Борись за мою любовь (СИ) - Манич Мария

— Ясно, — всё, что получается выдавить из себя. 

Он берёт меня за подбородок и поворачивает в сторону окна, за которым колышется рассвет.  

Мои глаза округляются, а дыхание сбивается. 

Цепляюсь за его руку, впиваясь ногтями ему в кожу.  

На ровном, пустынном поле, в нескольких сотнях метров от нас стоит потрепанного вида “газель”. Рядом с ней огромная плетëная корзина, около которой суетятся люди. Расправляют по земле длинные куски ткани, какие-то веревки, провода. Работает генератор. Ткань начинает подниматься и наполняться воздухом. Как шарик.  

Воздушный шар.  

Я сижу неподвижно, сглатывая вязкую слюну, боюсь повернуть голову в сторону Морозова и лишь  тихо, хрипло спрашиваю: 

 — Ты читал мой дневник? 

У меня внутри всё обрывается. Сердце замирает на мгновение и падает вниз. Я просто не перенесу ещё одного предательства. Такого низкого. Грязного. От человека, которого любила большую часть жизни. Хрупкая паутина надежды, тянувшая ниточки к сердцу, рвётся в считаные секунды.  

Сжав губы в тонкую линию, смотрю в лицо Кирилла. Я хочу, чтобы он сказал, что никогда не видел моего детского дневника. Никогда не брал его в руки, никогда не листал странички, разрисованные сердечками исписанные его именем и моим именем с его фамилией. Хочу, чтобы он этого не делал. Молю. Потому что я только что дала ему шанс. Буквально вручила своё израненное сердце в его руки и дала возможность себя вылечить.  

Отворачиваюсь, уставившись на горизонт, который раскрашен акварельными красками заката. Мир будто замер. Ночь плавно отдает свои права новому дню. Все нормальные люди ещё спят. Кроме нас и тех двоих, которые в ста метрах отсюда разворачивают предел моих мечтаний на протяжении многих лет.  

Боже.  

Пусть он меня больше не разочарует… Смогу ли я ему поверить? Ещё раз?  

Мне хочется убежать из этой машины куда подальше.   

Кирилл, кажется, не замечает моих душевных метаний,  удивленно поднимает брови и спрашивает: 

— Чего?  

— Ты читал мой дневник.  

— С чего ты это взяла? Какой ещё дневник? — начинает злиться Морозов. — Даша, посмотри на меня. 

Не хочу. Он опять это сделал. Пробрался внутрь, будто яд, отравляет все мои органы. Как я могла опять повестись? На Кирилла?! Я уже познала другие чувства, совсем непохожие на то, что испытывала к нему ранее. У меня в жизни была чистая светлая любовь. Я не хочу вот это всё! Не хочу, чтобы мне опять делали больно, мне уже больно!. Я просто хочу жить. Нормально! Как обычная девушка, которой и являюсь. Без драм и трагедий. Не прошу уже быть счастливой, просто, чтобы всё было нормально. Даже если я всю жизнь буду одна.  

— Я сказал, посмотри на меня! — орёт Морозов и дергает меня на себя. 

Сбрасываю его руки с себя и толкаю.  

— Что? — тоже срываюсь на крик.  

— Какой ещё дневник, я тебя спрашиваю? При чём тут дневник? Ты можешь объяснить нормально?  

— Месяц назад я дала тебе вынести мусор, — грустно усмехаюсь, вцепившись руками в сиденье.  

Опять отворачиваюсь и закусываю губу, которая предательски дрожит.  

— МУСОР, Морозов! Из квартиры! Там были мои вещи! Там был дневник! Я писала в нём, что мечтаю полетать на воздушном шаре! Что за совпадение такое? Думал,  я не вспомню то, что писала собственной рукой?! О чём мечтала? Или это случайность такая? У нас что, ментальная связь? Как ты вообще это организовал?  

Боже, почему так саднит в груди? Потому что он залез и прочел то, что я писала о нём, когда была ещё подростком? Это вроде и так не было тайной для него. Все мои чувства всегда были как на ладони. Я не из тех, кто умеет их скрывать. Маски двуличия не для меня. Я всегда любила его открыто. Ненавидела тоже.  

— Мусор, Даша? — спокойно, но с какой-то ноткой злости, спрашивает Кирилл и сжимает мои плечи. — Смотри на меня! 

Сжимает так больно, что я наконец поворачиваю голову и смотрю на него. Его лицо бледное, с тёмными кругами усталости под глазами. Я вдруг понимаю, что он выглядит изможденным, и это явно не из-за того, что ему пришлось сегодня разово встать около трёх часов ночи.  Жалеть его и прощать прочитанный дневник из-за того, что он выглядит не таким красавчиком, как раньше, я не собираюсь.  Стараюсь вложить в свой взгляд всё, что о нём думаю. Без слов. Презрение. Гнев. Сожалею о том, что позволила ему прикасаться к себе. Сожалею о нашем сближении. О поцелуях сожалею. О том, что могла думать о большем! Хотела этого самого — большего. Предала саму себя. Так, что даже стыдно и на языке горчит.  

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Смотришь, молодец. А теперь послушай. Я никогда не рылся ни в чьём мусоре. Как-то в голову не приходило этим заниматься. И в твоём в том числе. Сдался мне этот твой дневник!  

Говорит Кирилл тихо, объясняет будто ребенку. Смотрит мне в глаза, даже не пытаясь отвести взгляда. Его глаза серые. Раньше напоминали мне айсберги, потому что всегда смотрели на меня с холодом и презрением. Я давно не видела там этих эмоций. Морозов повзрослел. Сейчас вижу это отчетливо. И виной тому не щетина, покрывшая его лицо, не мелкие, едва заметные морщинки у глаз. Его взгляд. Он другой.  Кирилл больше не тот вечно ухмыляющийся мальчишка, который мог задирать меня в университете. Который одëргивал других, когда они тоже пытались  задеть меня и ткнуть носом в мои чувства.

Он повзрослел. А я, кажется, застряла где-то там, в прошлом,  где всегда ждала от него подвох.  

— Даша, — продолжает Кирилл, поглаживая большими пальцами мои плечи, — мне незачем лезть в твой дневник. Даже если бы он попал прямо ко мне в руки.  

— Я больше не веду его… — отзываюсь глухо. 

— Ну вот скажи, по какой причине я должен был залезть в тот пакет и начать в нём рыться? Мог решить, что найду там клад? Мне не нужен клад. Мне ты нужна. Вот прямо сейчас. Здесь. Не наше прошлое, за которое мне стыдно. Тебе стыдиться там совершенно нечего. И можешь быть спокойна, твой дневник покоится на городской свалке, а не где-то в недрах моей квартиры.  

Тихо смеюсь и опускаю глаза.  

Гнев внутри стихает, уступая место опустошению. Вдруг понимаю, как жалко я выгляжу. Всегда на нервах. Огрызаюсь и не подпускаю к себе никого. Умудрилась испортить отношения с мачехой, Ивановой и вот... с Кириллом. Он мне точно не друг. Но и не враг. Внезапно он оказался для меня ближе всех, кого я знаю.  

— Прости, — произношу, разглядывая свои пальцы.  

Вцепилась ими до побелевших костяшек в сиденье, начали неметь руки. Разжимаю кулаки, делая вид, что увлечена этим процессом. Мне стыдно. Немного. Самую малость. Чувствую, как жар ползет по щекам.  

Но как я должна была отреагировать, увидев огромный жёлтый воздушный шар посреди рассветного поля? Его уже полностью надули, и он призывно покачивается в ожидании своих пассажиров. Нас. 

— И ты меня прости, Дашка, — говорит Кирилл и притягивает мое несопротивляющееся тело к своему. 

Утыкаюсь ему в грудь и шумно дышу. Ноздри наполняются уже знакомым запахом его тела. 

— За что? 

— За отсутствие мозгов пару лет назад в первую очередь. Ну и так, по мелочи, — усмехается мне в макушку.  

Дует на волосы, а потом нежно целует, прижавшись губами к виску. Закрываю глаза. Пытаясь понять свои чувства. Их масса. Целая палитра. Меня до сих пор потряхивает от нервного напряжения и калейдоскопа мыслей. Эмоций целая лавина. Опять. Всё происходит опять рядом с Кириллом.  

Почему опять он? Кажется, этот вопрос будет преследовать меня ещё долгое время. 

— Полетаем? Или домой поедем? Женька вон машет, надо решать. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Женька? — отстраняюсь от Кирилла и оглядываюсь. 

Издалека не разобрать, но мне кажется, я вижу знакомый  силуэт.  

— Это же… 

— Ага. Ты только опять не психуй. Надо было раньше сказать, но я что-то не подумал… — говорит Кирилл и шумно выдыхает.  

Опять напрягаюсь.  

— Сказать что? 

— Женька единственный в городе, кто умеет пилотировать шар, но…