Почти смешная история и другие истории для кино, театра - Эмиль Брагинский

В это самое время по улицам Древнегорска мимо церквей и мимо пятиэтажных блочных строений ехало такси.

— Ненавижу жить на частной квартире, — говорила Таисия Павловна. — Куда он нас везет? На край света?

— В прошлом году ты говорила, что не любишь гостиниц, — возразила Иллария. — Может быть, это не тебе звонили, а мне? Поздравляли с днем рождения.

— Все, кто знает, уже прислали телеграммы.

— Виктор Михайлович! — гордо произнесла Иллария.

Таисия взглянула на сестру с нескрываемым сожалением:

— Он сразу про тебя забыл. У него наверняка жена, дети, может быть, даже внуки…

— Внуков я буду любить, — сказала Иллария, — я ведь хорошо воспитываю детей. Верно?

— Ты всю его семью будешь любить?

— Семью я разобью! — скромно пообещала Иллария.

Таисия ужаснулась:

— Ты сошла с ума!

— Нет, я вошла в азарт!

— Приехали! — Шофер остановил машину. Он вышел из нее, обошел вокруг и открыл багажник. — Вещи поднести?

— Да, пожалуйста, большое спасибо! — с неожиданной для нее вежливостью сказала Таисия Павловна. Сестры тоже уже вылезли из машины и оглядывались по сторонам.

— Номер квартиры? — спросил шофер.

Иллария поглядела на записку, которую она держала в руке:

— Седьмая.

Шофер поднял чемодан и этюдник, взял под мышку картонку, зонт и со всем этим имуществом вошел в подъезд.

— Ты делаешь мне больно, — прошептала сестре Таисия, — выкинь его из головы. Ты его больше не увидишь.

— Я его из-под земли добуду! — ответила Иллария.

— Вот тир! — Таисия показала на противоположную сторону улицы. Там действительно синела вывеска, где возле белого круга мишени белым было выведено: «ТИР». — Пойди отвлекись!

Иллария отрицательно помотала головой:

— Люди делятся на тех, кто стреляет и в кого стреляют. Я, к сожалению, отношусь ко второй категории…

В Москве Мешков в сопровождении Толи входил во двор своего дома. Во дворе под тополем стучали в домино. Вскоре Мешков вместе с Толей уже выходил из лифта…

Дома была только Маша, она сидела в кресле, одетая в пальто. Пальто было длинное-предлинное.

— Почему ты сидишь в пальто? — не понял Мешков.

— Голландское, под замшу, я его достала в комиссионке, оно совершенно новое.

— Это надо, чтобы такое длинное?

— Очень надо!

— Тогда я счастлив!

— Сейчас ты перестанешь быть счастливым, — сказала Маша, — я взяла деньги из тех, что мы откладываем на цветной телевизор!

— Здравствуйте! — поздоровался Толя. — Можно, я сяду? У меня голова кружится!

— Кто это? — Маша обернулась к отцу.

— Не знаю, зовут его Толей. Все-таки, Маня, так мы никогда не купим цветной телевизор! Ты же сама придумала на него откладывать. А мне все равно, какого он цвета.

— Вы, Маня, — сказал Толя, — вы поразительно похожи на мою жену, которая ушла от меня к пожилому!

— Отец! — Маша поднялась и прильнула к Мешкову. — Я сто лет мечтала о таком пальто! Давай потанцуем, отец! — Она включила проигрыватель.

Мешков танцевал старательно, подражал движениям дочери, а дочь смеялась, показывая белые зубы:

— Папа, ты скован. Современные танцы требуют внутренней свободы, в этом их смысл! Расслабься! Подумай, нет ничего — ни управляющего трестом, ни годового отчета, ни техники безопасности, ни времени, ни пространства…

Они танцевали, отец и дочь. Тела их стали невесомыми. Тела изгибались и извивались, взлетали и опускались, головы танцевали, руки, и ноги, и животы. А потом музыка оборвалась.

Это кончилась пластинка.

Отец и дочь упали на диван. Дочь сказала:

— Двадцатый век. Семидесятые годы.

А отец сказал, с трудом дыша:

— Я был на почте, звонил в Древнегорск. Ту женщину, помнишь, я рассказывал, что подносил чемодан, выселили из гостиницы.

— Хамство! Но почему ты ей звонил?

— День рождения!

— Красивая?

— Нет!

— Маня, — вмешался в разговор Толя, — зато вы такая же красивая, как моя жена! Она от меня ушла…

— Не смейте звать меня Маней, — разозлилась Маша, — это отец меня так зовет!

— А как вас звать?

— Никак!

В дверь позвонили.

— Это Павлик, — узнала звонок Маша, — мы идем в кино! — И сняла пальто. — Жалко его в кино мять!

И ушла.

— Теперь мы можем спокойно страдать вдвоем! — Толя пересел на диван.

— Почему это я тоже должен страдать? — усмехнулся Мешков. — Меня никто не бросал.

— Разве вы не переживаете, что не дозвонились той женщине?

— Нет.

— Я вам не верю!

— Послушайте, какое ваше дело! — вспыхнул Мешков.

— Видите, вы нервничаете!

— Уйдите! — приказал Мешков.

— Хорошо, я уйду. Только посоветуйте мне, как называть вашу дочь? Машей, Мусей, Русей?… Я ухожу, ухожу!..

Настырный Толя окончательно вывел Мешкова из состояния равновесия, и теперь настроение у Мешкова стало отвратительным. Он сел в кресло и взял газету. Потом отложил газету и взял книжку. Потом отложил книжку…

В дверь позвонили.

Мешков встал, отворил дверь. На лестничной площадке пожилой мужчина с заискивающим лицом держал в руках большую плетеную корзину:

— Копчушки в коробочках. Один рубль. Не желаете?

— Копчушки — это вещь! — Мешков взял коробочку и отдал рубль.

Но когда внимательно рассмотрел коробочку, то кинулся вниз по лестнице догонять продавца.

— Вы что, всех за идиотов держите? Написано «Тюлька», двадцать восемь копеек…

Продавец, ничего не говоря, вернул Мешкову рубль, взял обратно коробочку и как ни в чем не бывало стал спускаться по лестнице.

— Жулье! — возмущенно заорал Мешков, перегнувшись через перила. — Обманывают на каждом шагу!

… Сумерки уже овладели городом, еще не зажгли уличных фонарей, и поэтому очертания домов стали растворяться в бесцветном тумане.

Мешков решительно надел плащ и ушел во двор играть в домино. Но его желанию не удалось сбыться.

Первым, кого увидел Мешков, был Толя. Он с блеском ударил костяшкой о стол:

— Мы выиграли! Считайте!

Широко улыбаясь, Толя поднялся со скамейки навстречу Мешкову и сказал ему, доверительно понизив голос:

— Я на вас не сержусь, потому что вы переживаете! Хотя сами этого еще не осознали. Мы два сапога пара!

Мешков взял Толю за локоть и повел прочь со двора.

— А эта женщина, — заискивал по дороге Толя, — как вы думаете, она огорчена, что вы не дозвонились?

— Я думаю, что вижу тебя последний раз в жизни!

Они вышли на Планетную, и как раз возле них остановилось такси, из которого выскочила Маша.

— Минуточку. — Мешков наклонился к водителю, дал ему рубль и втолкнул Толю в машину. — Отвезите его подальше от моего дома!

Когда машина отъезжала, Толя успел крикнуть:

— Я вас навещу! Обоих!

Отец и дочь повернули домой.

— С Павликом покончено, — сообщила Маша. — После кино он повел меня в компанию, где пьют чернила, а я этих юных пьяниц терпеть не могу!

— Пьют чернила! — Мешков даже остановился.

— Так они называют портвейн, самый дешевый, рубль восемьдесят семь и бутылка большая — ноль восемь. За что ты так обошелся с Толей?

— К нам в дом принесли поганую тюльку, — уклонился от ответа Мешков, — а продают за копчушки. Я чуть не накололся.

— Папа, почему ты такой возбужденный? Неужели из-за тюльки?

— Почему ты не занимаешься? — перешел в стандартную атаку отец. — Шляешься неизвестно где!

— Вот видишь, — мягко улыбнулась Маша, — ты забыл, что у меня каникулы.

Мимо них прошел продавец, теперь уже с пустой корзиной.

Мешков цепко схватил корзину:

— Всех облапошил?! А ну пойдем в милицию!

Теперь каждый тянул корзину в свою сторону.

— Папа! — Маша схватила отца и оттащила от злополучной корзины. — Прекрати. Что с тобой сегодня, папа?!

Продавец воспользовался неожиданной помощью и мгновенно исчез.

— Папа, ты… — Тут дочь фыркнула, засмеялась, потом оборвала смех, строго спросила: — Папа, ты… ты не влюбился там, в этом Древнегорске?

— Нет! — ответил Мешков и, не удержавшись, добавил: — Я-то нет, а она в меня — да!

И пошел играть в домино.

Маша смотрела вслед отцу и улыбалась… отечески.

— Мужчины, они любят прихвастнуть, да?

Маша резко обернулась.

Рядом стоял Толя:

— Ваш отец дал водителю рубль, я отъехал сколько положено, дал еще рубль и вернулся обратно.

— Не провожайте меня! — Маша помчалась домой.

Прошел месяц или около того. Виктор Михайлович Мешков отправился в новую командировку. Одетый уже по-осеннему, в рубашке с галстуком и в пиджаке, он в самом радужном настроении зашел в вагон-ресторан.

Поезд недавно отошел от московского перрона и в вагоне-ресторане было еще полупусто.