Современный чародей физической лаборатории - Вильям Сибрук

Винчестер также привез с собой очень темный красный сигнальный фонарь Вуда. Его сигналы можно было принимать днем, только глядя в бинокль, снабженный специальными темно-красными фильтрами. Другая лампа, разработанная в Балтиморе, проецировала пучок ультрафиолетовых лучей, который можно было принимать только на специальный фосфоресцирующий экран. Две последние лампы заинтриговали французских офицеров связи, и последние настаивали на том, чтобы все лампы объединить в одной конструкции. Это привело к такому усложнению прибора, что окончательная разработка его была завершена лишь перед самым концом войны.

Хотя это и не принесло непосредственной пользы американским войскам в то время, попытки ввести "ультрафиолетовую" лампу привели к открытию совершенно нового типа стекла, теперь ставшего обычным материалом в тысячах научных и технических случаев применения ультрафиолетовых лучей. Первая плавка такого стекла в количестве пятисот фунтов была выполнена "Кар-Лоури Гласс Компани" в Балтиморе, под наблюдением Вуда. Корнинг почти одновременно независимо разработал подобное же стекло, но впоследствии изменил рецептуру по указаниям Кеттеринга (из исследовательской лаборатории Дженерал Моторс), который был связан с Вудом".

Когда Вуд экспериментировал с этим новым стеклом, ему очень не нравилось, что он тратит слишком много государственных денег на тигли для плавки маленьких образцов. Решив сэкономить их, он заменил эту дорогую лабораторную посуду неглазированными кофейными чашками, которые можно было купить в местных лавках большими партиями по несколько центов за штуку. Он только что стал радоваться своей бережливости, как правительство заставило его истратить 30000 долларов только на то, чтобы доказать, что он был прав, утверждая, что невозможно наполнять наблюдательные аэростаты горячим воздухом. Об этом эпизоде Вуд рассказывает:

"Несколько месяцев воздушные силы армии и флота осаждал какой-то фанатик, требуя обязательно испытать наполнение наблюдательных аэростатов горячим воздухом вместо водорода, что, якобы сделает их безопасными в случае попадания фосфорных зажигательных пуль. Он собирался установить длинную железную трубу внутри "колбасы", вдоль дна ее. Труба должна была подавать пары газолина к огромным бунзеновским горелкам, прикрепленным к ней, а их пламя - нагревать воздух внутри баллона. Все сооружение должно было подниматься вместе с баллоном. Армия и флот много раз отказывались от него, и тогда "изобретатель" сделал; то, что всегда делают в подобных случаях: он заинтересовал своим изобретением нескольких депутатов конгресса, и последние сказали армии и флоту: "Изобретение этого человека необходимо испытать. Офицеры армии и флота - закоренелые консерваторы, и слишком отстали, чтобы понять его. Не зажимайте гения. Наша армия должна получить изобретение, иначе он продаст его нашим врагам" и т.д. и т.п. Армия ответила: "Хорошо, пусть попробует". Так армия и флот иногда отвечают, когда к ним слишком пристают комиссии конгресса. Но воздушные силы были заняты более серьезной работой, чем такие испытания, и передали все дело Отделению науки и исследования, сказав: "Испытайте и докажите этому дураку, какую глупость он придумал", - а офицер, руководивший Отделением, передал работу Балтиморской станции. Я просил избавить меня от этого занятия, сказав, что идея явно неверна - вес трубы, горючего и т.д. никогда не может быть поднят горячим воздухом, даже если подогревают сенаторы. Я показал, что температура должна быта настолько высокой, что оболочка баллона загорится, но мне ответили, что Бюро стандартов уже проделало предварительные эксперименты, и нашло, что можно добиться "градиента температуры", т. е. очень горячего воздуха в областях, не слишком близких к оболочке. Мне показали аппарат. Это была большая коробка, выложенная асбестом, наполненная нагревательными спиралями и блестевшая от термометров. Я сказал: "Нет, нет и НЕТ! От длинной бензиновой горелки сразу же возникает конвекционный поток, ударяющийся в верх оболочки, который подожжет прорезиненную ткань даже раньше, чем подъемная сила достигнет достаточной величины, чтобы поднять одну оболочку, без наблюдателя, железной трубы, бензинового бака, компрессора и всего остального". Но все было бесполезно, и мне на станцию прислали лейтенанта Поля Мэллера, из воздухоплавательного отдела, и четырех штатских, в том числе Эдиссона Петита, в настоящее время очень известного астронома из обсерватории Маунт-Вильсон, в Калифорнии. Они были очень полезны мне, помогая конструировать сигнальные аппараты, в то время как в течение нескольких месяцев строился ангар для аэростата. Ангар воздвигали на бетонном полу, который выложили на одном из незастроенных участков университетского городка. К нему провели пятидюймовую газовую магистраль с Чарльз-стрит, за триста или четыреста ярдов, со специальным газометром, величиной с хороший шкаф. Горелки были укреплены на трехдюймовой железной трубе, подпертой посередине и пропадавшей по всей длине стандартного аэростата наблюдения, присланного нам воздушными силами.

Наконец, после месяцев работы, пришел день испытания. Мэллер и я влезли внутрь огромной оболочки надутой воздухом и лежавшей на полу. Мы приказали включить газ и приложили наши горящие факелы к горелкам, ближайшим к центральной вертикальной трубе в виде Т. Как только они вспыхнули, мы быстро побежали, Мэллер на юг, а я на север, зажигая горелки одну за другой как можно быстрее. Когда все они загорелись, мы поспешили назад к единственному выходу. Зрелище было очень красивое. Мы находились внутри огромной цилиндрической палатки, частью просвечиваемой дневным светом, который вырисовывал геометрический узор склейки секций оболочки баллона; изнутри все освещалось голубыми огнями газа, которые. оканчивались желтыми "хвостиками" и горели, издавая низкий гул. У меня, конечно, была с собой камера, и я успел установить штатив, навести ее и сделать снимок с экспозицией в три секунды. В баллоне стало страшно жарко и душно. Мы выползли сквозь дыру и облегченно вздохнули. Наша команда, усиленная полудюжиной волонтеров, подняла оболочку с земли, чтобы испытать, уменьшился ли ее вес. Она не была прикреплена ни к тяжелой горелке и вообще ни к чему, и как раз когда у нее появилась тенденция повиснуть в воздухе, я почувствовал сильный запах горящей резины. Отпустив поддерживающий канат оболочки, я отошел назад. Облако голубого дыма поднималось вверх от "спины" аэростата. "Выключите газ! Все уже кончилось!" Мы истратили газа примерно на один доллар, но "испытание" обошлось правительству в 30000 долларов, как мы потом узнали. Зато фотография мне чрезвычайно удалась".

Вуд все еще стремился летать, несмотря на то, что после морского полета с Тауером, в 1912 году, в старом Кертиссе коробчатого типа, сделанном из "бамбуковых палочек, фортепианной проволоки и с велосипедными седлами" когда они поднялись больше, чем на три тысячи футов, он вернулся в очень плохом настроении.

Теперь у него был официальный предлог: лампа, которую он изобрел для проверки применения ультрафиолетовых лучей при слепых посадках. Он поехал с ней на Лэнгли Филд, около Норфолька, для пробных полетов, и ему предложили после обеда проделать акробатический полет. Он должен был выбирать между одним майором из Авиационного Корпуса, знаменитым специалистом высшего пилотажа, и Артом Смитом, цирковым пилотом, который выписывал вензеля на небе во время ярмарки в Сан-Франциско в 1916 году... Вуд рассказывает:

"Я выбрал майора, так как сам носил форму и чувствовал, что будет более солидно, если я буду гордо летать - или разобьюсь - с коллегой-офицером, чем с циркачом! Когда машина оторвалась от земли, куча улыбающихся офицеров выбежала с полевыми биноклями, чтобы посмотреть на то, как я буду "страдать", что являлось почти обязательной составной частью такого "удовольствия". На высоте трех или четырех тысяч футов мы выделывали все возможное, кроме прямого полета вниз головой. Петли, повторные петли, иммельманы и прочие номера закончились настоящим вертикальным штопором, который страшно заинтересовал меня, так как казалось, что самолет просто летит вниз, не вращаясь, а земля вращается как рулетка, причем край горизонта кружится со скоростью двадцати пяти миль в секунду! Наши злорадные наблюдатели, я боюсь, были сильно разочарованы, несмотря на красоту пилотажа, так как у меня не появилось ни головокружения, ни тошноты.

Поздно вечером я сделал серьезный полет во время грозы, с лейтенантом авиакорпуса, с целью испытать мой ультрафиолетовый посадочный маяк. Во время полета летчик обернулся ко мне, обвел рукой вокруг и кивнул. Я решил, что он спрашивает меня, хочу ли я, чтобы он сделал петлю, и яростно замотал головой. С меня вполне достаточно было предыдущих петель. Но через две секунды я понял, что он не спрашивал, а говорил мне. Мы нырнули вниз, затем пошли вверх и почти стали в воздухе в вершине петли. Я секунды две висел вниз головой на ремнях. Когда мы сели, летчик сказал: "Ну, как вам понравилось?" - "Замечательно, - сказал я, - только петля была немного странная". "Мне тоже так показалось, - ответил он весело, - я первый раз попробовал сделать ее ночью".