Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919 - Николай Реден

Вода в трубопроводах замерзла и разорвала трубы до такой степени, что ремонт не представлялся возможным. Люди, несущие по улице ведра с водой, представляли обычную картину. Они медленно плелись вниз по ступенькам с пятого или шестого этажа, брели неверной походкой по скользким тротуарам и возвращались, стеная, с тяжелой ношей.

Нормы официального продовольственного пайка не хватало для утоления голода. Паек состоял из 1/16 фунта хлеба на два дня, фунта сушеной рыбы один или два раза в неделю и полуфунта сахара раз в месяц. Проблема голода стояла остро. Мебель, драгоценности и одежду меняли на горсти муки, подгнившую мороженую картошку, которую тайком приносили в город крестьяне в джутовых мешках на спинах. Свежее мясо, масло, овощи и фрукты нельзя было достать ни за какие деньги.

Хлеб обычно состоял наполовину из соломы, которая впивалась в десны и язык. Все жаждали заменить это чем-нибудь. Конина стала деликатесом. Овес запекали и подавали как кашу или жарили и мололи, чтобы использовать в качестве кофе. Льняное и касторовое масло употребляли для жарения пищи. Сахарин и глицерин заменяли сладости.

Однажды меня пригласили на праздничное застолье по случаю дня рождения. Подали суп из смеси картофеля и конины — мутную густую жидкость с резким запахом, который даже в те дни заставлял делать паузу перед отправлением в рот каждой ложки. Второе блюдо состояло из пирожков с кониной, поджаренных на касторовом масле. На десерт мы получили клюкву в глицерине и по полчашки овсяного кофе. Но застолье подобного рода было исключением и запомнилось на многие недели вперед. Обычный горожанин употреблял за несколько дней меньше пищи, чем съел во время этого застолья любой гость.

От дизентерии умирали сотни детей и взрослых. Те, кто выживали, с трудом выполняли свои ежедневные обязанности, они двигались как сонные мухи. Мужчины и женщины падали на улицах, чтобы никогда больше не подняться. Не раз я видел, как пассажир засыпал в вагоне трамвая, и лишь в конечном пункте трамвайного маршрута выяснялось, что он умер. Деморализованные и физически истощенные, люди утрачивали желание жить и бороться.

У родственников не было денег, чтобы похоронить покойника, и досок, чтобы сколотить гроб. В общую могилу опускали три-четыре тела и забрасывали их комьями мерзлой земли.

Зловещая тень Чека накрыла всех, лишая людей даже того минимума, что оставался им для утешения, словно и без того не хватало страданий и бед. Каждый вечер устраивались облавы на прохожих и ночные рейды в отдельные квартиры. Никто не чувствовал себя в безопасности, не знал, чего ждать в ближайшее время, не ведал, когда придет очередь его ареста.

Обычно во время облав задерживали ни в чем не повинных пожилых людей. Те, кто действительно имели связи с контрреволюционными организациями, в большинстве случаев не поддерживали контактов со своими семьями и вели независимое существование. Мы стремились предвосхищать налеты чекистов постоянной сменой явок, редко ночевали дважды под одной и той же крышей. Но хотя нам сопутствовала удача в стремлении избежать арестов, ощущение затравленного зверя, голод и хаос переносились с трудом.

Созрело убеждение в безнадежности моего дальнейшего пребывания в городе. Если Петроград и его население переживут зиму, следовало что-то предпринять немедленно. Оппозицию в пределах территории, контролировавшейся Советами, сокрушили, спасение могло прийти только извне. Я решил больше не тратить время попусту.

Глава 19

Решение покинуть Петроград отнюдь не было продиктовано моим желанием эмигрировать из России. У меня было твердое убеждение в том, что власть большевиков враждебна интересам русского народа и что безоглядная жестокость в конечном счете приведет к падению их режима. Слабость советской административной системы была настолько очевидна, что в способность большевизма выдержать хорошо спланированный удар никто не верил. Я был убежден, что будущее России связано с победой белых армий, и считал своим долгом сражаться в рядах белых.

В январе 1919 года я мог выбраться из Петрограда несколькими путями с целью осуществления своего намерения. Хотя точных сведений у меня не было, я знал, что белые армии действуют на юге, севере и востоке. Но чтобы добраться до них в любом из этих направлений, мне пришлось бы пройти сотни миль по территории красных и затем положиться на удачу в преодолении линий фронта. К западу от города, в Эстонии, действовала еще одна белая армия, и от нее меня отделяло не очень большое расстояние. Простейший путь лежал через Финляндию. Финская граница находилась всего лишь в 40 милях от Петрограда, и, хотя она усиленно охранялась большевиками, ожидавшими тогда нападения со стороны Финляндии, пройти через нее было легче, чем там, где велись боевые действия.

Через неделю после того, как я принял решение, мне устроили встречу с профессиональным контрабандистом. Это был финский крестьянин, говоривший по-русски с акцентом. Мы остались довольны знакомством друг с другом, и, не тратя лишних слов, он сказал:

— Я проведу вас через границу. Дорогу знаю: хожу по ней два раза в месяц. Но надо быть осторожным…

Я спросил, сколько это будет стоить.

— Пятьсот финских марок.

Я произвел в уме оценку своих вещей, зарытых в парке, и спросил:

— Когда вы пойдете?

— Послезавтра, — ответил он спокойным, безучастным голосом, словно мы говорили о погоде.

Я объяснил ему, что готов идти в любой день, но мне нужно реализовать драгоценности, чтобы иметь деньги. Он спросил, чем я располагаю, и, когда я перечислил свои ценности, сказал:

— Я хорошо заплачу вам за них. Взгляну на ваши вещи, когда приду в четверг утром, тогда и предложу свою цену.

Это выглядело как самое простое решение вопроса, и я поинтересовался, что мне еще нужно делать.

— Будьте готовы к выходу в четверг, в шесть утра.

Он дал краткие указания:

— Упакуйте вещи в мешок. Оденьтесь финским крестьянином. Закурите трубку. Не берите с собой газеты или ружье. Ружье я вам дам на границе. Никому не говорите о моем приходе.

Он поднялся.

— Думаю, пора идти. Будьте готовы, когда я приду к вам.

Я проводил его до двери и затем смотрел из окна, как он уходит. Он ничем не отличался от любого финского крестьянина.

Когда стемнело, я наведался в тайник и обнаружил свои сокровища в полной сохранности там, где их оставил восемь месяцев назад. На следующее утро я немного поторговался на рынке подержанной одежды и приобрел необходимый гардероб: полупальто, отороченное кроличьим мехом, пару кожаных сапог, шапку-ушанку, вязаный шарф и варежки. В мешок упаковал оставшуюся одежду: пару туфель, три пары смены нижнего белья, матроску гардемарина и зубную щетку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});