Царь Давид - Петр Люкимсон

Таким образом, Давид не только вернул захваченных амале-китянами детей и женщин, ни одну из которых (во всяком случае, так утверждает традиция) они еще не успели изнасиловать, а также принадлежащий ему и его людям скот, но и получил всю ту огромную добычу, которую амалекитяне захватили во время этого набега.

Гоня перед собой бесчисленное стадо овец, коз и коров, Давид двинулся назад. Воины, оставшиеся у ручья Бесор, увидев это стадо, приветствовали своих товарищей радостными криками, но в ответ услышали только брань и насмешки. Здесь же разгорелся спор о том, положена ли этим двумстам, по сути дела, не участвовавшим в походе бойцам, их доля добычи, или же им следует вернуть лишь жен и детей? Однако Давид вовсе не собирался терять из-за раздела добычи треть своего отряда. Объявив, что оставшиеся у Бесора двести человек считаются как бы оставшимися при обозе тыловыми частями, Давид провозгласил новый закон, и по существу это был первый из введенных им законов: тыловые части получают равную долю добычи с участвовавшими в войне полевыми.

«Ведь какова доля ходившего на войну, такова должна быть и доля сидевшего при обозе: вместе пусть делят. И было с того дня и в дальнейшем вменил он это в закон и обязанность для Исраэля до сего дня» (I Сам. 30:24–25).

Однако по возвращении в Секелаг Давид пошел на еще более жесткий шаг: он не дал воинам разделить между собой всю захваченную добычу, а значительную часть ее послал старейшинам различных городов и деревень Иудеи. Это был, вне сомнения, мудрый и дальновидный политический ход: посылая эти дары, Давид как бы компенсировал потери наиболее знатных и уважаемых людей своего колена от недавнего набега амалекитян и заручался их поддержкой в грядущей борьбе за власть. Теперь, после того как они приняли эти дары, старейшины Иудеи невольно чувствовали себя должниками Давида.

И, разумеется, никто в дружине не вспоминал о том, что совсем недавно они хотели побить Давида камнями.

* * *

В то самое время, когда Давид праздновал свой триумф над амалекитянами, у подножия Гелвуи разворачивались драматические события.

Д. Малкин в своем «Короле Шауле», пытаясь на основе всех имеющихся источников реконструировать битву у Гильбоа-Гелвуи, считает, что бой между израильтянами и филистимлянами развивался следующим образом. Небольшой отряд князя Шутелаха обошел стан филистимлян с тыла и нанес удар по охранявшим его стражникам. Однако Анхус предусмотрел такую возможность, хорошо укрепил тыл, а потому внезапного удара не получилось — завязалась кровавая схватка, в которой евреи очень быстро стали проигрывать и гибли один за другим.

Но дело в том, что они и не рассчитывали победить. Отряд Шутелы был (как, впрочем, и полки Саула) отрядом смертников, призванным отвлечь на себя внимание филистимлян, выиграть время и дать остальным под командованием Авенира уйти за Иордан.

Пока Шутела с горсткой своих храбрецов сдерживал натиск противника, другой отряд пробрался к лошадиным стойлам и поджег их. Обезумевшие от огня лошади начали метаться по стану, топча воинов, и тем не оставалось ничего другого, как закалывать их мечами. Но это означало, что филистимляне уже не могли использовать многие свои боевые колесницы.

Наконец, лошадей удалось успокоить, пожар потушить, и тут Анхус разгадал, наконец, маневр противника — он понял, что еврейская армия уходит в сторону Иордана, причем решил, что возглавляет это бегство сам прославленный Саул. Анхус попытался было пуститься в погоню за уходящими израильтянами, но в этот момент у него на пути встал Саул со своими воинами.

Численное превосходство филистимлян было настолько велико, что ни о какой битве на равных не могло быть и речи, — задачей Саула было опять-таки лишь удержать вокруг себя филистимлян как можно дольше и нанести им максимальный урон. Поэтому он с сыновьями, как пишет Флавий, ринулся в самый центр схватки, прикрываемый сзади своим верным оруженосцем.

Наконец, случилось неминуемое — израильтяне дрогнули и стали отступать к поросшему лесом отрогу горы Гелвуи, где филистимляне уже не могли использовать конницу и колесницы. Во время этого отступления один за другим геройски пали в бою три сына Саула — Ионафан, Авинадав и Мелхисуа (Малкишуа). Увидев, что в схватке на мечах они несут неоправданно большие потери, филистимляне начали осыпать противника дротиками и стрелами, под градом которых один за другим падали те, кто сумел дойти до горы. По всей видимости, одной (а возможно, и не одной) из этих стрел был тяжело ранен и Саул, испугавшийся, что, потеряв силы, он может попасть в плен к филистимлянам и подвергнуться нечеловеческим пыткам:

«И война против Саула стала жестокой; и разили его воины, стреляющие из лука; и он весьма устрашился стрельцов» (I Сам. 31:3).

Не желая попасть в руки филистимлян, Саул начинает умолять своего оруженосца заколоть его мечом, но тот оказывается не в силах пойти на такое святотатство — поднять руку на помазанника Божьего. Тогда Саул закрепил свой меч между двумя камнями и пал на него так, что острие меча вошло ему в живот. Увидев это, верный оруженосец царя сделал то же самое и мгновенно скончался.

Но Саул не умер. Жизнь никак не хотела покидать его сильное тело, и он извивался на земле от невыносимой боли. Филистимляне, а также их союзники тем временем уже торжествовали победу и разбрелись по полю боя, добивая раненых и занимаясь мародерством. Один из вышедших на войну с филистимлянами амалекитянин наткнулся на умирающего Саула, для захвата которого уже была выслана специальная колесница.

Добив по его личной просьбе Саула, амалекитянин быстро сообразил, кто может больше всего порадоваться его смерти и, сняв с мертвого царя венец и браслет, поспешил в Секелаг.

Так закончилась жизнь первого царя Израиля, бывшего всю свою жизнь скорее воином и полководцем, чем государственным деятелем.

Лишь на следующий день, когда филистимляне продолжили обирать убитых евреев, забирая их оружие и доспехи, они наткнулись на тела Саула и трех его сыновей. Раздев их трупы, они отсекли голову Саула и, водрузив ее вместе с мечом на блюдо, стали объезжать с этим страшным «сувениром» все филистимские города и веси под ликующие возгласы женщин.

Уже затем голова Саула была отнесена в храм филистимского бога Дагона, а его меч был пожертвован капищу богини Астарты.

Но и этого филистимлянам показалось мало — чтобы вдоволь насладиться своей победой, они распяли обезглавленное тело Саула и тела его сыновей на крепостных стенах города Беф-Сана (Бейт-Шеана, так называется этот город в Израиле и сегодня), прибив их гвоздями.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});