Ветер с севера - Симона Вилар

– Здесь, наверное, множество зверья? – спросил он, когда трубный призыв самца-оленя сменился близким тявканьем лисицы и жалобным писком еще какой-то твари, погибающей в когтях совы.

Силуэт девушки отчетливо виделся в серебристом пространстве между дубов. Она оглянулась, и в сиянии луны он увидел ее огромные глаза, мягкий изгиб щеки, улыбку.

– Это в самом деле так. Здесь хорошая охота. Но не стоит беспокоиться, волки летом не подходят к жилью. К тому же я с тобой, а у тебя есть кинжал.

Юноша смутился. В самом деле – кинжал! Он как-то забыл о нем. Впрочем, Ги не был уверен, что умеет достаточно хорошо обращаться с ним. Его отец так и не научил сына владеть оружием. Ги считал, что в этом виновата его мачеха, графиня Росцила, которая родила Фульку двоих сыновей и редко отпускала графа к Ги, видя в нем лишь препятствие для своих детей на пути к графской короне. Фульк предпочитал уступать этой шумной, пышной и красивой женщине и редко проводил время с сыном. Ги почувствовал злость, забыв, однако, что, помимо Росцилы, он и сам полностью пренебрегал обучением воинским искусствам, решив посвятить себя жизни в монастыре. Однако ни за что он не признался бы в этом сейчас девушке. Эмма видела в нем защитника, и он молчал, стараясь скрыть от нее свое волнение, и упрямо шел следом за нею, не глядя по сторонам.

Эмма, шурша папоротником, легко вскочила на огромный ствол поваленного дерева и спрыгнула с другой стороны. Ги проделал то же, и девушка, найдя его руку, сказала:

– Не удивляйся, что я не боюсь заблудиться. Я знаю здесь каждую пядь. Еще ребенком ходила с бортниками за диким медом, с сестрами-монахинями собирала мох и лишайники с поваленных стволов для красильни, а когда мы искали грибы с детьми поселян, то добирались даже до стоянок углежогов в Дикой лощине за капищем прежних богов. С матушкой мы обследовали здесь каждую кочку в поисках целебных трав. Кроме того, я часто охотилась здесь с монахами. Взгляни – у того большого вяза этой зимой я сама сразила стрелой оленя. Я неплохо владею луком, меня учили и брат Серваций, и дядюшка Фульк. Хо, потому-то граф и смеялся, когда никто не смог сбить гривну с майского шеста… Он-то знал, что я сама могла с этим справиться. И это не похвальба. Когда мы с Вульфрадом отправлялись охотиться, я добывала куда больше дичи, чем он. Это кузнец нашел тот олений водопой, к которому я сейчас тебя веду. Вот уж дивились в Гиларии, когда мы всякий раз возвращались с добычей. Но, клянусь верой, стреляла чаще всего я, а Вульфрад только нес за мною тушу. Он очень сильный, этот парень. Возьми меня покрепче за руку, мы почти на месте, и сейчас будет крутой спуск… О!..

Возглас девушки был вызван тем, что ее жених, как ни старалась она его удержать, все же зацепился за изогнутый корень, упал и кубарем, ломая подлесок, покатился вниз. Эмма не на шутку испугалась. В темноте здесь можно было легко получить увечье, а то и вовсе отдать Богу душу. Цепляясь за склоненные стволы молодых берез и кустарник, она стала спускаться вниз, пока не остановилась на песчаном пляже у заводи лесного ручья, отражавшей диск луны. Обломок скалы с искривленным деревцем на вершине затенял тот клочок берега, куда скатился Ги. Девушка кинулась было туда, но вздохнула с облегчением, увидев Ги поднимающимся на ноги.

– Пресвятая Богородица! Ты жив? С тобой все в порядке?

Ги тряс головой и выплевывал песок. Его крест сбился на спину. Он изрядно ушибся, кости у него ныли, и он сердито взглянул на Эмму. Она же, поняв, что с юношей все обошлось, кусала губы, едва сдерживая смех.

– Вульфрад, вечно этот Вульфрад! – вдруг вскричал Ги. – Скажи, что было между тобой и этим воняющим потом кузнецом?

У Эммы на миг округлились глаза, длинные ресницы взлетели, и она залилась звонким смехом. Даже когда Ги схватил ее за руки и довольно грубо встряхнул, она не могла остановиться.

– Вот оно что, ты ревнуешь, монашек! А еще говорил, что намерен променять меня на бич для умерщвления плоти. Ну вот, теперь я точно знаю: ты мой!

И, переведя дыхание, она серьезно взглянула в насупленное лицо юноши и миролюбиво проговорила:

– Мы выросли с ним вместе, и это он познакомил меня с лесом.

Лукаво заглянув ему в глаза, Эмма тихонько пропела несколько строк из старой-старой песенки про тополь и березу.

Ги невольно улыбнулся.

– Прости меня, Птичка. И спой что-нибудь для меня.

Она забавно оттопырила нижнюю губу и отрицательно покачала головой.

– Вот там, – Эмма указала на склон у скалы, – там ты найдешь достаточно ландышей. Ступай и собери их для меня.

Ги чувствовал себя виноватым после вспышки ревности и подчинился беспрекословно. В темноте он не сразу нашел их, определив только по запаху – свежему и сладковатому. Так же пах венок Эммы, когда она поцеловала его перед ступенями церкви и в долине.

Он вернулся к ней с целой охапкой. Девушка засмеялась и приняла цветы. Потом опустилась на колени у самой воды, рассыпала ландыши на влажном песке, отобрала с десяток-другой и, собрав в букет, прикрепила его к груди шнурками платья. Остальные бросила в воду. Светлые стебли на черной колеблющейся поверхности казались совершенно белыми. Они медленно плыли, исчезая в тени склоненных к воде кустов противоположного берега.

– Это колдовской ручей, – серьезно проговорила Эмма. – В древности тут, видимо, обитали духи здешних вод. Однажды, когда клубился туман, я, кажется, сама видела их образы над водой.

– Тяжкий грех верить в это. Даже капитулярии Каролингов утверждают, что всякое ведовство и ворожба – ложны.

Эмма пожала плечами.

– Я и не верю. Я верую в Господа нашего Иисуса Христа, в его Пречистую Матерь и ангелов небесных.

– Аминь, – тихо сказал Ги, и оба они перекрестились.

Эмма вдруг уселась на песок, обхватив руками колени. Ги робко опустился на корточки неподалеку от нее.

– Ты ведь ученый, Ги, – вдруг сказала Эмма. – Не растолкуешь ли ты мне, куда девались прежние боги? Те, что властвовали в этих лесах до того, как люди стали почитать Христа?

– Умерли, – уверенно отвечал Ги. – Умерли либо же превратились в демонов, верить в которых так же грешно, как и в колдовство, ворожбу и чародейство. Эмма со знанием дела кивнула.

– Так говорит и блаженный Августин[83]. Но ведь чародейство существует. Разве в Ветхом Завете не говорится, что своим волшебством колдунья из Аэндора вызывала тень пророка Самуила? К тому же чародейство и заговоры могут принести явную пользу. Я сама знаю, какие слова надо говорить, чтобы остановить кровь или избавиться от бородавок. Или с какими речами следует собирать травы, дабы они сохранили лучшие целебные свойства. А моя матушка – вот уж кто поистине сосуд благочестия, – но и она порой с помощью трав и заклинаний поднимала больных с ложа. Разве грех помочь ближнему? Ведь блаженный Августин писал…