Нулевое досье - Уильям Гибсон

Холлис сидела, подавшись вперед и держа чашку с кофе обеими руками.

– Которое я, как теперь понимаю, не могу тебе назвать, – сказала Мередит. – А если ты поедешь туда, то ее там уже нет, и японской пары тоже.

– Ей понравились твои туфли.

– Она их поняла, как никто. Поняла, от чего я хотела уйти. От сезонов, от ширпотреба, который снашивается, разваливается. От ненастоящего. Я шла по Парижу на съемки, пешком, потому что у меня не было денег на метро, и воображала эти туфли. А когда воображаешь что-нибудь такое, ты воображаешь целый мир. Мир, в котором твоя мечта существует. И гадаешь, может ли она реализоваться в этом мире, где все ненастоящее. И бывает, она реализуется. На сезон-два.

Холлис поставила чашку:

– Хочу тебе сказать, что не обижусь, если ты не станешь продолжать. Я пойму.

Мередит мотнула головой:

– Мы пошли вместе обедать в ресторанчик на той же улице. Пили сакэ. Все чашки для сакэ были разные, старые, как будто их купили на благотворительной распродаже. Потом она помогла мне выбрать холст. Это была модельер «хаундсов». И ей совершенно не нужны такие, как твой мистер Бигенд.

– Он не мой мистер Бигенд.

– Из всех людей на земле он нужен ей в последнюю очередь.

– Ясно.

– Вот почему я не могу продать ее имя за туфли. Как бы ни хотела их получить.

– Если я скажу ему, что ты отказалась назвать мне имя, он все равно постарается найти твои туфли. И тогда пришлет кого-нибудь на переговоры. Или придет сам.

– Я об этом думала. И я сама виновата. Что готова была предать подругу. – Мередит посмотрела на Холлис. – С тех пор я ее не видела. И не говорила с ней. Только получаю рассылку про заброски. Я отправила ей пару из той партии, для которой она выбрала холст. На адрес в Итиномии. Так что я просто не могу.

– И я бы не смогла, – ответила Холлис. – Понимаешь, для меня это всего-навсего работа, к которой я не стремилась. Даже не работа. Просто Бигенд убедил меня за деньги кое-что для него сделать. Для тебя будет лучше всего, если я не скажу ему о нашем разговоре. Ты перестала отвечать на мои звонки. Попроси Джорджа, пусть через Реджа попросит Бигенда оставить тебя в покое.

– Это сработает?

– Возможно, – ответила Холлис. – Бигенд ценит мнение Реджа по некоторым вопросам. Редж дает ему советы по поводу музыки. Если он решит, что Бигенд портит настроение тебе, а это портит настроение Джорджу и ставит под угрозу новый альбом «Тумб», он сделает все, чтобы отговорить Бигенда. Во всяком случае, ничего лучше я придумать не могу.

– И как ты поступишь?

– Скажу, что не смогла с тобой связаться.

– Я про другое, – сказала Мередит. – Будешь ли ты дальше ее искать?

– Хороший вопрос, – ответила Холлис.

44

Втык

Милгрим стоял у окна и смотрел, как на дорожке у канала кому-то, как выразился бы Олдос, делают втык. Что означало резкую критику, словесную агрессию, возможно, даже с применением угроз. Втыкуемый, с которым Милгрим инстинктивно отождествлял себя, был щуплый, в светлом плаще, втыкующий – здоровенный амбал в зеленом спортивном костюме из блестящего материала вроде болоньи. Милгрим подозревал, что здесь такие носят из ностальгии по исчезнувшему американскому стилю эпохи торжествующей уличной преступности. Процесс втыка, как видел теперь Милгрим, сопровождался вполне физическими тычками под ребра и под дых. Он заставил себя отвернуться, непроизвольно потирая рукой собственные ребра.

Они с Уинни прошли по Парквею (это же что-то из «Монополии»?) до Хай-стрит и станции метро. Милгрим по пути расспрашивал ее о Майкле Престоне Грейси. Потом она простилась, крепко пожала ему руку и уехала на очень длинном эскалаторе.

По Хай-стрит, которая чем дальше, тем больше походила на центральную ярмарочную аллею в штате, производящем исключительно молодежную обувь и алкоголь, мимо шумных компаний у пабов Милгрим дошел до «Холидей Инн».

Звонить Бигенду не хотелось, но Уинни настаивала, и он пообещал.

Милгрим открыл конверт, полученный от водителя, посмотрел на белые капсулы разного размера в прозрачных отделеньицах. На каждом красным рапидографом было выведено бисерным почерком время приема: число, день недели, час. Милгрим понятия не имел, кто готовит капсулы и что в них кладут. Он чувствовал себя крохотным спутником в сфере притяжения двух огромных планет: Уинни и Бигенда. Мечется, пытаясь угодить обоим. Чтобы избежать втыка.

Пора было звонить Бигенду. Однако его номер остался в «нео». Можно было найти телефон «Синего муравья» в интернете и попросить, чтобы соединили с Бигендом, но в свете последних событий это представлялось неразумным. Что ж, какой-никакой повод отложить звонок. Милгрим пошел в ванную и приготовился к четырехступенчатой процедуре чистки зубов. Вспомнил, что так и не раздобыл жидкость для полоскания. Он только вставил кончик новой конической насадки между верхними дальними коренными с правой стороны, когда в номере зазвонил телефон. Не вынимая щетку изо рта, Милгрим вышел из ванной и снял трубку.

– Алло?

– Что у вас с голосом? – спросил Бигенд.

– Извините, – ответил Милгрим, вынимая щетку. – У меня кое-что было во рту.

– Спускайтесь в фойе. Олдос сейчас подъедет. По пути ко мне заберете Холлис. Надо поговорить.

– Хорошо, – сказал Милгрим до того, как Бигенд успел повесить трубку, и тут же забеспокоился, сможет ли при Холлис передать сообщение Уинни.

Но пока он пошел в ванную дочищать зубы.

45

Шрапнель, сверхзвуковая

Хайди вновь горгульей зависла над ложем полярного психоза; сильные незагорелые ноги в черных велосипедных шортах, широкие плечи расправлены под черной курткой тамбурмажоретки, чуткие пальцы с черным педикюром цепляются за бортик. Два серебристых дротика дартс были заправлены, как пули в патронташ, под толстый галун куртки, их кроваво-красное пластиковое оперение смотрело в потолок.

Третий Хайди катала в пальцах, словно подумывала его закурить.

– Вольфрам, – сказала она. – И рений. Супертяжелый сплав.

Она вздохнула над черным кончиком дротика, почти невидимом при таком освещении. Темные многослойные шторы были задвинуты на ночь, и лишь тонкие, направленные, суперъяркие швейцарские лампочки в клетке озаряли номер и экспонаты.

– Продаются в одном месте, которое знает Аджай. Сто фунтов за штуку. Если тебе нужна сверхзвуковая шрапнель, самый подходящий материал.

– Зачем она мне нужна? – спросила Холлис.

Она, тоже босая, сидела на полосатом кресле в ногах кровати.

– Пробивная сила.

Хайди метнула дротик; он пролетел мимо Холлис и вонзился в черный конголезский фетиш тремя метрами дальше.

– Вот не надо так, – сказала Холлис. – Не хочу за него платить. Он, наверное, из черного дерева.

– Оно твердое, – заметила Хайди, – но вольфрам тверже. Надо так назвать металлическую группу: «Вольфрам». Им обматывают струны некоторых инструментов. Для плотности. Джимми мне говорил.

Имя умершего товарища по группе мгновение висело в воздухе.

– Кажется, с этой работой на Бигенда у меня ничего не выйдет, – сказала Холлис.

– Чего так?

Хайди вытащила второй дротик и подняла, как эльфийский клинок, между глазами и лампами на птичьей клетке, любуясь острием.

– Не смей бросать, – предупредила Холлис. – Я должна была найти для Бигенда одного человека. Женщину, которая смоделировала мою куртку. Хотя он может и не знать, что она женщина.

– И что ты? Нашла ее?

– Нашла девушку, которая с ней знакома. Мередит, подруга Джорджа.

Хайди выгнула бровь:

– Мир тесен.

– Иногда, – сказала Холлис, – мне кажется, что Бигенд сгущает пространство. Стягивает его к себе.

Хайди поднесла черное острие дротика до опасного близко к глазу.

– Редж говорит, что Бигенд – продюсер. Голливудского типа, не музыкального. Великанская версия того, чем пыжился стать муйло. Только фильмов не снимает. – Она опустила дротик, серьезно глянула на Холлис. – Может, он чего-то такого хотел от своей пирамиды?

– Ты про это знала?

– Я даже не уверена, что он сам знал. У него отлично получается делегировать полномочия. Препоручил это какой-то части себя, с которой может подолгу не общаться. Воплощение нашего десятилетия, сказал Редж.

– Ты уже виделась с Реджем?

– Мы встречались за ланчем, пока ты была в Париже.

– И как?

Хайди пожала плечами. Эполет с черной бахромой приподнялся на дюйм, опустился.

– Отлично. Меня вообще Редж не напрягает. Знаю способ, – сказала она.

– Какой?

– Пропускаю все его слова мимо ушей, – ответила Хайди с непривычной серьезностью. – Доктор Фудзивара научил. – Она нахмурилась. – Но Редж сомневается насчет твоей работы для Бигенда.

– Он же меня сам и уговаривал.

– Это было до того, как он решил, что Бигенд чего-то затевает.

– Бигенд всегда чего-то затевает. Это его суть.

– Сейчас другое дело, – сказала Хайди. – Инчмейл не понимает, что происходит, иначе бы сказал. Не утерпел бы. Но до его жены доходят слухи, такое общее гудение лондонского пиаровского улья. По его словам, все гудят и жужжат, но ничего конкретного не слышно. Просто такая вибрация в воздухе. Пиарщики бредят Бигендом. Воображают его лицо на монетах. Оговариваются, называя имя Бигенда вместо других. Предвестья, говорит Редж. Как перед землетрясением. Он хочет с тобой это обсудить. Но не по телефону.