Терновая цепь - Кассандра Клэр

такими счастливыми он уже очень давно не помнил ни Корделию, ни Мэтью. Всю последнюю неделю он цеплялся за воспоминания о безмятежной жизни в новом доме на Керзон-стрит, но даже в те дни в ее темных глазах он угадывал грусть.

Возможно, в обществе Мэтью она забыла свои печали. Возможно, убедившись в том, что Джеймс никогда не полюбит ее, что их брак так до конца и останется ложью, Корделия сумела найти счастье с мужчиной, который мог прямо сказать, что любит ее, безо всяких оговорок и недомолвок.

Направляясь в Париж, Джеймс был твердо намерен рассказать Корделии правду о коварстве Грейс и магическом браслете. Рассказать, что для него всегда существовала и будет существовать только она, его жена. Но сейчас он понял, что таким образом лишит ее свободы выбора. Она была такой доброй, его Маргаритка, она была из тех девушек, что плачут, увидев на улице больного котенка. Узнав, что сотворили с ним Грейс и Велиал, что они сделали его своей марионеткой, Корделия преисполнится жалости к нему. Она почувствует себя обязанной остаться с ним, быть ему верной женой – из-за одной только доброты и жалости.

Искушение было сильным. Искушение сказать правду, принять ее доброту и ее жалость, приковать ее к себе цепями брака. Увезти ее с собой, в их общий дом. Все будет как прежде: они будут играть в шахматы, разговаривать обо всем на свете, гулять, обедать вместе, и когда-нибудь он завоюет ее с помощью подарков, нежных слов и преданности.

Он на миг представил себе эту картину: они вдвоем у камина в кабинете, Корделия улыбается, распущенные волосы скрывают ее лицо. Она смотрит на него, подперев голову рукой. «О чем ты думаешь, любовь моя?»

Он решительно прогнал эту мысль – прихлопнул ее, как мыльный пузырь. Доброта и жалость – это не любовь. Без свободы нет любви; он потратил даром несколько лет жизни, но кое-чему отвратительная история с браслетом все же его научила.

– Я тебя люблю, – сказал он. Он понимал, что этого недостаточно, понял еще прежде, чем она с усталым, страдальческим выражением лица закрыла глаза. – Да, я считал, что люблю Грейс, но она оказалась совсем не такой, какой я ее себе представлял. И, наверное… я долго не хотел верить в то, что мог настолько сильно ошибиться, особенно в таких важных вещах. То время, что мы с тобой провели вместе после свадьбы, Маргаритка, это было… самое счастливое время в моей жизни.

«Вот так», – горько произнес он про себя. Это была не полная правда, но хотя бы часть правды.

Она медленно открыла глаза.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Не совсем, – ответил он. – Если ты любишь Мэтью, скажи мне об этом сейчас. Я не буду больше вам докучать. Мы разведемся, и вы будете счастливы.

Корделия медленно покачала головой. Впервые он заметил, что она колеблется. Наконец она произнесла:

– Я не… я не знаю. Джеймс, мне нужно время, чтобы все это обдумать. Сейчас я не могу дать тебе определенный ответ.

Она подняла руку и прикоснулась к груди, видимо, не осознавая, что делает, и Джеймс вдруг увидел в вырезе платья золотую подвеску. Ту самую, в виде земного шара, которую он подарил ей через две недели после свадьбы.

Сердце его дрогнуло. Крошечная искорка надежды, отчаянной, безумной надежды зажглась в груди.

– Но ты не уходишь от меня? – прошептал он. – Ты не потребуешь развода?

Она едва заметно улыбнулась.

– Нет… пока нет.

Больше всего на свете ему хотелось сейчас прижать ее к себе, коснуться губами ее груди, ласками и поцелуями доказать ей свою любовь, которую были бессильны выразить слова. Он сражался с Велиалом, дважды одерживал верх над Принцем Ада, но никакие подвиги и сражения не могли сравниться с этим новым испытанием. Труднее всего сейчас было кивнуть, повернуться спиной к Корделии и уйти, не сказав больше ни единого слова, не задав ни единого вопроса.

Он все же заставил себя сделать это.

8. Без надежды

Да, часто, часто, а может быть и постоянно, я с грустью говорил себе, что люблю без поощрения, без надежды, наперекор разуму, собственному счастью и душевному покою. Да, я любил ее не меньше от того, что понимал это[22].

Чарльз Диккенс, «Большие надежды»

Ариадна впервые проснулась в чужой постели и, сонно моргая, подумала: неужели это всегда бывает так странно? Она не сразу поняла, где находится; свет из окна падал под другим углом, не так, как в ее спальне, и шторы были другого цвета. А потом она вспомнила, что спала в комнате Анны, и позволила себе несколько мгновений насладиться этим моментом. Она спала там, где спала Анна, где она ложилась каждый вечер, где ей снились сны. Они стали далеки, как будто их разделяла стеклянная перегородка; они видели друг друга, прижимали ладони к стеклу, но чувствовали лишь холод. Она вспомнила, как обнимала Анну в Комнате Шепота, как пальцы Анны играли шелковой лентой для волос…

Но минута прошла, и, вернувшись к реальности, Ариадна мысленно выругала себя за романтические бредни. Это все потому, что я еще не проснулась, сказала она себе.

Анна навсегда отказалась от любви, так она сказала, и Ариадна вынуждена была с этим смириться. Анна словно отсекла некую часть своей души, чтобы защитить остальное, и Ариадна не могла спасти эту частицу души, не могла ее оживить.

Вода в кувшине на умывальном столике покрылась тонким слоем льда. Девушка быстро умылась, заплела волосы в косы и надела вчерашнее платье; оно отсырело и измялось, но Ариадна не взяла с собой запасной одежды. Придется купить несколько новых платьев, подумала она.

Девушка осторожно приоткрыла дверь в гостиную, боясь разбудить Анну. Оказалось, что та не только уже проснулась, но и принимает гостей. За завтраком сидели брат Анны, Кристофер, и, как это ни странно, Евгения Лайтвуд. Они уже допивали чай. Евгения, которую Ариадна в общем считала приятной девушкой, но едва ли стала бы заводить близкую дружбу, улыбнулась и помахала ей. Неизвестно было, что Анна рассказала ей о причинах появления Ариадны в квартире, но Евгению это обстоятельство ничуть не смущало.

– Ах, Ариадна. Не хотела тебя будить, – жизнерадостным тоном произнесла Анна. – Будешь завтракать? К сожалению, у меня только чай и тосты. Кристофер, подвинься, уступи место.

Кристофер, роняя крошки, покорно отодвинулся в угол стеганого дивана, который подтащили к столу вместо стульев. Ариадна села рядом с ним,