Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919 - Николай Реден

Вечером я устроил прощальную вечеринку, пригласив на нее несколько армейских офицеров и двух медсестер. Друзья относились скептически к моему предприятию. Они все еще полагали, что через несколько недель белые будут уже в Петрограде, и не видели разумных оснований лезть под пули пограничника.

Чая не было, мы согревались, потягивая кипяток, и играли в покер. У меня осталось немного русских денег, которые мне не понадобились бы в Финляндии, и я захотел от них избавиться. Как правило, я много не проигрывал, но в этот вечер мне необыкновенно везло. Каждая ставка приносила выигрыш. Наконец в три утра гости утомились, и мы закончили играть. Идти домой было небезопасно, и мы решили ночевать в квартире, где собрались. Я пытался заснуть, но мешало нервное возбуждение, которое не проходило. Через полчаса метаний в постели я поднялся, взял книгу и провел последние часы в Петрограде за чтением «Войны и мира» Толстого.

В шесть утра я оделся и стал нетерпеливо ждать. Через час появился мой проводник. Когда он пришел, все еще спали. Проводник окинул меня придирчивым взглядом и промямлил что-то вроде того, что моя новая одежда его устраивает.

— Где ваши вещи? — спросил он.

Я показал проводнику все, что осталось от моих драгоценностей. Он внимательно осмотрел их и сказал:

— Предлагаю тысячу марок.

Когда я кивнул в знак согласия, он завернул драгоценности в красный носовой платок и сунул их в карман.

— У меня с собой пятьсот марок, остальные пятьсот я вам дам на той стороне. Если Чека схватит вас с финскими деньгами в кармане, то немедленно расстреляет, — произнес он своим спокойным тоном. — Следуйте за мной, но не вступайте в разговоры. Делайте вид, что меня не знаете. Мы идем на станцию Охта. Вот ваш железнодорожный билет, — он вручил мне знакомую карточку, — не упускайте меня из виду, садитесь в тот же вагон, что и я. Ни с кем не разговаривайте. Если остановит красный патруль, говорите, что едете в деревню за хлебом. За вами будет следовать еще один человек. Не беспокойтесь, он идет с той же целью, что и вы. Дайте свои вещи.

Он запихнул мой багаж в свой мешок большего размера, перекинул его через плечо и молча направился к двери. Я подождал, когда он начал спускаться по лестнице, и пошел следом.

Улицы выглядели темными и мрачными. Я едва различал впереди фигуру проводника. Душу томили смутные опасения. Прежде мне не приходилось зависеть до такой степени от постороннего человека. Самым безопасным и выгодным было бы сдать меня в Чека и присвоить мои деньги. Казалось нелепым, что он готов рисковать своей жизнью, в то время как мог получить выгоду, прибегнув к более безопасным средствам. Естественно, никто из моих друзей так и не узнал бы, что со мной случилось. Однако я понимал, что идти на попятную уже поздно. Когда мы вышли на угол, где нужно было ожидать трамвая, я столь увлекся мыслями о своем предприятии, что забыл все страхи.

Мы прождали минуту, когда из темноты материализовалась еще одна фигура и остановилась подле нас. Одежда незнакомца походила на мою. Его лицо было закрыто, только нос выглядывал из щели между натянутой на лоб шапкой-ушанкой и обернутым вокруг шеи шарфом. Мы молчаливо стояли 10–15 минут, не приближаясь друг к другу. Затем вдали, в серой зимней дымке, забрезжил свет. Тишину пустых улиц нарушили звуки приближавшегося трамвая. Я втиснулся внутрь вагона и занял место, позволяющее не терять проводника из виду. Все происходило как на страницах детектива, лишь опасения быть пойманным Чека возвращали меня к реальности.

Когда мы добрались до вокзала, я вновь последовал за проводником на благоразумном расстоянии. Вход на платформу преграждали полдесятка красногвардейцев, проверявших билеты и пассажиров. Настало время первого испытания, и у меня по мере приближения к ним сердце колотилось все сильнее. Однако в моем облике, очевидно, ничто не вызвало подозрений, и они позволили мне беспрепятственно пройти дальше.

Поезд, состоявший из нескольких товарных вагонов и допотопного локомотива, находился уже у платформы. Когда я проходил на платформу, то видел проводника, взбиравшегося на подножку. Я прошелся как бы в нерешительности, пока не остановился у нужного вагона. Боковая дверь была открыта достаточно широко, чтобы позволить мне протиснуться внутрь. В спертом воздухе дышалось тяжело, свет исходил лишь от маленькой, раскаленной докрасна железной печки, стоявшей в центре вагона. Печка отбрасывала на пол вокруг причудливые блики, мелькавшие в бешеной пляске.

Постепенно мои глаза стали привыкать к темноте. Переступая через растянувшихся на полу людей, я нашел свободное место. Помня об указании проводника ни с кем не разговаривать, прислонился спиной к стене и сделал вид, что сплю.

Каждые несколько минут в двери появлялись новые фигуры. Некоторые просто заглядывали, другие, бросив беглый взгляд, проходили внутрь, пробирались на свободные места и располагались поудобнее. Одним из первых был человек, который ожидал вместе с нами уличного трамвая. Случайно он двинулся по направлению ко мне и занял место рядом. По другую сторону от меня сидел молодой финский крестьянин.

Постепенно вагон заполнился людьми. Я насчитал 30–35 пять фигур, одетых в полупальто и меховые шапки, с шарфами вокруг шеи. Разговаривали редко и полушепотом. Недалеко от меня располагалась семья, привлекшая мое внимание: мужчина, женщина и две девочки. Одной было лет двенадцать, другой — не более семи. В их одежде не было ничего примечательного, но облик казался не совсем обычным. Я был убежден, что они не те, за кого себя выдают.

Отправка поезда задержалась более чем на два часа, а когда он наконец тронулся, то двигался черепашьим шагом. Без видимых причин мы через небольшие промежутки времени беспрестанно останавливались. Порой через полуоткрытую дверь я замечал промелькнувшую станцию или деревню, но в основном тянулись сосновые чащи и поля, покрытые снегом. Дорога не превышала 50 миль и обычно преодолевалась не более чем за полтора часа. Но мы ехали очень долго и только к 4 часам после полудня стали приближаться к пункту назначения. Всю дорогу я наблюдал за пассажирами из-под полуопущенных век, пытаясь угадать, кто они. Проводник сидел рядом с печкой, и, когда открывали задвижку, я изучал его сосредоточенное выражение лица в красном отсвете. За долгий путь я испытал тревогу дважды.

Однажды я не мог побороть желание курить. Я сунул руку в карман, достал трубку и набил ее табаком. Когда собирался чиркнуть спичкой, ко мне обратился молодой сосед. Хотя я довольно часто бывал в Финляндии, но по-фински знал всего несколько слов, поэтому медлил с ответом. Сосед повторил свою просьбу, и, к моему большому облегчению, я различил слово «спички» на финском языке. Раскурив трубку, я протянул ему горящую спичку. Вместо того чтобы взять ее у меня из рук, он подался вперед и, прикуривая свою сигарету, пристально взглянул в мое лицо. Мне показалось, что в его серо-зеленых глазах таится какой-то зловещий блеск. Когда спичка погасла, человек продолжал смотреть на меня в полумраке, и меня не покидала уверенность, что он догадался о цели моего путешествия. Возможно, это был агент Чека, в чьи обязанности входило обнаруживать в поезде подозрительных лиц. Моя трубка потухла, и больше я ее зажечь не пытался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});