56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

Вот так служба в Гардезе и началась. Холодно на горном плато, где наш батальон гарнизоном встал, снега полно, ветер пронизывающий, мы, когда спали, бушлаты и шапки обычно не снимали. Замерзшие, оборванные, мы днем по расположению и окрестностям рыскали, топливо и еду добывали, ночью посменно на постах стояли, от скуки с «духами» перестреливались. Вот только подальше окопы выкопали, под палаткой землю на два штыка углубили, чтобы шальной пулей кого случайно не зацепило. Что еще? Один матрас разорвали и каждое утро пулевые отверстия в палатке ватой заделывали, чтобы тепло сохранялось. Вот и все. Знаете, пока колонны бригады не подошли, скучновато было. А к бытовым трудностям не привыкать. Спали не раздеваясь на тощих матрасах, брошенных на голую землю, – подумаешь, тоже мне лишение, в горах на операциях намного хуже было, и то выжили. Воды мало? Так за ней и сходить можно, все же время веселее пройдет. Батальонных кухонь с горячим котловым довольствием нет? А мы без горячего и не сидели. Огонь есть? Есть! Вода есть? Есть! Оружие есть? Полно! Так в чем проблема-то?

От скуки и чтобы время скоротать я предложил Сашке Петровскому ночью в засаду сходить, стрелков «духов» попугать. Смотрит на меня офицер, укоризненно головой качает и горько так мне пеняет:

– Ты уже полтора года отслужил, а все ума не набрался. Ну и зачем нам это надо? А если убьют кого из ребят случайно, тогда что? Сиди уж, умник, и не рыпайся, если прикажут, тогда и пойдем.

Вот какие толковые у нас командиры были.

Через неделю после нашей высадки бригадные маршевые колонны с бронетехникой и машинами подошли. Вот и опять собралась наша бригада. На изношенных за два года машинах два наших батальона дошли, а моторесурс у техники давно исчерпан, да только третий и четвертый батальон этим не испугаешь. Кулибины бригадные сами пахали и технику работать заставили. Инструмент один – родная русская кувалда. Запасные части – безостановочный военный мат да смекалка солдатская. Вот так и прошли через весь Афган. Сами все от горючего и масел черные, вымотанные, голодные, оборванные, замерзшие, но дошли, даже потерь почти не было. Вот какие у нас десантно-штурмовые батальоны были. Третий батальон сразу в Логар ушел. Третий ДШБ у нас был как кот у Киплинга – всегда гулял сам по себе. А остальные части охранение выставили, за километр от палаток посты ушли, начали обустраиваться.

Мы к машинам нашим подошли, к тем, что ротное имущество перевозили, а там все мокрое, грязное, порванное, все в негодность пришло. Ребята, которым домой увольняться, как увидали, в каком состоянии имущество прибыло, так криком от обиды кричали. Форма парадная, дембельская, с превеликими трудами добытая, подогнанная, вся расшито-ушитая, в грязные рваные тряпки превратилась.

Вошел призыв осени 1979 года в Афган босяками и домой ехать такими же пришлось. В грязных прожженных бушлатах, во вшивом штопано-латаном обмундировании, да в рваных кирзовых сапогах. Вот такими вы уходили домой. И в декабре восемьдесят первого года мы прощаемся:

– Встретимся еще, – обещает Филон.

– Координаты мои держи, – сует мне бумажку с написанным адресом Баллон.

– Жду тебя и Леху в гости, – поочередно жмет нам с Лехой руки Муха и чуть смущенно улыбается.

– Ну, раздолбай, пока, – стискивает в пожатии мою руку капитан Акосов, чуть улыбаясь, просит: – Смотри, Петровского тут не подводи.

Он тоже уезжает, он тоже свои два года в Афгане оттрубил. Акосов сопровождает личный состав до Союза, это его последняя операция. Самая счастливая, самая бескровная.

Сухо кивает головой Пауль, прощаясь, сильно бьет по плечу Герка, счастливо смеется Жук, машет рукой Челубей и первым бежит к транспортным вертолетам Разведчик.

– Держитесь тут! Пока, ребята! – прощаются с нами уходящие в запас бойцы второй роты, первой роты, третьей роты, минометной батареи, батареи СПГ, зенитного взвода, взвода управления, прощаясь, уходит мой первый батальон.

Не только по номеру он первый был, а по службе, по призыву. Это они, эти уходящие домой истощенные и вымотанные службой оборванцы, осенью семьдесят девятого года при формировании 56-й ОДШБ стали его первым личным составом. Это они в январе восьмидесятого первыми из нашей бригады вошли в Афганистан.

– Уйду на дембель, приеду в гости, – обещаю я и верю, что сдержу обещание, и кричу вслед уходящим товарищам: – Мы еще встретимся, ребята!

Никого я, конечно, не навестил, а переписка быстро заглохла. Новая жизнь, новые заботы, каждый пошел своим путем. Вне строя. Может, оно и правильно. А вот теперь мы все-таки встретились, пусть только на этих страницах. Такими, как тогда были. Привет, ребята! Это же я, узнаете? Ну вспомните… Я был пулеметчиком третьего взвода второй парашютно-десантной роты, третьим с правого фланга я всегда в строю стоял, первый разгильдяй и залетчик в нашей роте. И пусть никто из вас этого не прочитает, но все равно скажу.

Вы, братцы, и есть самая настоящая десантура. Про десант любят говорить: «В огне не горит, в воде не тонет». Только такие словеса пусть плетут те, кто настоящей службы не нюхал. Вы горели в огне, вы тонули в грязи, задыхались в горах, коченели в засадах, и реветь вам приходилось, правда, все больше матом. Все было, вот только не было такого, чтобы в бою бежать, не было такого, чтобы раненого и убитого товарища бросить. Первыми вы вошли в Афган, лютой зимой в голом поле выжили, в боях потом и кровью опыт солдатский добыли да нам передали.

От души вас родина поблагодарила – пинком под зад. Я смотрю, как вы уходите, оборванные, полуголодные и счастливые. Все! Закончена служба! Домой!!!

Через месяц, уже в январе восемьдесят второго года, я получил письмо от Мухи. Разлинованный листок, вырванный из школьной тетради, детский почерк, аккуратно выписанные буковки, расставлены знаки препинания. Муха всегда очень аккуратным был.

***

Привет! Ты как там, еще живой? А у меня все ништяк, я уже дома. Из Кабула нас в Ташкент отправили. Там, на таможне, нас прошерстили, у кого трофеи были, все, козлы, отобрали. Калика из четвертого батальона помнишь? Его с наркотой на границе хлопнули. Наш ротный с нами был, так он его отмазывать ходил. Отпустили. Капитан сразу в Чирчик уехал, к своим. Остальные кто куда разбежались. А мы – Филон, Баллон и я – к Худому в гости отправились. Ты же Худого из Ташкента помнишь? Он еще той весной на дембель ушел. Заваливаемся к нему. Он так обрадовался. И сразу бухать стали, до утра. За всех вас и за тебя тоже пили. Утром Худой чеки у нас взял и свалил. К обеду приходит и все нам приносит: новенькие шинели с начесом, парадки, тельник, береты, знаки, сапоги. Все что надо, короче. Мы ему: «Где добыл?» Худой смеется и говорит, что за чеки тут тебе не то что любую форму достанут, но и всю жопу оближут. Чуть похмелились и сели мы ушивать парадки, а Худой опять хохочет, мол, на хер вам это надо, пошли дальше бухать, по дороге к портному зайдем, он все и сделает. И точно, портной, как чеки у нас у видел, весь расцвел, заюлил и за день все так сделал, что лучше и не надо. Трое суток у Худого пробыли, квасили не просыхая, вволю побухали, а там по домам разъехались. Когда прощались, Филон по пьяни заплакал даже. Дома ко мне, пока форму носил, то менты, то патрули постоянно цеплялись. Никто не верил, что я десантник из Афгана и медаль у меня настоящая. Документы покажу, а эти суки только ржут, мол, ну и десантники пошли, задохлики одни, детский сад. А еще мне водку в магазине не продают. Знаешь, как обидно. Как воевать и подыхать, так можно, как водяру хлестать – так ты еще маленький. И с бабами мне пока не везет. С девушкой одной хотел встретиться, а она мне: «Отвянь, пацан сопливый». А так все нормально, летом учиться пойду, пока думаю, куда работать устроиться. Новый год дома с мамой и папой встречал, так я за вас, ребята, персонально выпил. Как вы там? Лешке привет передавай, нашему Петровскому тоже. Ну пока. И пиши давай!

Маленький, тощий, весь такой субтильный, еще ни разу ни брившийся Муха, да откуда знать этим сукам, что ты лучшим бойцом у нас в роте был?! Откуда знать той девушке, что говорила: «Отвянь, пацан сопливый», что летом восьмидесятого ты один против сотни выстоял и пятерых «духов» в бою завалил. Первым, вы понимаете, первым в нашей роте получил медаль «За отвагу». Муха, друган, да плюнь ты на них! Мы-то знаем, что если и есть в наших войсках настоящие солдаты-десантники, то ты в самом первом, самом лучшем гвардейском десятке далеко не последним будешь. Муртазин Рифкат, Муха, это я тебе не по дружбе говорю, так оно и есть.

– Чего Муха-то пишет? – Леха заглядывает мне через плечо.

Даю ему прочитать письмо. Леха матерится:

– Я бы этих чморей, хоть патрульных, хоть ментов, что до Мухи докопались, враз бы уделал. А эта сучка? – Леха тыкает пальцем в строку письма, где написано, как Мухе отворот дали. – Да она просто б…дь!

– Товарищ гвардии младший сержант! – насмешливо и намеренно строго повышая голос, говорю я Лехе. – Прекратите употреблять неуставные выражения. Вы какой пример подчиненным подаете?