидера, который сможет вернуть евреям и их земли, и национальную гордость. Видимо, в этот период к Давиду присоединились и несколько сотен филистимлян из числа тех, кому нравилось вести жизнь «солдат удачи» — они впоследствии составили основу его отряда наемников.

В результате дружина Давида из шести сотен человек быстро доросла до нескольких тысяч, превысив численность разбитой кадровой армии Саула.

При этом среди тех, кто присоединился к Давиду, были и воины из колена Вениамина, то есть колена, к которому принадлежал Саул, и сам их приход был чрезвычайно показателен — он доказывал, что у Давида есть сторонники даже среди вениамитян, главной опоры Иевосфея и Авенира. Учитывая огромную политическую значимость этого перехода, обычно суховатый «Хроникон» посвящает ему несколько восторженных фраз:

«И пришли воины из сыновей Биньямина и Иуды в укрепление к Давиду. И вышел Давид к ним, и отвечал, и сказал им: если с миром пришли ко мне, чтобы помочь мне, будет сердце мое с вами вместе, — а если для того, чтобы обмануть меня, предав врагам моим, хотя нет насилия в руках моих, да видит Бог отцов наших и рассудит. И дух объял Амасия, главу начальников: твои, Давид! И с тобою мы, сын Ишая! Мир, мир тебе, мир помощникам твоим, ибо Бог твой помогает тебе. И принял их Давид, и поставил их среди глав отряда» (I Хрон. 12:16–19).

Как видно, поначалу Давид заподозрил вениамитян в том, что они пришли в Секелаг с некими вероломными целями — войти к нему в доверие, а затем захватить в плен и выдать Авениру. Более того — Давид прямо говорит им об этих подозрениях, добавляя, что, даже если это так, он не собирается поднимать руку на своих братьев-евреев, вверяя это дело суду Бога. И эта честная, мудрая речь вызывает у предводителя перешедших на сторону Давида вениамитян взрыв восторга: «Твои, Давид!»

Историки и комментаторы расходятся во мнении, когда именно Давид решил покинуть Секелаг и вернуться в Иудею. Некоторые, отталкиваясь от Иосифа Флавия, считают, что это произошло примерно через двадцать дней после битвы у горы Гелвуи. Другие, опираясь на слова «Второй книги Самуила», что Давид находился в Секелаге один год и четыре месяца, высказывают предположение, что четыре месяца он провел здесь от момента бегства к Анхусу до гибели Саула, и еще год ему потребовался, чтобы собрать армию, войти с ней в Иудею и предъявить свои претензии на царство. При этом Давид почти не сомневался, что теперь, когда его кровным братьям-иудеям нечего опасаться репрессий Саула, его примут с распростертыми объятиями.

В Библии вопрос о том, в каком именно из городов Иудеи ему следует обосноваться, определяет не Давид, а сам Бог — Давид лишь покорно спрашивает Его об этом через «урим» и «туммим»:

«И было после этого вопросил Давид Господа, сказав: подняться ли мне в один из городов Иудейских? И сказал ему Господь: поднимись. И сказал Давид: куда подняться мне? И сказал Он: в Хеврон…» (II Сам. 2:1).

На самом деле, как видно из самого библейского текста, Давид в данном случае обращался к Богу лишь с вопросом о том, насколько верен тот выбор, который он хочет сделать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});