Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

а мы катапультируемся через соседа.

— Веру пожалей! — взмолился дедуля. — Вдруг сорветесь?

— Нас хранят небеса, — отозвался Гавр. Он повел Веру на балкон, который впритык соединялся с соседним, их разделял только металлический щит. — Вот здесь нужно ухватиться, — пояснил Гавр. — Тут перешагнуть, а там перелезть. И все. Никаких сложностей. И я, и сосед делали так десятки раз, когда ключи теряли. Только у него другой подъезд. Не побоишься?

— Да это же пустяки по сравнению со всем предыдущим, — улыбнулась Вера. — Мир был бы невообразимо скучен, если бы в нем не существовало преград.

— Тогда — полезли!

Гавр первым перебрался через барьер, а затем, протянув руку, помог перелезть и Вере. У нее получилось это столь ловко, что Гавр даже заметил:

— Тебе бы балконными кражами заниматься, — за что и получил порцию холодного снега в лицо.

Отряхнувшись на чужом балконе, Гавр постучал в стекло. С той стороны замаячила фигура соседа.

— Открывай, Михаил! — крикнул Гавр. И добавил, обращаясь к Вере: — Жаль, грим смыл — ему бы понравилось…

8

— Вон мой отец, слева от микрофона, — сказала Вера, показывая пальчиком на сцену. Там стоял стол и с десяток стульев, на которые уже рассаживались мужчины и женщины.

Зал, как ни странно, был полон. Толпились даже возле стен и дверей. Здесь же стояли и Вера с Гавром, придя в Дом журналистов три минуты назад и еле поспев к началу. Вера помахала отцу рукой, а тот, заметив ее, сурово нахмурил брови.

— Я исчезла из его жизни на двадцать четыре часа, вот и обижается, — шепотом объяснила Вера. — А где же мама?

— Что же он тогда сделает с твоим будущим мужем? Подумать страшно, — отозвался Гавр. — Может, мне пока спрятаться в буфете?

— Ты-то здесь при чем?

— Все-таки мы проходим по категории «избранники небес», — проворчал Гавр с легкой обидой.

— Тише! — дернула его за рукав Вера.

Маститый седовласый поэт взял микрофон и начал вступительную речь. Прежде всего он поздравил юбиляра — профессора МГУ, доктора филологических наук, поэта и переводчика Родиона Сергеевича Жуковского, чье сорокалетие творческой деятельности здесь отмечалось, затем представил его коллег, критиков, литературоведов, просто друзей, пришедших на вечер.

— …И я рад, — гремел его голос в зале, — что поэзия все еще не умерла, что стихи продолжают читать и возвращаются к ним вновь и вновь, как к спасительным островкам в разлившемся вокруг нас море ненависти. Русская поэзия сильна своим духом…

При этих словах из-за кулис вышел маленький человек в сером пиджаке, чем-то весьма напуганный. Он подбежал к маститому поэту и зашептал ему что-то на ухо. Тот дернул плечом, головой, потом произнес в микрофон:

— Прошу прощения, но наш вечер ненадолго откладывается, — и торопливыми шагами ушел со сцены.

Публика недоуменно зашумела. Серый пиджак умоляюще поднял руки, призывая к вниманию:

— Администрация просит немедленно, не задерживаясь, покинуть зал и Дом журналистов. Только что в дирекцию позвонил аноним и сообщил, что в одно из помещений заложена бомба. Сотрудники ФСБ и милиции уже выехали и будут здесь с минуты на минуту. — Сказав это, он бросил микрофон на стол и исчез за кулисами.

Слова его возымели действие, хотя мало кто поверил в серьезность угрозы. «Бомбы» в Москве стали подкладывать столь часто, что к ним уже привыкли. Это превратилось в национальный вид спорта. Люди недовольно задвигали стульями, начали подниматься. Сконфуженно потянулись к выходу поклонники поэзии, случайные гости. Эвакуировался через черный ход персонал. Через пять минут зал опустел. На сцене остался сидеть лишь сам юбиляр, а возле дальней стены стояли Вера с Гавром. Родион Сергеевич взглянул на них и улыбнулся.

— А ты почему не уходишь, Вера? — спросил он в микрофон, и голос его глухо разнесся под сводами зала, словно он говорил в египетской гробнице.

— Вот еще! — ответила дочь.

— А кто этот молодой человек? — зазвучал голос «Тутанхамона».

— Сапер! — отозвался Гавр.

— Тогда идите сюда, поближе. — И Родион Сергеевич положил микрофон на стол.

Пока они шли к сцене, из-за кулис выглянул Серый пиджак и закричал:

— Как, вы еще здесь?! Господин Жуковский, уходите, уходите немедленно! Часовой механизм заведен на шесть тридцать! Вы что, шутите? — Махнув с досадой рукой, он испарился.

— Что же я буду, как крыса, бегать туда-сюда, — произнес Родион Сергеевич. — Да и не верю я в подобную чепуху. Все это нарочно придумано — чтобы вечер сорвать. Я даже догадываюсь — кем. В кои веки народ собрался послушать мои стихи, и на тебе! Жаль…

— Не огорчайся, па! — сказала Вера и погладила его по плечу. — Плюнь на них на всех.

— Конечно, такая поэзия им как кость в горле, — проворчал отец. — Вот если бы что-нибудь с матерком да про сортиры… Они бы и под Пушкина бомбу подложили. Впрочем, так и произошло. Ничего не меняется в мире. Сколько там времени?

— До взрыва — восемнадцать минут с четвертью, — ответил Гавр.

— Тогда пошли в буфет, я вас угощу чем-нибудь. Напоследок.

Странно было идти по пустому Дому журналистов. Всюду горел яркий свет, работал телевизор в холле, дымились в пепельницах сигареты, а люди исчезли, словно их заколдовала и похитила телесную оболочку злая ведьма. И теперь они невидимо и неслышно ходят вокруг, сталкиваясь, мучаясь, но не в силах вымолвить ни слова. Не произойдет ли такое со временем со всей Россией?

Буфет также был пуст, и Родион Сергеевич, зайдя за стойку, отобрал лучшую бутылку коньяка, плиточный шоколад, лимон, бутерброды с икрой и вернулся к столику.

— Па, ты хоть заплати, — сказала Вера.

— Не буду, — упрямо ответил отец. — В знак моральной компенсации. Ну-с, молодой человек, за ваше здоровье!

— Если бомба все же взорвется, оно нам уже не понадобится, — пробормотал Гавр, опрокидывая рюмку.

— В самом деле, Вера, тебе бы лучше уйти, — сказал Родион Сергеевич. — Мало ли что.

— Па! — возмутилась дочь. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя в такой момент? Чего бы я тогда стоила?

— Ну а вы, молодой человек? Вам-то что здесь торчать?

Гавр наполнил рюмки.

— Я еще не допил весь коньяк, — улыбнулся он. — Жаль, если пропадет такая прелесть…

— Постойте, постойте! — Родион Сергеевич начал всматриваться в его лицо. — Не вы ли — тот нахальный, самоуверенный фрукт из телепередачи? Похитивший мою дочь, насколько я понимаю?

— До взрыва осталось одиннадцать минут, — напомнил Гавр. — Простим все наши прегрешения. И обратим в эти последние мгновения взоры наши к глубинам души.

— Хорошо говорит, подлец, убедительно! — согласился Родион Сергеевич. — А где же ФСБ, собаки, минеры?

— Приедут часа через два, когда поздно будет.

— А мама где? — спросила Вера.

— Слава Богу, что