Мария, тайная жена - Робер Гайар

Не в состоянии понять подлинных намерений губернатора, Бофор стал ощущать некоторое беспокойство. А потому принял угрожающий вид, положив ладони на рукоятки своих пистолетов.

— Я постарался, господин де Бофор, — продолжал Лапьерье, — сделать все от меня зависящее, чтобы это историческое событие надолго сохранилось в памяти жителей острова. Мы сейчас станем свидетелями церемонии, которая по своему значению выходит далеко за рамки обыкновенной губернаторской подписи. Более того, мне хотелось бы достойно отметить усилия ваши, господин Бофор, и ваших друзей. Будьте любезны следовать за мной.

Поведение Лапьерье сильно озадачило Бофора. Энтузиазм и угодничество, которые теперь демонстрировал губернатор, странным образом отличались от его недавнего нежелания иметь что-либо общее с пресловутой хартией. Бок о бок оба они прошли в большой зал. Непосредственно за ними шагали Ларше и Арнуль, затем Лазье, которого по-прежнему поддерживали под руки Латин и Сойер. Обеспокоенный несвойственной временному губернатору решимостью в словах и поступках, Бофор начал чувствовать себя немного неуютно. Лапьерье послал двух своих офицеров вперед, и главарь бунтовщиков очень хотел бы знать, чем они в данный момент заняты. Он зорко следил за всем происходящим вокруг, однако во дворе крепости не замечалось ничего подозрительного, он был почти пуст. Лишь на дальнем конце несколько солдат, вооруженных шпагами и рапирами, упражнялись в фехтовании на соломенных чучелах.

Постепенно Бофор обрел прежнюю уверенность и с удовлетворением подумал, что, не считая Лазье, с ним двадцать вооруженных опытных бойцов.

Все его страхи окончательно рассеялись, когда, войдя в зал, Бофор увидел, что помещение празднично украшено, что уже приготовлены бокалы, бутылки с вином и ромом. Поразмыслив, Бофор пришел к выводу, что Лапьерье или совсем безмозглый дурак, или же еще трусливее, чем казался на первый взгляд.

Губернатор отступил в сторону, пропуская первым Бофора, но тот уступил эту честь герою делегации — Филиппу Лазье.

— Как вы видите, — заметил Лапьерье, — я, надеясь, что вы захватите своего раненого друга, велел поставить два удобных кресла: для него и для себя.

Легким наклоном головы поблагодарив за любезность, Бофор прошел вторым за Лазье, за ним проследовал Лапьерье; он сразу же направился в дальний конец зала к столу, на котором находились свежеотточенные перья и чернильница. Между тем люди Бофора, смеясь и весело переговариваясь, заняли свои места в зале.

Губернатор вынул из кармана камзола лист бумаги, в котором Бофор сразу же признал составленную им и его приятелями хартию.

Положив документ перед собой на стол, Лапьерье встал с кресла.

— Господа, — начал он, — сейчас я присоединю свою подпись к вашим.

Голос губернатора постепенно замер: он мысленно вновь пересчитывал присутствующих бунтовщиков в сумасшедшей надежде, что перед этим он допустил ошибку, но, к своему огорчению, вновь насчитал двадцать два человека. «Как, — думал Лапьерье в отчаянии, — Лефор справится с неожиданной ситуацией?» И опять он ощутил страх при мысли о предстоящей бойне.

Стараясь изгнать из головы ужасные видения, Лапьерье глубоко вздохнул и уже несколько бодрее снова заговорил:

— В этот знаменательный день я хочу воспользоваться случаем, чтобы выразить глубокое уважение колонистам Мартиники, которые своим тяжким трудом, в поте лица превратили почти безжизненную пустыню, в ярчайший бриллиант французской короны. Надеюсь, вы позволите мне перед тем, как на острове будет установлено новое правление, выразить от имени всех нас — и не только тех, кто сейчас находится в этом зале, но и тех, которых сбор урожая задержал на плантациях, — выразить свою…

Голос Лапьерье понемногу окреп, перестал дрожать и звучать как-то нерешительно. Теперь он буквально гремел, и его было слышно даже в кабинете губернатора. Отсюда Лефор, прячась за портьерой, мог хорошо видеть говорившего. А тот стоял, вытянувшись перед внимающей ему аудиторией, и сопровождал напыщенные фразы энергичными жестами своих пухлых ручек.

Как только губернатор произнес: «выразить свою…» — Лефор отошел от окна и, открыв дверь на площадку, где собрались его люди, сказал:

— Джентльмены, наш час настал!

Звенели, тихо сталкиваясь, мушкеты, пока Лефор еще раз проверял участников операции. Вместе с ним и францисканским монахом набралось восемнадцать, а не шестнадцать человек, как он предварительно сообщил Лапьерье.

Францисканец, одетый в серую сутану, в сгибе локтя держал, как алебарду, большое, источенное червями распятие. С недоумением осматриваясь, он приблизился к Лефору.

— Сын мой, — сказал монах, — не объясните ли вы мне, какого рода церемония готовится? Вы только что заявили, что час настал. Какова моя роль в этом спектакле?

— Терпение, святой отец, терпение! — ответил Лефор. — Какое значение имеет, когда вы узнаете? Минутой раньше или позже? Предоставьте организацию празднества мне… от вас только требуется благословить большой зал крепости. И поверьте мне, ваши усилия вознаградятся: будет достаточно еды и выпивки… и, вероятно, много шуму в довершение!

Монаху не удалось получить какую-либо дополнительную информацию: Лефор повернулся к Лесажу и громко, чтобы слышали остальные, сказал:

— Пришли двадцать два человека!

Лесаж крепко выругался и тут же почувствовал на себе укоризненный взгляд бывшего пирата.

— Смотрите у меня! — воскликнул Лефор. — Мне прекрасно известно, что наш друг, монах, умеет пить и браниться не хуже любого мушкетера, но это еще не означает, что можно проявлять неуважение к его священной одежде! Двадцать два! — Лефор, довольный, потер руки. — Предстоит веселенькое дельце! Распределение обязанностей не меняется. О дополнительных мертвецах позабочусь лично я.

— И все же, — возразил Лафонтен, — если есть время, быть может, стоит обсудить, как разделаться с лишними людьми?

Не обращая внимания на его слова, Лефор продолжал:

— Джентльмены, я не стану кричать: «На абордаж!» — А только как капитан Кидд, — успокой Господь его душу! — скомандую: «Пли!» И если у кого-то задрожит рука или кто-то не уверен, что попадет в голову, пусть такой стрелок целит в грудь мошенника! Здесь мишень пошире и меньше шансов для пули улететь в небо! Остальное я беру на себя. Стоит только им ткнуться носом в пыль, у меня достаточно средств за поясом, чтобы вышибить из них окончательно дух! Вперед, друзья!

Процессия, возглавляемая францисканским монахом с деревянным крестом, прошла коридор и начала спускаться по лестнице. Когда они достигли промежуточной лестничной площадки, монах, возможно, подчиняясь старой привычке или желая обратить на себя внимание, гнусаво затянул какой-то псалом.