Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые картины до сих пор стоят у меня перед глазами. Большой город превратился в груду камней. Сто двадцать девять тысяч пятьсот пятьдесят восемь человек были убиты, сгорели или пропали без вести. И все это за несколько секунд.
Пошатываясь и оглядываясь вокруг остекленевшими глазами, я почувствовал влагу. Пошел черный дождь. Какое-то мгновение я не мог вспомнить, как попал сюда и зачем. Вокруг все сровнялось с землей. Отовсюду неслись крики, стоны и вопли. Невероятно! Перед глазами у меня по-прежнему все плыло, и я еще не мог четко различать людей.
Улицу Сиратори засыпало обломками домов. Руины напоминали раздавленные коробки из-под клубники. Вокруг валялись тела. Вдалеке еще стояли самые прочные здания, похожие на обгоревшие скелеты. Некоторые из них покачивались, готовые в любую минут рухнуть. Огонь бушевал.
Сквозь пыль я посмотрел на солнце. Ничего, кроме грязного пятна. Я опустил глаза и понял, что судьба снова пощадила меня. Около дома стоял небольшой бетонный резервуар с водой на случай пожара. Упав прямо к нему, я попал в треугольную зону, частично защищенную от рухнувших стен. Эти стены защитили меня от взрывной волны, которая даже траву превратила в пепел. Часть воды из резервуара вылилась, а часть испарилась.
Быстрый осмотр показал, что глаза мои сильно ввалились. Руки были обожжены, на правой икре красовался синяк, не считая многочисленных царапин на всем теле. Словно пьяный, я побрел не разбирая дороги и очень скоро наткнулся на кучу тел. Один или два человека были живы и старались выбраться. Почерневшая масса зашевелилась, и появилась голова. Лицо напоминало поджаренный кусок мяса. Единственный глаз подмигнул мне. Носа не было, а рот бесшумно кривился.
– Сейчас я помогу тебе, – сказал я и стал разбрасывать трупы. Ухватившись за мертвую руку, я потянул и повалился назад. Плоть разломилась, как вареная картошка, и оторвалась от локтя, обнажив блестящую кость.
Борясь с тошнотой, я продолжал освобождать несчастного. Один или двое стали мне помогать. Остальные в оцепенении наблюдали. Стоны вокруг слились в один гул, а я продолжал работать.
Через несколько секунд я увидел несчастного, нижняя часть туловища которого была придавлена балкой. Человек шесть стали поднимать ее с помощью рычагов. Когда они освободили беднягу, он издал последний вопль и умер. Из его живота хлынула кровь. От бедер до лодыжек он был раздавлен, но тяжесть балки сдерживала внутреннее кровотечение.
Я тупо продолжал работать. Люди вокруг меня двигались, как полузамерзшие насекомые. Многие держались за голову. Большинство было обнажено. Некоторые, в основном женщины, пытались прикрыться. Другие оставались совершенно равнодушными к своей наготе. Я понял, что моя одежда тоже превратилась в лохмотья. Уцелевшая штанина треснула, как сухая корка, когда я зацепился за доску с гвоздями. Я походил на свирепое животное. Я был безумен и понимал это. Редкий момент, когда человек мог посмотреть на себя со стороны. Я действительно мог видеть себя – странное существо, которое видели и другие.
Один раз меня окликнула женщина. Она лежала на земле и не могла подняться. Пытаться помочь ей было бессмысленно, поскольку малейшее прикосновение вызывало у нее страшную боль. Ее тело быль изуродовано до неузнаваемости. Волосы превратились в пепел, куски плоти отваливались, как старые обои. Часть горла была вывернута наизнанку, и я видел синие пульсирующие вены. Губы пытались произнести какие-то слова. Какие? Я прислушался к хрипу женщины и понял: «Убей меня. Пожалуйста, убей меня».
Я застыл на месте с открытым ртом. Свет угасал в ее глазах. Вдруг мое тело содрогнулось от страшного стона. Я закрыл лицо руками, зашатался и споткнулся. Бесчисленные фигуры с такими же страшными ожогами! Они брели в разные стороны, как прокаженные.
Примерно через час я оказался у женской школы Яманака. В восемь пятнадцать утра четыреста девочек выстроились на площадке, чтобы выслушать ежедневные объявления перед началом занятий. Взрывная волна разбросала их, сорвав с тел все, кроме ремешков. Часы, кольца и пряжки вплавились в плоть. Школьные таблички, висевшие у них на шее, сгорели прямо на груди.
Родители осматривали тела девочек. Я видел, как убитая горем мать прижалась к мужу. Оба тряслись от рыданий. Я видел лица, искаженные от чего-то большего, чем горе и отчаяние, слышал истеричные вопли.
Усилия опознать погибших были тщетны. Тела четырехсот девочек полностью сгорели. Остались только зубы – ужасные улыбки на плоских сожженных лицах. Запах гари – смесь запахов удобрений и рыбы – ударил мне в ноздри, и меня стошнило.
Некоторое время спустя я увидел армейский грузовик, побежал за ним и упал.
– Подождите! – кричал я. – Подождите!
Грузовик укатил прочь. Люди в кузове тупо смотрели на меня. Они не могли отличить меня от гражданского. Я упал лицом в грязь. Еще один грузовик проехал мимо. Я поднял руку, но и он скрылся из вида. Нет, ярдов через сто машина остановилась и подала назад. В третий раз за день я поднялся с земли и, удивляясь, откуда взялись силы, побежал. И добрался до грузовика…
В шоковом состоянии я перебрался через реку Ота, направляясь обратно в Хиро. На ее берегах раскинулся ковер из людей – кровоточащие фурункулы. Тысячи ползли к воде, и их стоны слились в единую ужасную панихиду.
Огромное количество людей лежало на отмелях, пытаясь охладиться. Многие там и умирали. Ота была переполнена живыми и мертвыми. Некоторые просто тонули. Трупы плавали у берегов, или их относило течением. Матери, отцы, пожилые и молодые люди – бомба никого не пощадила.
Затем город исчез в красном зареве, и я снова увидел поля. Они не изменились. Только тени теперь тянулись не с востока, а с запада.
Глава 29
Голос императора
Следующие тридцать шесть часов я провел в казарме, лежа на койке. Однако, несмотря на усталость, отдохнуть мне не удавалось. Все тело горело. Глаза постоянно щипало. Они слезились. 8 августа, чуть-чуть поспав и перекусив, я получил приказ пролететь на скоростном двухмоторном разведывательном самолете над Хиросимой и ее окрестностями.
С высоты семи тысяч футов я посмотрел в бинокль на центр города, который еще горел. Дым висел слоями и скрывал большую часть Хиросимы. Повсюду царил хаос, и трудно было сказать, где стояли знакомые здания. Все дороги были запружены людскими потоками. Беженцы направлялись в горы и соседние города Кайтайти, Миядзиму и Удзину. Иногда эти реки формировали притоки, когда через них пробирались военные грузовики. Те сновали туда-сюда, эвакуируя армейский персонал и борясь с пожарами. Какой абсурдной казалась эта активность. Страшная бомба полностью уничтожила 2-е армейское управление вместе с другими зданиями военного назначения. Наши войска скоро начнут сдаваться.
Сквозь помехи в радиоприемнике слышался голос: «Пока власти не определили природу силы, которая… новая бомба… врачи проводят исследования, но не могут понять…»
Я попытался поймать другую станцию и услышал «Светлячка» (мелодию доброго старого времени). Затем знакомый голос произнес: «Уважаемые японские пилоты. Это Сайпан. Я такой же японец, как вы. В настоящий момент я вдалеке от ужасов войны. Здесь мир и тишина. А вы разве тоже? Так зачем, друзья, вы должны продолжать бессмысленно гибнуть в боях? Вы, доблестные камикадзе, которые каждый день жертвуют собой. Ради чего? Зачем вы становитесь жертвами? Почему вы должны умирать?» Голос продолжал спрашивать, поняли ли мы, что сегодня случилось в Нагасаки! Америка, говорил он, может предложить вам только одну альтернативу – капитуляция или уничтожение. «Знаете ли вы, что ваши матери, жены, сестры и дети голодают сейчас из-за дьявольских амбиций некоторых людей в Токио?»
Для того чтобы сдаться, нам нужно было лишь помахать крыльями перед американским летным полем. «Я снова выйду в эфир через два часа», – сообщил нам голос. Затем зазвучала популярная в Японии песенка «Старый дом в Кентукки».
Много раз я испытывал тоску по таким песням, желание перестать воевать. Много раз мне казалось, что нет ничего важнее мира. Мира любой ценой. Доходило даже до того, что я планировал побег из Хиро. Но в любом таком плане серьезной проблемой становилось топливо. Я хотел ночью оглушить охранника и надеть его форму, чтобы перенести топливо ведрами из хранилища к своему самолету. Если бы кто-нибудь застал меня за этим занятием, я сказал бы, что на складе образовалась течь и мне приказали просто перенести бензин. Поднявшись в воздух, я направился бы в Сайпан, и уже никто не мог бы остановить меня. В этом я был уверен.
Но сейчас… глядя на смерть и разрушения, царившие в Хиросиме, узнав, что враг уничтожил Нагасаки… Да, пусть голос по радио говорил правду, но мне хотелось перегрызть этому человеку глотку. Я ненавидел врагов. Появисьсейчас в небе американский самолет, я сделал бы все, чтобы его уничтожить. Моя жизнь уже не имела никакого значения.
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945 - Сабуро Сакаи - О войне
- Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников - Боевик / О войне / Русская классическая проза
- Камикадзе. Пилоты-смертники - Юрий Иванов - О войне
- Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру - История / О войне
- Шпага чести - Владимир Лавриненков - О войне
- Высота смертников - Сергей Михеенков - О войне
- Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью - Сергей Михеенков - О войне
- Балтийское небо - Николай Корнеевич Чуковский - Прочие приключения / О войне
- Разрушители плотин (в сокращении) - Роберт Рэдклиф - О войне