Четвертое сокровище - Симода Тодд

— Могу достать еще, — сказала Тина.

Ханако бросила в заварник несколько щепоток чайного листа.

— У своего друга доктора?

— Нет, не у Уиджи. У другого студента.

— Он твой новый парень?

— Мама.

— Роберт-сан не очень-то счастлив по этому поводу.

— Мистеру Роберту не стоит обсуждать с тобой мою личную жизнь.

Ханако потрогала чайник. Пока вода подогревалась до нужной температуры, она заметила Тине:

— Тебе следует лучше относиться к Роберту-сан. Слушай, что он говорит.

Тина стиснула зубы. Она вынула из кармана сложенный лист и сменила тему.

— Я принесла новые рисунки сэнсэя Дзэндзэн.

Ханако не повернулась к ней. Лишь снова потрогала чайник, выключила конфорку и налила воду в заварник, затем еще по чуть-чуть долила в каждую чашку.

Тина наблюдала за матерью, понимая, что та ее услышала. Тина устала. Она отложила рисунки и подождала, пока чай заварится: только девяносто секунд, а не то станет слишком горьким.

Что хуже

заботиться так

чтобы возненавидеть

или не заботиться

вообще

Мистер Роберт вошел на кухню, где Тина занималась, разложив на столе хрестоматию. Ее практически нетронутая чашка кофе уже остыла. Заметив, что он стоит рядом, она взяла чашку и сделала глоток. Лицо ее искривилось, и она понесла чашку к микроволновке. Таймер она установила на девяносто секунд.

— Я зайду к твоей матери сегодня до занятии, — сказал Мистер Роберт. — Ничего не хочешь мне о ней рассказать?

— Что именно?

— Не знаю. Потому и спрашиваю.

— Сейчас с ней все хорошо, — ответила Тина. — У нее был временный паралич, ноги отказали. Но все прошло.

— Хорошо.

Прозвенел таймер. Тина вынула кофе.

— Ты сегодня разве не собираешься к сэнсэю Дзэндзэн? — спросил Мистер Роберт.

— Собираюсь, а что?

Мистер Роберт смотрел, как она пьет кофе.

— Мы очень ценим твою помощь, но в ней нет необходимости. У нас достаточно учеников для помощи сэнсэю. А у тебя занятия, работа. Не говоря о том, что тебе нужно проводить время с матерью.

— У меня все нормально.

— Нет, в самом деле. Я не хочу, чтобы ты из-за него волновалась.

— У меня все нормально, — повторила Тина раздраженно. — Я сама разберусь со своей жизнью. Но сейчас мне действительно нужно заниматься. — Она перевернула страницу и взяла желтый маркер.

Тина закончила статью, не очень помня, о чем читала. Закрыла хрестоматию, надела на маркер колпачок и, взяв кофе, вышла на их маленький балкончик, смотревший в сад. Небольшой газон выглядел искусственно зеленым, как будто его подкрасили.

Она не могла толком понять, когда все начало разлаживаться с Мистером Робертом. Первая их крупная размолвка произошла, когда Тина решила переехать обратно в Сан-Франциско, чтобы жить поближе к матери. Мистер Роберт не хотел переезжать. Ему оставался еще год до получения магистерской степени. Тина предложила ему остаться в Сан-Диего и закончить диссертацию, но он не захотел с ней расставаться. А она хотела бы? — спросил он. Конечно нет, ответила она. Тогда едем, сказал он. А как же твоя степень? — спросила она. Он пожал плечами и сказал, что степень не так важна, как ее мать. Когда ее приняли в докторантуру Калифорнийского университета, она предложила ему перевестись туда же. Неинтересно — вот и все, что он сказал. Почему? — спросила она. Неинтересно и все.

Но проблемы — отсутствие интереса друг к другу, разговоры, умиравшие посередине, интимная жизнь, постепенно сходившая на нет («Есть настроение?» — «Не-а». — «О’кей».) — все это началось гораздо раньше. Он «углублен» в свои занятия — так Мистер Роберт ответил ей однажды ночью, когда она спросила, что с ним происходит. Потом извинился и пообещал сходить с ней на пляж в ближайшие выходные. Устроить где-нибудь пикник. И они действительно отправились на пляж, но большую часть времени Мистер Роберт провел, вглядываясь в морскую даль, — причем так сосредоточенно и самозабвенно, что, казалось, хотел разглядеть Японию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Именно тогда Тина догадалась, что Мистера Роберта переполняет разочарование. И она знала, что разочарован он не только в собственной жизни, в торможении с Магистерской диссертацией, в возвращении в Штаты, где он опять оказался на нижней ступени социальной лестницы (учительствуя в Японии, он был на вершине — все-таки сэнсэй). Главным образом, причиной его разочарования была Тина. Она не понимала, чего именно он хотел от нее. Но даже если и понимала — чем бы оно ни было, — он уже укреплялся во мнении, что она не способна дать ему это. Ее предложение остаться в Сан-Диего до получения степени было для него, как она считала, выходом из положения, поэтому она сильно удивилась, когда он так настойчиво захотел, чтобы они остались вместе.

Вернувшись на кухню, Тина вылила остатки кофе. Коричневая холодная и горькая жидкость, покружившись по раковине, устремилась в канализацию.

Беркли

Тина наблюдала, как сэнсэй разводит тушь. Его движения стали значительно ловчее за последние дни.

Они с Годзэном только что вернулись из больницы, куда возили сэнсэя на осмотр. Врач проверил его общее состояние, а физиотерапевт сделала реабилитационные процедуры. Пока Годзэн ждал снаружи, Тина провела сэнсэя внутрь и осталась с ним, пока не закончили.

Сэнсэй Дзэндзэн взял кисть и уставился в чистый лист бумаги. Тина уже стала волноваться, нет ли у него проблем, какой-нибудь когнитивной дисфункции, — когда вдруг он быстрым движением обмакнул кисть в тушечницу и буквально разбрызгал тушь по бумаге. Затем повернулся к Тине и отодвинулся в сторону подальше от стола. Тина проползла на коленях по татами, чтобы посмотреть нарисованное. Рисунок еще меньше походил на японский иероглиф или черту нежели те, которые он писал при ней до этого. Стремительная линия, похожая на волну Капли туши беспорядочно разлетелись по бумаге.

Сэнсэй заметил Тину и протянул ей кисть. Она взяла ее, не уверенная, что понимает, чего он от нее хочет. Сэнсэй поправил кисть так, чтобы пальцы Ханако смотрели вниз, а сама кисть была вертикальна. Шагнув назад, он сделал быстрое движение рукой, проводя в воздухе черту.

Тина обвела рисунок сэнсэя, не прикасаясь кистью к бумаге. Потом еще раз. Сэнсэй убрал этот лист и заменил его чистым из стопки рядом. Прижал верхний край листа, чтобы бумага не сдвинулась. Тина окунула кисть в тушь и занесла ее над листом. Кисть была настолько легкой, что казалось, будто в руке ее нет. Тушь потекла на бумагу, когда она попыталась скопировать нарисованное сэнсэем.

Ее лицо горело, когда она отложила кисть. Ее рисунок лишь отдаленно напоминал каллиграфию наставника. Тина видела, как занимается каллиграфией Мистер Роберт: его наставник отмечал ошибки красными кружочками. Рисунок Тины был бы весь испещрен красным.

Когда она положила кисть, сэнсэй не отрывал взгляда от ее творения. На лице его читалась странная, едва ли не печальная удовлетворенность.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда все взбаламучивается

я вижу ясно

всю неясность,

слепящую меня

Интерлюдия

Зимняя луна,

Умирает