Через соловьиный этаж - Лайан Герн

Прислушавшись, я уловил слова, с которыми кожевник обратился к моему еще не растворившемуся двойнику.

— Господин, — робко произнес он, — простите меня. Я три дня слушал, как страдает мой брат. Спасибо. Пусть с вами будет Тайный Бог, и да благословит он вас.

Когда мой образ исчез, он прокричал в изумлении:

— Ангел!

Весь путь, прыгая от двери к двери, я слышал его глубокое дыхание, переходящее в рыдание. Я надеялся, что беднягу не поймает патруль, надеялся, что он никому не расскажет увиденное, верил в то, что он — один из Потаенных, которые уносят секреты в могилу.

Стена вокруг гостиницы была достаточно низкой, и я легко перепрыгнул через нее. Я пошел в умывальню к баку, где выплюнул оставшиеся капсулы, умыл лицо и руки, словно только что проснулся. Стражник почти пробудился, когда я проходил мимо.

— Уже утро? — пробормотал он.

— Час как рассвело, — ответил я.

— Вы выглядите бледным, Такео. Плохо себя чувствуете?

— Просто живот прихватило.

— Чертова тоганская еда, — пробурчал стражник, и мы оба рассмеялись.

— Хотите чаю? — спросил он. — Я подниму служанок.

— Попозже. Попытаюсь еще поспать.

Отодвинув дверь, я вошел в комнату. Темнота сменялась серым светом. Судя по дыханию, Кенжи не спал.

— Где ты был? — прошептал он.

— В нужнике. Мне нездоровится.

— С полуночи? — недоверчиво спросил он.

Я стягивал мокрую одежду, пытаясь незаметно засунуть под матрац оружие.

— Да нет, не так уж я долго там был. Вы спали.

Кенжи протянул руку и пощупал мое нижнее белье.

— Влажное. Ты плавал в реке?

— Говорю же, плохо себя чувствовал. Наверно, не успел вовремя добраться до туалета.

Кенжи сильно хлопнул меня по плечу. Проснулся Шигеру.

— Что случилось? — прошептал он.

— Такео отсутствовал всю ночь. Я волновался.

— Я не мог заснуть, — сказал я, — и решил пойти прогуляться. Я и раньше так делал, в Хаги и в Цувано.

— Знаю, — ответил Кенжи. — Но то была земля Отори. Здесь намного опасней.

— Ну, я же вернулся.

Я скользнул под стеганое одеяло, натянул его на голову и тотчас провалился в сон столь же глубокий и пустой, как сама смерть.

Проснулся я от карканья ворон. Прошло всего три часа, но я чувствовал себя отдохнувшим и умиротворенным. Я не думал о прошлой ночи. В самом деле, у меня не сохранилось четких воспоминаний о ней, словно я действовал в неком трансе. То был один из редких деньков позднего лета, когда небо ярко-голубое, воздух нежный и теплый, без тени вязкости. В комнату вошла служанка с подносом: она принесла еду и чай. Поклонившись до пола и налив чай, она тихо сказала:

— Господин Отори ожидает вас в конюшне. Он просит подойти как можно раньше. Ваш учитель хочет, чтобы вы захватили рисовальные принадлежности.

Я кивнул.

— Я высушу вашу одежду, — сказала она.

— Только не сейчас, — распорядился я, не желая, чтобы она нашла оружие.

Как только служанка вышла, я вскочил, оделся и спрятал захваты и гарроту за потайное дно дорожного сундука, куда их ранее прятал Кенжи. Я достал мешок с кисточками и лакированную чернильницу и завернул все в ткань. Прикрепив меч к поясу, я вспомнил, что должен превратиться в Такео — старательного художника, и направился в конюшню.

Проходя мимо кухни, я слышал, как перешептываются служанки:

— Ночью они все умерли. Люди говорят, что пришел ангел смерти…

Я поспешил дальше, опустив глаза, стараясь шагать неуклюже. Госпожи уже восседали на лошадях. Шигеру разговаривал с Абэ, которому, как я догадался, предстояло сопровождать нас. Рядом стоял юноша из клана Тоган, державший лошадей. Конюх приготовил моего Раку и Куи, принадлежавшего господину Шигеру.

— Иди скорей! — воскликнул, увидев меня, Абэ. — Ты слишком долго валяешься в постели, мы не можем ждать все утро.

— Извинись перед господином Абэ, — вздохнув, сказал Шигеру.

— Сожалею, мне нет оправдания, — пробормотал я и поклонился Абэ и госпожам, стараясь не смотреть на Каэдэ. — Я допоздна занимался.

Затем повернулся к Кенжи и почтительно произнес:

— Я принес рисовальные принадлежности.

— Прекрасно, — ответил он. — В Тераяме ты увидишь несколько замечательных работ. Если у нас будет время, можешь скопировать их.

Шигеру и Абэ сели на лошадей, конюх подвел ко мне Раку. Мой конь был рад видеть меня, уперся мордой в плечо и стал тереться об него. Я притворился, что потерял равновесие, и шатнулся назад. Подойдя к Раку сбоку, я сделал вид, что забраться на него — труднейшая для меня задача.

— Будем надеяться, что его художественное мастерство превосходит умение обращаться с лошадью, — с издевкой отметил Абэ.

— К несчастью, оно не выходит за рамки обыденного, — сказал Кенжи с отнюдь не напускным раздражением.

Я промолчал и, чтобы успокоиться, начал рассматривать толстую шею Абэ, ехавшего впереди меня, и представлять себе, как вокруг нее натягивается гаррота или как в твердую плоть входит нож.

Мрачные мысли не покидали меня до выезда из города, но когда мы переехали через мост, открывшаяся красота сотворила свое чудо. Земля залечивала раны после неистовых ураганов. Цветы никошу открыли свои бутоны, бриллиантово-голубые несмотря на то, что их вьющиеся стебли были надорваны и покрыты грязью. Над рекой мелькали зимородки, на мелководье стояли белые цапли. Вокруг нас повисла дюжина самых разных стрекоз, из-под копыт лошадей взлетали оранжево-коричневые и белые бабочки.

Мы ехали по плоской равнине, пересеченной реками, меж ярко-зеленых рисовых полей, где выпрямлялись смятые дождем растения. Повсюду трудились люди; даже они выглядели воодушевленными, несмотря на разрушения, принесенные ураганом. Они напомнили мне людей моей деревни с их несгибаемой перед лицом бедствия волей, с их нерушимой верой, что жизнь изначально прекрасна, а мир совершенен, что бы ни выпало на их долю. Интересно, сколько лет правления клана Тоган понадобится, чтобы искоренить эту уверенность из их сердец.

Заливные рисовые поля сменились огородами на террасах, а затем, когда дорога стала подниматься круче, нависшими над нами тусклыми, серебристо-зелеными бамбуковыми рощами. Бамбук уступил место соснам и кедрам, толстый слой иголок под ногами смягчил поступь лошадей.

Вокруг простирался непроницаемый лес. Иногда мы обгоняли пилигримов, совершавших нелегкое паломничество на святую гору. Мы ехали друг за другом, и это мешало нам разговаривать. Я знал, что Кенжи сгорает от нетерпения расспросить меня о прошлой ночи, но мне не хотелось об этом не только говорить, но даже и думать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});