Византийская астрология. Наука между православием и магией - Пол Магдалино

быть им вместе здесь во всем чудесном мире этом

и знаменья грядущего предвозвещать нам ясно.

Так и внимай ты, и дивись величию искусства,

которое берет дары от провиденья свыше» (2287–2292).

Метрический облик пространной редакции книги имеет большое значение: пятнадцатисложник, πολιτικὸς στίχος (буквально «городской стих»), был литературной формой народных песен, вульгаризирующих парафраз и элементарной дидактики[541]. Им пользовались также два современника Иоанна Каматира. Так, Иоанн Цец использовал его, чтобы познакомить императрицу Берту-Ирину, первую жену Мануила Комнина, с Гомером и Гесиодом, а Константин Манассия составил таким размером всемирную историю и введение в астрологию, по просьбе невестки императора — севастократориссы Ирины[542]. Еще раньше Пселл использовал этот размер, чтобы обучить основам богословия и юриспруденции трех императоров XI в.: Константина IX, Константина X и Михаила VII. Мы видели, как Симеон Сиф не решался открыто касаться астрологии в наставленияхюному Михаилу VII. Итак, похоже, что Иоанн Каматир, которого стимулировал Мануил, был первым, кто заполнил эту давно образовавшуюся лакуну. Нельзя, однако, исключать и той возможности, что он воспроизвел труд одного из авторов эпохи Пселла, так как два намека на описанных автором персонажей лучше подходят к ΧΙ, чем к XII в.[543]

Невозможно с уверенностью сказать, какой именно из многочисленных Иоаннов Каматиров XII в. был автором «Введения в астрологию»[544]. Краткая редакция и один из списков пространной редакции приписывают ему титул эпи ту каниклиу («при чернильнице»); в другой рукописи он называется епископом каниклиу, что, по-видимому, указывает на эпи ту каниклиу Иоанна Каматира, который служил Мануилу и Андронику I, а затем, согласно Хониату, стал архиепископом Болгарии[545]. Тем не менее интерес к астрологии лучше соответствует облику другого Иоанна Каматира, также упомянутого Хониатом: будучи логофетом дрома, тот добился своими интригами смещения первого министра Феодора Стиппиота[546], и, «прикоснувшись к высшему образованию кончиком пальца, не был ни строгим любителем, ни ученым последователем почтеннейшей философии»[547]. Такое отождествление осложняет, однако, тот факт, что рассказ Хониата об эпизоде со Стиппиотом далек от достоверности[548]. Возможно, что логофет Каматир и эпи ту каниклиу Каматир — одно и то же лицо. В любом случае, мне кажется, что «Введение в астрологию» было составлено значительно раньше первого документального упоминания эпи ту каниклиу Иоанна Каматира, которое можно найти в списке участников собора 1166 г.[549] Нужно ли было ждать большедвадцати лет, чтобы объяснить императору, что такое астрология, хотя это вроде бы были принципы той самой науки, которой уже с первых лет своего правления он с такой убежденностью пользовался, если верить Хониату?

Трактат Мануила I об астрологии. Как мы видели, астрологи ΧΙ—ΧΙΙ вв. были мирянами. Однако что поражает при дворе молодого Мануила Комнина, как его описывает Хониат и на что намекает панегирик «Манганского Продрома», так это его светский характер[550]. Помимо астрологии, здесь присутствовали эротизм, доходящий до инцеста, вкус к бурлеску и мода на турниры, которую Мануил позаимствовал у княжеских дворов латинского Запад[551]. Отметим также, что именно в это время, впервые за десять веков, вновь появился любовный роман и что тексты обращений к государю демонстрируют игривый тон и используют народный язык, что также было беспрецедентно. Так не заключается ли новизна царствования Мануила в том, что при нем придворная культура открыто освобождается от церковной морали? Это утверждение справедливо только в той степени, в которой эта культура не пыталась оправдаться в глазах клира, тогда как особенность византийской астрологии при Мануиле Комнине заключается как раз в попытке ее богословского обоснования, которую предпринял сам император. Хониат косвенно упоминает об этом, когда сообщает, что император, находившийся на пороге смерти, «касательно астрологии по настоянию патриарха подписал некую краткую бумагу, обратившись к противоположному учению»[552]. Это означает, что Мануил поддерживал астрологию не только потому, что сам предпочитал заниматься ей, но и потому что публично отстаивал свою теорию. Действительно, апология «астрономического искусства», которую он издал под своим именем, сохранилась в трех рукописях[553].

Трактат представляет собой ответ на полемическое письмо, написанное неким монахом, которого заголовок обозначает как «дворцового монаха обители Пантократора». В рукописи Vat. gr. 1059 заголовок уточняет, что император издал этот документ с ведома и согласия епископов и синклитиков[554]. В тексте нет даты, и он не содержит никаких хронологических указаний. Приблизительная датировка может быть установлена на основе того возражения, которое, в свою очередь, спровоцировал сам Мануил и которое мы проанализируем ниже. Автор этого возражения Михаил Глика хорошо известен нам по многим другим своим трудам[555]. Будучи секретарем императора, он был вовлечен в заговор 1159 г., приговорен к ослеплению и заключен в тюрьму. Освобожденный около 1164 г., он стал монахом и посвятил себя богословию. Именно в этот последний этап его карьеры, как мы увидим ниже, и вписывается лучше всего опровержение им тезисов императора касательно астрологии. Итак, мы вынуждены отнести эти споры к последним пятнадцати годам правления Мануила, т. е. ко времени между 1165 и 1180 гг. Эти годы соответствуют той эпохе, когда император единолично управлял всеми делами и не стеснялся навязывать свое мнение касательно догматов.

Анализ и комментарии к трактату Мануила. Послание, которое незадолго до того получил император, представляло собой сборник библейских цитат, написанный без рассуждения и знания и достойный монашеской простоты. Лишенное научности и точности, оно демонстрирует полное незнание как светской культуры, так и богословия. Тем не менее император решил ответить на него, с одной стороны, чтобы это послание не вызвало соблазна, а с другой, чтобы показать грубость ума его автора, который ниспровергает гармонию божественного творения. Его корреспондент не разбирается в астрологии: во-первых, он путает ее с верой в то, что звезды действуют как живые существа, а также со строго запрещенной практикой ее использования для заклинаний и призываний; во-вторых, он весьма несправедлив по отношению к астрологам, называя их еретиками. Император не потерпит, чтобы астрологи были изгнаны из сообщества христиан, и он чувствует себя обязанным оправдать их науку как от своего имени, так и от имени истины.

Итак, пусть монах знает, что Бог никогда не создавал никаких вещей, бесполезных или вредных для человеческой жизни, но все зависит от того, как ими пользоваться. Если это очевидно для самых малых предметов, например, растений, рыб, камней и даже земли, то это тем более верно, когда речь идет о дивном небе и звездах, которые Бог