Район-55 - Дмитрий Манасыпов

– Отстой, а не ситуация. Да? – Большой, сидя на крылечке, бухтел под нос. Вид у него был недовольный.

– Да не то слово. – Хотелось спать, если честно, и не думать ни о чем. – Придется вон в те дома лезть, как мне кажется.

– Здесь же место не из самых лучших? – Турист возник на крыльце.

– Да не то слово. Мертвяков много, да и так хватает не пойми чего. – Большой сплюнул, отстегнув наконец маску. Он у нас еще тот перестраховщик. – Не хочу никого пугать, но шанс увидеть баньши неоднократно возрос.

– Ой, да брось… – Я верю в фольклор. Сталкивался с Крюком, видел Хозяина, будь он неладен, зверолюд несчастный. Но баньши?!

– Эт ты там, дома, бросаться будешь, Пикассо. Чем хочешь, хоть телевизорами из окна. А здесь… ну его на хрен, бросать-то.

– Ладно. Смотри тут. Я пойду Скопу встречу. А то больно уж быстро темнеет. А с ней эти двое олухов.

– Давай. Если что – три зеленых, ты ж в курсе.

– Чего зеленых? – Турист непонимающе покрутил головой.

– Свистка, балбес. – Большой ухмыльнулся.

Глава седьмая

Радостный-55, полгода спустя

Егерь сидел на крыльце дома. Курил, смотрел в небо. Пытался думать о чем-нибудь отвлеченном. Не получалось.

Небо было как небо. В смысле – как небо Района. Серое и низкое, в тучах, с проплешиной белого с голубым на горизонте. Солнце явно не торопилось выглядывать. В пределе видимости ползла черная точка, рокотавшая двигателями. Как обычно – «крокодил», патрулирующий свой участок границы вдоль Черты. Вероятнее всего, параллельно ему, только в другую сторону, сейчас катятся два патрульных бэтээра. Это тоже стало привычной частью местного пейзажа после введения карантина и установки заграждений. Если не видно вертолета в течение часа, то, как пить дать, что-то стряслось. Либо кто-то, не выдержавший творившегося в Районе безумия, решил пойти на прорыв. Либо, что вероятнее всего, в Район лезет несанкционированная группа рейдеров. Ну или, совсем уж в край, какие-то ухари решили напасть на военных, дабы поживиться тем, что у них есть. Правда, в последнем случае слышалась бы стрельба. Хотя и она стала за последние несколько месяцев привычной.

За забором громко топало, с чавканьем меся грязь, стадо коров. Шедший сбоку поводырь, Меченый, помахал Егерю рукой. Тот махнул в ответ. Стадо принадлежало с месяц как обосновавшейся в Раздолье странноватой группировке отчаянных ребят, пришедших с Той стороны. Сами себя эти молодцы именовали то анархистами, то махновцами. Странноватые были ребятки. И не в плане постоянного гогота, стоявшего в их компании. В этом как раз таки не было ничего странного. Как еще себя может вести целый взвод юных отморозков, пребывавших в состоянии постоянного наркотического опьянения? Учитывая, что дурман-трава, которая перла из земли как на дрожжах, торчала здесь повсюду. Даже Измененных шестиногих коров, согнанных отовсюду, кормили ею же. Что получалось на выходе, об этом лучше было не думать. Ходоки с этим «молоком», разлитым по герметичным алюминиевым термосам, регулярно уходили на Большую землю. Егерь не понимал, за каким чертом эти ухари приперлись в Район. Неужели нельзя курить обычный гашиш дома, где нет ловушек и Измененных? Так нет, надо было прийти именно сюда.

Да, много чего произошло за эти полгода, ой как много. Хотя самое важное, как оказалось, произошло еще при Волне. А вот последствия наступили только сейчас. Да еще и какие последствия… Егерь глухо зарычал, постарался отогнать мрачные мысли подальше. Хотя от них ведь не сбежишь. Извлек из пачки следующую сигарету, закурил. Плевать на здоровье и предупреждение давно канувшего в небытие Минздрава СССР. Тем более что его, здоровья, сейчас столько, что нарушить целостность организма – задача тяжелая. Регенерация была бешеная. Когда Егерь в первый раз попал в серьезную заварушку, отбиваясь от безумцев с выжженными крестами на лысых головах, подранили его прилично. Сумев спрятаться в подвалах бывшего интерната, он приготовился умирать. Продырявили его в нескольких местах сразу, крови натекло страшно вспомнить сколько. Когда, вколов прямо через штанину несколько разовых шприцев-инъекторов, он провалился в темное беспамятство, то был уверен, больше не проснется. Успел подумать про Наташу, которая ждет его дома, беззащитная и с большим яйцом живота. По всем приметам выходило, что наконец-то у них будет сын. И на тебе, так напоролся. А потом, после этой последней мысли, была только темнота.

В себя Егор Серебряков, майор в отставке, пришел ночью. Полежал в темноте, прислушиваясь к ощущениям. Не поверил тому, что понял, провел руками по местам пулевых попаданий. Кровь, давно засохшая коркой, была. Дырки от пуль тоже были на месте. А вот входных и выходных отверстий от трех первых попаданий не было. Последние две пули остались в нем. И боли не было. Когда он сел, все еще осторожно и не веря самому себе, то по бокам что-то звякнуло. Пошарив, Егерь обнаружил и собрал в ладонь два сплющенных металлических комочка. Вот и все, помимо порванной одежды и корки крови, что напоминало о недавней схватке, когда в него засадили эти самые пули. Впрочем, долго об этом он тогда не размышлял. Где-то неподалеку послышался шорох, заставивший собраться и нашарить в кармане разгрузочного жилета магазин с патронами взамен пустого, торчавшего в автомате. «Ночник» ему не был нужен. Это свойство своего обновленного и Измененного организма он уже раскусил. Тихо, стараясь не задеть какой-то садовый инвентарь, валявшийся вокруг, Егерь встал. Про интернат ему рассказали армейские разведчики, как-то навещавшие его. Там содержались те дети и подростки, чья психика еще до Изменения была, мягко говоря, отличной от нормальной.

Уходить тогда ему пришлось быстро, прорываясь через несколько аккуратно замаскированных засад, поставленных местными. И еще, как оказалось, ловушек в подвалах бывшего воспитательного учреждения, было натыкано больше, чем на поверхности. Егерь чуть не угодил в яму с «битумом», жадно лизнувшим липким черным языком самые кончики ботинок. А вот тем, кто бежал за ним, не повезло. То ли ловушки выскакивали здесь спорадически и интернатовские не могли их даже запомнить, то ли преследователи увлеклись гонкой за жертвой. Позади сочно чавкнуло, раздалось несколько воплей, и все. Дальше он прошел спокойно.

Егеря передернуло при воспоминании о том, как орали Измененные, решившие загнать его в тот раз. Воспоминания, в которых он пытался спрятаться от реальности, медленно уходили назад. Да, уходили, смываемые совершенно новым ощущением пустоты и страха перед неизвестностью, которое наваливалось на него. Кровь и боль, обрушившиеся на Город за последние шесть месяцев… они были громадны. Ловушки, Измененные, люди и животные. К ловушкам пришлось привыкать. Затаившиеся убийцы были повсюду, скрытные и незаметные, убивающие страшно и жестоко. Измененные. Люди еще могли быть адекватными и нормальными, как он сам, как Митрич, сосед по улице, как многие другие. Но не все. Те, кто выбрал для себя жизнь хищника, могли и превосходить ловушки, беспощадно аннигилируя всех, кого хотели.

Но таким способом убивали не только они. Егерь посмотрел в сторону входной двери своего дома и почувствовал, что на глазах начинают появляться слезы. Он сморгнул, пытаясь прогнать их, они были не нужны ему, Измененному, и необходимы ему же, бывшему человеку. Понял, что не сможет справиться, обхватил ладонями голову, уткнулся лицом в колени и завыл, устав бороться с болью, что резко вошла в его жизнь совсем недавно. Наташа, Наташа, белокурое чудо с серо-зелеными глазами, расплывавшаяся в мягкой кошачьей улыбке, когда была веселой. Наставившая ему рога и прощенная, бывшая самым любимым и близким человеком. Готовившаяся подарить ему чудо, единственное из оставшихся чудес. Ребенка… их ребенка. А ведь он натаскал в дом кучу всего нужного и не очень, что рекомендовали справочники по медицине и специальные журналы. Ждал этого дня и боялся. А если бы знал то, что произойдет, как бы поступал тогда?

– Да за что же это такое мне, а?!!

Высокий, крепкий и немолодой уже мужчина в светлой, застиранной «горке», сидевший на крыльце дома, встал. Что было, то было, и этого уже не вернуть. Тот смысл, что был в жизни еще утром, ушел в никуда. Осталось сделать совсем немного, и можно спокойно уходить за черту укреплений на той стороне Реки. И погибнуть, потому что жить так, как сейчас, он не хотел. Осталось немного. Совсем ничего: дать успокоение тому, что осталось от нее…

А в Городе началась стрельба, частая, четко слышимая даже из дачного поселка, в котором ему придется похоронить все.

* * *

Танат сидел на крыше бывшего техникума, находившегося на городской площади. Маленький чердак, давно заколоченный и покрывшийся изнутри толстым слоем паутины и пыли, как нельзя лучше подходил под наблюдательный пункт. Сидеть приходилось на свернутой плащ-палатке, брошенной поверх колченогого стула производства какого-то там комбината времен бровастого Леонида Ильича. На подоконнике подслеповатого и незаметного окошка дымилась крышка термоса, наполненная горячим густым кофе. Временами он брал ее и прихлебывал кофе, сохраняя, несмотря на постоянный треск частой стрельбы снаружи, абсолютно ледяное спокойствие. Следить за тем, что творилось в пределах бывшей городской площади, Танату помогал армейский пятикратный бинокль производства какой-то там страны блока НАТО. Его дымчатые стекла не отражали лучей, изредка пробивающихся сквозь тучи, и никак не могли выдать владельца. Впрочем, Таната это абсолютно не беспокоило. Бояться тех, кто сейчас бешено резался внизу, даже не приходило ему в голову.