Одиссея Варяга - Александр Чернов

– Всеволод Федорович! Ну нельзя же так! – почти сорвавшись на фальцет, неистовствовал Гаупт, – Я понимаю, только с моря, еще не остыли, везде японцы мерещатся… Но кто же мне разрешит весь запас мин вываливать в море? Да еще и в Уссурийский залив, куда японцы, скорее всего, вообще до конца войны не сунутся! И притом, вам подай именно крепостное заграждение,62 да у меня в порту столько проводов не найдется!!! Я уже молчу, сколько людей и лошадей мне надо послать пилить лед, под две сотни мин надо соответственно две сотни полыней, тянуть провода, аккуратно опускать под лед мины… Короче – свободных людей у меня тоже сейчас нет. Может, вы после вашей одиссеи слишком сильно боитесь Камимуры, но…

Неожиданно энергичная и весьма эмоциональная речь командира над портом была прервана разлетевшимися во все стороны осколками блюдца. Глаза всех собравшиеся метнулись от вошедшего в полемический раж Гаупта во главу стола, где сидел Руднев. Вернее, уже стоял, раскрасневшийся и злой. Под его кулаком, которым он секунду назад попытался картинно грохнуть по столу, хрустели окровавленные осколки китайского фарфора. Теперь от боли он разозлился по настоящему.

– Я. Никого. Не боюсь. Я точно знаю, что Камимура придет обстрелять Владивосток, иначе ему нельзя – иначе весь их флот потеряет лицо, а для японцев, самураев, это хуже смерти. А поскольку Того привязан к Порт-Артуру, нами заниматься будет Камимура. И это – без вариантов. Единственное место, откуда он сможет обстрелять Владивосток, не подставившись под ответный огонь – это бухты Соболь и Горностай. Поэтому завтра приказываю переставить "Россию", "Громобоя" и "Богатыря" так, чтобы они могли вести перекидной огонь по этому самому заливу. Корректировать его будет дальномерный пост под командованием лейтенанта Нирода, который его как раз сейчас организовывает на сопке Орлиная. Это даст нам преимущество перед Камимурой, который будет стрелять вслепую… Я вижу… Слушаем вас, Евгений Александрович.

– Я тут прикинул, но ведь получается, что нам стрелять кабельтовых на сорок пять придется, так? – задал вопрос командир "Рюрика" каперанг Трусов, и дождавшись утвердительного кивка Руднева, продолжил, – Тогда мой крейсер вне игры, просто физически не добьем-с.63 Да и "России" с "Громобоем" не рекомендовал бы развлекаться таким образом – никто на такое расстояние не стрелял, как поведут себя орудия, неизвестно, да и попасть куда-либо проблематично.

– Интересная у вас логика, Евгений Александрович, а если мы в море встретим Камимуру, и он нас будет гвоздить с этих самых сорока пяти кабельтовых, что нам тогда делать? Спускать флаг, ибо мы "никогда не стреляли так далеко" и делать этого не умеем? Или проще сразу сбежать с поля боя, потому что у нас у половины орудий подъемные дуги поломаются от отдачи, ибо подкрепления слабые? Вот чтобы этого не случилось, завтра проведем пробные стрельбы, заодно и посмотрим, добьет ваша артиллерия или нет. Хотя тут вы, наверное, правы – для ваших пушек далековато, зато трофеи могут с гарантией, так что отправьте, пожалуйста, половину ваших канониров на "Кореец" и "Сунгари", сделайте одолжение? Да. Остальным командирам – всех от противоминной артиллерии туда же. Пока еще к ним команды с Балтики и Черного моря пришлют.

– Но если мы будем стрелять главным калибром прямо из гавани, в городе побьет кучу стекол! Градоначальник с ума сойдет. – Подал голос командир "Богатыря" Александр Федорович Стемман.

– Господи, спаси и сохрани нас, неразумных! Идет четвертая неделя войны. Мы уже потеряли минзаг, крейсер второго ранга, канлодку, подорваны и не боеспособны два броненосца и крейсер первого ранга. У нас на носу набег японцев, которые будут обстреливать город, вот уж где стекла-то полетят, кстати… А тут капитан первого ранга Стемман больше беспокоится не о том, как лучше организовать огонь и минные постановки, а что подумает градоначальник! Начинайте думать о войне, и только о войне, господа! Не о карьере, не о градоначальнике, не о внешнем виде кораблей и не о сбережении угля – только о войне и противнике. И посылайте всех недовольных к черту! Или ко мне, что в принципе одно и то же.

Переждав смешки, Руднев продолжил уже спокойнее.

– Я бы попросил всех командиров крейсеров отрядить всех ваших минеров, минных офицеров и свободных от вахты для содействия в проведении минной постановки. Заодно сдайте с кораблей все мины заграждения, убьем двух зайцев одним выстрелом – разгрузим корабли от взрывоопасной гадости и пополним береговые арсеналы в преддверии постановки. Я тут набросал примерно, где, по моему мнению, надо ставить мины, и откуда японцы планируют нас обстреливать.64 Высказывайтесь господа, какие предложения?

На следующее утро город был разбужен грохотом орудий крейсеров, бивших поверх сопок по льду Уссурийского залива. Наблюдавшие за падением снарядов с оборудованого на сопке дальномерного пункта командиры крейсеров были удивлены тем фактом, что из трех падающих на лед русских снарядов взрывался дай бог один. Английские же снаряды "Корейца" и "Сунгари" взрывались почти все, даже те, что падали в воду, а не на лед. Однако Руднев не только воспринимал это как должное, но и зловеще предрек:

– Погодите, господа, вот вернетесь по кораблям, тогда по настоящему расстроитесь.

Пробная стрельба "Рюрика" и правда прошла не на ура. Нет, его восьмидюймовые снаряды в принципе долетали до района предполагаемого маневрирования японцев. Но вот для того, чтобы предсказать, куда именно этот снаряд соблаговолит упасть, надо было быть не артиллеристом, а скорее астрологом. Рассеивание снарядов, выпущенных из устаревших короткоствольных восьмидюймовых пушек, было на такой дистанции слишком велико даже для стрельбы по площадям. Та же ситуация была и с береговой артиллерией, также вооруженной пушками с длиной ствола тридцать пять калибров. По результатам стрельб Руднев предложил иметь на каждом корабле копию карты, разбитой на заранее пронумерованные квадраты. Тогда с дальномерных постов достаточно было передавать только номер квадрата, в котором находились японские корабли, не заморачиваясь с передачей дистанции и азимута. Упрощение организации огня было настолько очевидным, что господам офицерам осталось только развести руками, почему до Руднева никто до этого не додумался.

Насчет расстройства по прибытию на корабли – так и вышло. Пока команды минеров, используя проломы от снарядов, ставили мины, соединяли их реквизированными на телеграфе проводами, командиры "России" и "Громобоя" столкнулись с новой бедой – половина шестидюймовых орудий, выпустивших всего-то по пять снарядов на ствол, пришла в негодность. Они беспомощно уставились в небеса, и не было никакой возможности их опустить – подъемные дуги были переломаны отдачей при выстрелах на больших углах возвышения. На возмущение офицеров, что теперь крейсера наполовину потеряли боеспособность, Руднев хладнокровно отвечал: "лучше сейчас, а не в бою". И приказал за три дня не только заменить поломанные дуги, но и дополнительно подкрепить орудия.

Возмущение Гаупта, который сетовал по поводу непредвиденного расхода металла и отвлечения рабочих от "более срочных задач", и вопрошал, "откуда господину контр-адмиралу известно, что в низкой кучности виноваты именно фундаменты орудий", было привычно проигнорировано. В общем, весь Владивосток стараниями Рудева напоминал разворошенный палкой пчелиный рой. Команды номерных миноносцев и крейсеров срочно перебирали машины, готовясь к выходу для добивания поврежденных на минах японцев.

Насчет "Рюрика" же, подумав, решили, что его восемь шестидюймовок и пара старых, но мощных орудий будут весьма не лишними. На самом деле, в бортовом залпе всех крейсеров без "Рюрика" было всего одиннадцать орудий от восьми дюймов. С "Рюриком" – тринадцать. Добавка составляла почти пятнадцать процентов, а учитывая, что шанс на пробитие брони на такой дистанции был только у крупных снарядов, стариком решили не пренебрегать. Его развернули у стенки завода так, чтобы он мог бить обоими восьмидюймовыми и всеми шестидюймовыми орудиями правого борта. А для оптимизации углов возвышения орудий ему затопили коридоры левого борта, что дало кораблю крен в три градуса, и соответственно, повысило углы возвышения орудий.

Отряженные с "Рюрика" и других крейсеров канониры пытались освоить стрельбу из незнакомых им орудий системы Армстронга, при этом расходовать ограниченный запас снарядов Руднев им запретил, мотивируя это тем, что через пару дней они вволю настреляются по живому неприятелю.

Команды минеров аккуратно топили мины в битом льду. На предупреждение, что до четверти мин не сработает из-за того, что провода будут порваны льдами, Руднев хладнокровно ответил приказом установить не две сотни, а двести пятьдесят мин, ровно на четверть больше, чем наконец-то привел начальника порта в молчание. Тянули километры проводной паутины, чем придется изолировали их соединения (когда поручик-минер пожаловался Гаупту, что треть мин при использовании на морозе такой изоляции может не сработать, тот приказал ему ни в коем случае не говорить об этом Рудневу). В последний день успели оборудовать на сопке подле дальномерного поста хранилище аккумуляторных батарей для питания минного заграждения. Работающие в три смены матросы, солдаты и офицеры не могли понять одного – почему контр-адмирал так уверен, что все работы обязаны быть завершены именно к 22-му февраля?