Песни вещих птиц - Валерия Скритуцкая

печи.

Над Ксюшей огромной горой навис бурый медведь – настоящий монстр с грубой потёртой шерстью, клыкастой пастью, маленькими злыми глазами и толстыми, как брёвна, лапами. Он дико ревел, размахивал когтями перед её лицом, но не нападал. Ксюша знала: ей не убежать, зверь непременно догонит. Даже повернуться спиной было страшно, поэтому она сидела, прижавшись к стволу, еле дыша. Жёсткая кора царапала кожу, между лопаток стекал холодный пот.

«Это другой мир, – твердила она себе, – здесь всё иначе, и медведь не может быть просто медведем».

Зверь не подходил, только ревел, и это больше походило на причитания, чем на угрозу. Казалось, медведь пытается ей что-то сказать, но Ксюша не понимала что. В конце концов, он в отчаяньи махнул когтистой лапой, совсем как человек, развернулся и потопал восвояси, оставив её так же внезапно, как и напал. Ксюша ещё долго не могла в это поверить. Она сидела не шевелясь, только дышала всё громче и громче. Страх накатывал удушающей волной, отчаянно хотелось домой и чтобы всё это оказалось сном. Она зажмурилась, чтобы проснуться, и так просидела несколько минут. Кора всё ещё впивалась в кожу, мокрая и холодная футболка липла к спине.

Ксюша снова открыла глаза. Медведь давно скрылся, но оттуда, где раньше стоял лес, на неё смотрело множество глаз, пристально и неотрывно. Что им нужно? Почему не превращаются обратно в деревья?

– Чего вы от меня хотите?! Пришли со своими проблемами, а я что, за весь род в ответе?!

Ксюша замахнулась и со злостью швырнула то, что было в руке: гребень, подарок бабки Пелагеи. На секунду она пришла в ужас, что так опрометчиво избавилась от оберега. Она хотела вскочить и подобрать его, но гребень словно утонул в земле. На его месте уже пробивались ростки, их становилось всё больше, стебли росли и крепли, превращались в стволы, выпускали ветви – и высокий ельник скрыл Ксюшу от неприятной публики. Макушки деревьев врезались в мутное навье небо, послышался щебет птиц, тут и там замелькали крылья – и вот они, мелкие да звонкие, расселись по ветвям. Один воробей уселся прямо перед Ксюшей, и та увидела алмазы на месте глаз. Она присмотрелась к синицам на ветвях повыше: в их глазницах сияли сапфиры.

Ксюша встала. В паре метров от неё кружила вихрастая тропинка. Надо идти. Только вот в какую сторону? Не успела она подумать, как алмазноглазый воробей вспорхнул и понёсся вдоль тропы. Птичка вскоре скрылась из виду, а Ксюша пошла следом.

Тихо-тихо она пробиралась сквозь лес под присмотром самоцветных птиц. Когда повстречалась развилка, Ксюша уже не сомневалась, куда ей идти: синица сорвалась с ветки и указала путь. Так и пришла к небольшому дому из гладко обтёсанных брёвен. Под крышей было свито гнездо, множество птиц столпилось на карнизе. Они склоняли головы, их глаза сверкали. Резное крыльцо, белые занавески на окнах, ощущение уюта и чего-то незнакомого, но в то же время родного. Ксюша поняла, что нашла сестру.

Тягучий летний полдень, застывшее желе вместо воздуха. Бабочки если и пролетают время от времени, то лениво, с неохотой поднимают крылья. Им бы поскорее прильнуть к цветку да нежиться в бессовестной сладости. Только мухам в этом желе самое раздолье, они бросают вызов кухонным полотенцам, липким лентам, неловким ладошкам и мухобойкам.

– Отвратительно, не хочу видеть эту гадость на своей кухне! – ворчит мама.

– А лучше, чтобы твою еду ели мухи? – парирует папа. И жёлтая спираль остаётся висеть под потолком, собирая чёрные мохнатые тела. Детям нет дела, они просто принимают всё в доме таким, какое оно есть. Их не спрашивают, да и с них не спрашивают. Ковёр на стене лысеет, зато новенькая полка пахнет свежим деревом. А главное, что все вместе, на диване у этого ковра, что сырников по выходным куча, что с полки достают мёд и варенье.

Такими помнила Янина свои самые счастливые дни. И как в конце жаркого дня начинался полив, как хватали миски и вёдра и гурьбой бежали за малиной: одна ягода в рот, другая – в миску, ещё две в рот. А потом – чистить картошку на ужин.

Будь у неё с собой часы, что бы они показали? Утро или вечер? А может, вечное безвременье? В лесу пели птицы, да только будто не для её ушей. Пахло разнотравьем, да будто тоже не ей дышать. И уж точно не для её глаз создавалось небо, непохожее на земное, словно мир вывернули наизнанку. Даже мурашки на коже казались чужими, как будто это больше не её кожа, а сама она где-то выше, дальше, за границами тела.

После купания в водопаде русалки потянули Янину в её покои. Там она свернулась клубком, зарылась поглубже в мягкие водоросли и отчаянно пыталась забыть всё на свете, сжаться до маленькой точки, остаться внутри себя. Недавняя лёгкость, эйфория под волшебными струями сменилась ощущением неподъёмного груза собственного тела. Её оболочка казалась слишком грубой, а невозможность выбраться из неё угнетала. Беззаботную Янину это пугало. То, что она привыкла считать собой, оказалось лишь душной темницей, а настоящая Янина осталась там, где ниспадает поток Водопада богов…

Русалки кружили вокруг её постели, хихикали, болтали без умолку. То и дело звучало противное «избранница». Янина не желала ничего подобного слышать: с какой стати нечисть лезет в её жизнь и отношения? От этого слова и мерзкого хихиканья Водяной перестал казаться ей привлекательным. Хотелось поскорее бежать и от него, и от его зеленоволосых прислужниц.

Собрав все силы, Янина села на постели и обвела взглядом свиту. Взгляд вышел грозным, русалочье хихиканье мигом стихло.

– Я ухожу.

Одна из русалок прыснула, но тут же осеклась.

– А выхода отсюда нет, девица, – лукаво улыбнулась Василиса. Она приблизилась к самому лицу Янины и злобно прошипела: – Раз вошла в воду – не воротишься, сухой не выйдешь, берег свой не сыщешь, места себе не найдёшь, белый свет глаза твои выжжет, воздух отравой станет, свежей водой не напьёшься…

Русалки одобрительно захихикали и стали ей вторить, шипя, словно клубок змей. Янина в страхе отползла, вжалась в изголовье кровати.

– Берег свой не сыщешь,

Воздух отравой станет,

Белый свет глаза выжжет,

Сухой не выйдешь,

Свежей водой…

– Хватит! – Янина с омерзением отбросила русалочьи волосы, что задели её ноги. – Прочь!

Она увернулась от цепких рук и вскочила с постели.

– Ступайте и передайте Водяному, что я ему