Газават - Лидия Чарская

Действительно, вскоре показалась стройная фигура всадника, несшегося во весь опор по горной тропинке. И русские, и горцы с затаенным волнением ждали его. И те и другие слишком много видели на своем веку бесцельно пролитой крови, чтобы не стараться избегнуть ее.

От ответа Шамиля зависело все.

Вот ближе и яснее значится фигура всадника, вот он уже совсем близко у ковра… Вот спешился и идет прямо к Лазареву.

Как он еще молод, этот уполномоченный Шамиля. Молод, а глаза горят глубокой мыслью. На высоком челе печать мудрости. Полны выражения и неизъяснимого благородства тонкие, красивые юношеские черты.

Вдруг взор Шамилева гонца приметил Даниэль-Султана. Гневом исказилось прекрасное лицо юноши. Уничтожающим презрением блеснули гордые глаза.

— Я рад, что вижу тебя, изменник, — произнес он громко, сверкнув своими черными глазами, — и что в твоем присутствии могу выразить волю имама, чтобы научить тебя, как должны поступать верные слуги его. Слушай, саиб! — произнес он, повернувшись лицом к Лазареву, и смуглое лицо его вспыхнуло нежным юношеским румянцем. — Мой тесть и повелитель, великий имам, приказал передать следующее русскому сардару: «Гуниб — гора высокая. Я стою на ней. Еще выше меня Аллах надо мною. Русские внизу — пусть штурмуют!» Я повторяю слово в слово то, что сказал имам. И это его последнее решение! Переведи, — властно бросил он Даниэль-Султану, даже не удостоив взглядом того.

И, сказав это, юный горец быстро отдал прощальный поклон русским, еще раз презрительным взором окинул Даниэль-Султана и, вскочив на коня, умчался, быстрый, как вихрь, по горной тропинке, ничуть не заботясь о том, следуют ли за ним Кази-Магома и остальные.

Это был второй и любимый зять Шамиля, гордость маленькой Патимат, ее муж Абдурахим.

* * *

«Гуниб — гора высокая. Я стою на ней, еще выше меня Аллах надо мною. Русские внизу — пусть штурмуют!» — таков был переданный Лазаревым Барятинскому ответ Шамиля, и после такого ответа оставалось только одно: штурмовать Гуниб. И войска приступили к штурму.

Было решено наступлением на восточный склон горы отвлекать внимание Шамилевых защитников, но нападение произвести с какой-либо из противоположных сторон. В ночь на 24 августа ширванские и апшеронские стрелки двинулись к укреплениям восточного ската, а на следующую ночь другие войска приблизились к северной стороне горы, усеянной скалами.

Главнокомандующий объявил охотничьей команде Апшеронского полка, что наградит орденом Георгия 2-й степени тех трех храбрецов, которые первыми взберутся на высоту. И разумеется, такие храбрецы нашлись и охотно согласились полезть на Гуниб, туда, где парили только горные орлы и где самый могучий из них нашел свое последнее убежище…

Глава 4

Старые знакомые. За облака

— О чем замечтался, Зарубин? Или питаешь надежду попасть в число трех избранных? А?

Молодой офицер, к которому были обращены эти слова, невольно вздрогнул и обернулся на говорившего.

Сутуловатый, невзрачный, в старом боевом сюртуке, полковник с белым Георгиевским крестиком в петлице подошел к нему и ласково положил руку на плечо.

— Ах, Алексей Яковлевич! — искренно произнес его молодой товарищ, в мужественном, загрубелом и загорелом лице которого с трудом можно было узнать когда-то нежные юношеские черты Миши Зарубина. — Не знаю, никогда не был трусом, а жуть берет, как задерешь голову кверху и взглянешь на эту махину. Ведь высь-то, высь какая! Выше облаков! Выше неба, кажется!

— А завтра мы уже будем за этими облаками! Будем, Зарубин! — уверенно произнес его старший товарищ.

— Ты веришь в это, Полянов? — робким звуком спросил молодой офицер.

— Еще бы!

Это «еще бы» было произнесено таким тоном, с такой не подлежащей сомнению уверенностью, что синие глаза Зарубина блеснули счастьем и весь он разом проникся сознанием и уверенностью, что действительно завтра они будут за облаками и возьмут Гуниб.

Гуниб!

Перед ним между темными Аварским Койсу и Кара-Койсу высилась огромная гора с крутыми скатами в виде усеченного конуса, отвесно вздымающаяся над бездной.

Верхняя площадка ее представляла из себя котловину, где поместилось недоступное последнее гнездо Шамиля.

Последнее убежище имама-вождя!

Миша Зарубин даже глаза зажмурил; им больно было смотреть в эту вышину. Даже глазам больно, а они полезут туда! И не дальше как сегодня ночью полезут.

Генерал-майор Келлер, командующий передовыми войсками, вызвал охотников пробраться на Гуниб во главе команды. Первым вступившим туда трем была обещана награда, высокая награда, заставившая смельчаков не думать об опасности. А опасность была большая: у каждого подъема, у каждого завала засели мюриды Шамиля, приготовившиеся собственной грудью защитить гнездо своего вождя.

Но Миша нимало не думал об этих врагах. Его смущали иные мысли. Его точно подавляла высота этой страшной твердыни, — высота и неприступность Гунибской горы.

Однако он, по первому же слову генерала, вызвался, в числе прочих храбрецов, войти на эту высоту…

Три года прошло с тех пор, как Миша упал под ударом Гассанового кинжала и как его бесчувственного принесли в маленькую крепость, а сколько воды утекло с тех пор! За отличие при штурме маленькой крепости Зарубина перевели с повышением в Апшеронский полк. Полянову также дали иное, видное назначение. Они успели уже отличиться и при Буртунае, и при Ведени. Теперь предстоит еще отличиться при Гунибе или… умереть!

В эту последнюю ночь перед штурмом они находились оба в лагере апшеронцев, расположенном недалеко от селения Куяда, у самого подножия Гуниба.

— Я рад, Алексей Яковлевич, — произнес Миша, — что ты зашел поговорить со мною; Бог знает, что может случиться… Так, по крайней мере, отведу душу с тобою в эту последнюю ночь.

— Ну уж и в последнюю! — недовольно протянул тот. — И что ты только не выдумаешь, Зарубин. Если такие молодцы, как ты, да будут уми…

Полянов не окончил и махнул рукою.

— Ты мне лучше вот что скажи, — после минутной паузы произнес он, — давно получал известие о Тэкле?..

— Как же! Как же! — разом оживился Миша. — Сестра мне пишет, что она весела, здорова и скоро опять ее повезут в институт. Каникулы кончаются. Славная девчурка! Как привязалась ко мне! Никогда не забуду, как там, в Цинандалах, куда я повез ее к княгине Чавчавадзе, она растрогала меня. «Ты, говорит, спас мне жизнь, ты мой брат навеки… Не хочу расставаться с тобою ни за что… Хочу быть дочкой твоей матери, сестрой твоей сестры. Вези меня к своим»…

— Так и сказала? — дрогнувшим голосом переспросил Полянов.

Хотя он уже несколько раз слышал этот рассказ из уст Миши, но зная, с каким удовольствием тот повторяет его, желал хотя этим пустяком развлечь и порадовать друга.

— Да, с тех пор как она у нас поселилась, точно солнце засияло в доме. И сестра успокоилась немного от тяжелой утраты Джемала. Ведь она как родного брата любила его… Всех оживила, расшевелила и пригрела эта милая девочка! Ты не успел, конечно, узнать ее за коротенькое пребывание в крепости, Полянов, но что это за золотая душа!

— Сколько ей теперь лет, Зарубин?

— Четырнадцать, но она кажется взрослой не по летам, как и всякая восточная женщина. Так, по крайней мере, пишет сестра. Они с Потапычем положительно боготворят ее. Впрочем, все ее боготворят — и отец и мама. Ее нельзя не любить — Тэклу! Подумать только: с какой стойкостью выдерживала она все мучения и обиды, не желая изменить вере! И это восьмилетняя крошка! Как после того еще не верить в существование героинь! Знаешь, Полянов, — с внезапным воодушевлением подхватил после минутного молчания Миша, — мне кажется, что недаром очутилась на моем пути эта девочка, точно сказочная фея, там, в Андийском лесу. С первой минуты этот ребенок заполнил все мое сердце. Даст Бог, останусь я жив сегодня, подожду, пока подрастет Тэкла, а там…

— Ты хочешь жениться на ней, Зарубин?

— Да. Ведь никто никогда не привяжется ко мне так сильно, как этот милый ребенок. И я никого не полюблю сильнее ее, моей Тэклы. Мы видели оба смерть перед глазами, вместе молились и вместе были спасены Милосердным Творцом. Нас связала сама судьба, Полянов! Я верю в это!

— Дай Бог вам счастья, тебе и ей, — растроганным голосом произнес его друг, — оба вы славные. Дай вам Господь! От души желаю те…

Тихий, едва слышный сигнал горниста, прозвучавший над лагерем, прервал его речь.

— Пора, — произнес Миша, — это капитан Скворцов дает знать, что надо идти!.. Прощай, Полянов. Тут уже не увидимся больше. Либо на Гунибе, либо…

Он махнул рукою в небо и обнял товарища. По суровому, некрасивому лицу Полянова пробежала короткая судорога.

Видно, боевой служака крепился через силу, чтобы не проронить непривычную слезу.