Одиссея Варяга - Александр Чернов

Как будто отзываясь на слова капитана, в дверь осторожно постучали.

– Кто там? – Тоном, подразумевающим "кого еще черт принес", спросил Руднев. Черт, как ни странно, принес корабельного священника, отца Михаила. Войдя и плотно притворив за собой дверь, отец Михаил с минуту молча смотрел в глаза то Балку, то Рудневу, собираясь с мыслями и явно не зная, с чего начать разговор. Потом наконец выпалил.

– Господа, простите, но кто вы?

– Отец Михаил, простите, но я не понимаю вопроса. – Выразительно посмотрев на Балка, ответил Руднев.

– Судя по тому, что я каждое утро вижу в зеркале, я – Всеволод Федорович Руднев. А это – мичман Василий Александрович Балк, которого, я надеюсь, за героический абордаж его величество произведет в лейтенанты. Если сомневаетесь, можете по последней моде Петербуржского полицмейстерства, Скотланд-Ярда и лично Шерлока Холмса проверить наши отпечатки пальцев. – С очаровательной улыбкой сообщил священнику Руднев.

– Ну, про отпечатки пальцев я не в курсе, Всеволод Федорович. Но вот отпечаток души у вас как-то подозрительно изменился. Я достаточно давно знаю и Руднева, и Балка, вы не они. Не мог Балк, не отличающийся особым слухом и никогда ничего в жизни не сочинивший, сам придумать эти песни. Не верю я, и что Руднев мог без приказа из-под шпица самовольно пойти на абордаж кораблей под британским флагом. У вас желания исповедаться случайно не возникало в последнее время?

– Батюшка, поверьте, если я исповедуюсь, то вы или меня в желтый дом сдать захотите, или святой водой кропить станете. Может, все же не стоит?

– Всеволод Федорович, а и мне тоже терять нечего. Боюсь, по возвращению в Россию меня святой Синод все одно сана лишит.

– Это-то еще почему? – Встрял в разговор необычно примолкший Балк, сразу же заработавший очередное зыркание командира.

– Ну так как же, господа! Я же командовал стрельбой из орудия. А как сказано "Ибо если кто погибнет от руки твоей, будешь извергут из сана". Так-то вот. Но и не помочь раненному матросу, из последних сил напрягающемуся, чтобы перекричать шум боя, было бы не по христиански. Одна из тех ситуаций, когда что не сделай, все не верно.

– Ну, во-первых, вы не командовали, а только увеличивали громкость данных, выдаваемых канониром, да и вряд ли та пушка хоть раз куда попала с таким наведением, так что никто от вашей руки не погиб. Это я вам как артиллерист гарантирую.

– А сие старцев из Синода интересовать не будет. Намерение сиречь действие.

– Ну, я вообще никогда не понимал, как можно благословлять людей на совершение того, что сам делать не можешь или не хочешь.55 А как же Пересвет с Ослябей? Я не про броненосцы, а про…

– Юноша, не вам мне рассказывать, кто такие были Пересвет с Ослябей, поверьте. Они, в отличие от меня, были иноками, монахами, то есть не рукоположенными. А я совершил то, чего не имел права делать. А про благословение на бой… Ну, не нами заведено, не нам и менять. Хотя точка зрения ваша своей оригинальностью только подтверждает мои подозрения. Так как же насчет исповеди?

Наконец, Руднева, а вернее, его Карпышевскую составляющую, проняло. В конце концов, рано или поздно круг посвященных придется расширять, так почему бы не начать с батюшки? Особенно если он сам столь активно напрашивается на роль подопытного кролика для отработки методики вербовки сторонников. Уж лучше перед беседой с адмиралами и самолично Императором потренироваться на кроли… Гм. На батюшках.

– Ну, вы сами напросились, отец Михаил. Только попытайтесь поверить, козни дьявола тут не при чем, и я не сошел с ума. Все, что я вам расскажу, правда, хотя и весьма невероятная. Верить моему рассказу или посчитать, что я спятил от перенапряжения – ваш выбор. Потом вам "исповедуется" Балк, если захотите. А пока он выйдет и подождет снаружи, чтобы вы не подумали, что мы сговорились. Василий, я сказал выйдет, а не станет за спиной отца Михаила на предмет физического решения возможных осложнений.

Смущенно пожав плечами, Балк, неведомо как оказавшийся за спиной отца Михаила, вышел в коридор, оставив, однако, дверь слегка приоткрытой.

– Потом вы выслушаете и его историю, и там уже сами решайте, что к чему. Итак. Я родился 15 сентября 1981 года…

Спустя три часа отец Михаил, отягощенный невероятными рассказами двух своих духовных подопечных, отправился в свою каюту, где и провел в размышлениях бессонную ночь. Даже если поверить рассказу Балка и Руднева, к чему он к утру склонился, ибо рассказанное было слишком бредово для вымысла и слишком разумно для бреда сумасшедшего (если вообще двое человек могут бредить одинаково), непонятно было, что теперь с этой правдой делать.

Глава 4. Приходите, гости дорогие.

Владивосток. 19 – 26 февраля 1904 года.

Утром 19 февраля во Владивостоке проходило совместное собрание командования Отряда крейсеров, накануне вернувшегося из похода, гарнизона крепости, береговой обороны и руководства порта. Сие мало управляемое сборище в очередной раз пыталось прийти к единой стратегии ведения крейсерской войны, но как всегда, действовать все предпочитали по методу "лебедя, рака и щуки".

Неразбериха усугублялась шквалом телеграмм, полученных из Петербурга и из штаба наместника в последние два дня. После логичного и понятного "в связи с переводом в Порт-Артур Николая Карловича Рейценштейна начальником отряда крейсеров назначается Карл Петрович Иессен, который немедленно выезжает из Порт-Артура во Владивосток", пошла явная несуразица. Началось все с телеграммы о присвоении командирам и офицерам героических "Варяга" и "Корейца" орденов Святого Георгия, причем командиру крейсера сразу 3-й степени. Само по себе, это было понятно и справедливо, как и награждение остальной команды знаками отличия этого ордена, но вот вторая часть телеграммы вызвала у читавших ее вполне объяснимое недоумение: "За действия по потоплению "Асамы" Всеволоду Федоровичу Рудневу присваивается звание контр-адмирала с 28 января 1904 года"…

Какая разница, каким числом, если он потонул вместе с "Варягом"? Что, черт возьми, может означать "внимательно следить за сигналами с моря"? Зачем телеграфисты пол дня потели, принимая и перепроверяя таблицы стрельбы десяти- и восьмимидюймовых орудий системы Армстронга, которых отродясь не было не только во Владивостоке, но вообще в русском флоте? Для чего надо "рассмотреть вопрос о возможности размещения дополнительных 1000 человек экипажей"? Экипажей чего? Под шпицем явно чудили…

Долгое и нудное препирательство, в котором армейцы требовали все ресурсы бросить на обеспечение противодесантной обороны Приморья, командиры крейсеров снова рвались в море, побегать на коммуникациях японцев, как будто не вчера вернулись почти ни с чем, а портовое начальство осаживало их, указывая на недостаток запасов угля и слабость ремонтной базы, было неожиданно прервано вбежавшим в залу мичманом с "России".

– Господа, у нас на радиотелеграфе уже с пол часа кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля.

– И кто же это может быть, японцы?! Дождались-таки?! – Сразу же взвился командир гарнизона.

– А может, какой угольщик блокаду прорвал? – С надеждой в голосе на грядущие рейды пробормотал командир "Громобоя" Николай Дмитриевич Дабич.

Запыхавшийся мичман Орлов 2-й пожал плечами:

– Не могу знать, но творится что-то весьма странное. Половина отметок от станции типа Попова-Дюкрете, что мы используем. Вторая половина – явно Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все "Телефункеном" заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы "Варягом" и "Корейцем"! Чего уж никак быть не может.

Дружно сорвавшись с мест, господа генералы, капитаны и адмиралы кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага.

Ближе к обеду, когда орудия крепости и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались силуэты четырех кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом – вышлите на миноносце или хоть на чем лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за одной оставались без ответа. Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строю кильватера потянулись в строну входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел какой-то транспорт (несмотря на отчаяные вопли капитана "Мари-Анны", что он не подписывался идти первым по минному заграждению, Балк ответил, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед, так что "Мари-Анне" придется идти первой). В крейсере, идущем за ним, после уменьшения дистанции до шести миль наблюдатели на Русском острове опознали "Варяг". Но вот за "Варягом"… В русском флоте не было ничего похожего. Хотя эта парочка явно итальянской постройки и шла под Андреевским флагом, тут чувствовался какой-то подвох. Артиллеристы были готовы открыть огонь, как только дистанция сократится до сорока кабельтовых, дальше орудия крепости ну не то чтобы совсем не могли стрелять, снаряды бы долетели, проблемы были с попаданиями, а также с тем, что никто в мирное время не учился вести огонь на такие дистанции.