Порочный круг - Майк Кэри

Сначала соблюдать очередность получалось с огромным трудом, потому что бесплатно насладиться роскошью яхты хотелось всем и каждому. Только роскошным «Коллектив» вовсе не был: дабы увеличить количество мест, Штайнер разделил каюты перегородками, и отсеки получились тесными и некомфортабельными. Управление трестом тоже превратилось в проблему. По идее Пекама этим следовало заниматься добровольцам из числа лондонских специалистов, каждому по году или по два, чтобы все хлопоты не упали на одни плечи. Однако и среди тех, кто хотел жить на «Коллективе», желающих тратить свободное время на его управление не находилось. К тому же возник вопрос, кого считать специалистом, ведь за соответствующей вывеской, печатью и фирменным бланком мог скрываться кто угодно. В сумбуре обид, возмущений, взаимных обвинений и подсиживания трест чуть не лопнул. «Коллектив» до сих пор существует, но счет, с которого должны поступать средства на текущий ремонт, заморожен банком, и яхта медленно, но верно превращается в рухлядь. Она плавает по Темзе от пристани к пристани, портя рафинированный пейзаж, и везде стала нежеланной гостьей, несмотря на то, что теоретически вполне кредитоспособна. Сейчас на ней в основном живут мои бездомные коллеги и те, кто приехал в Лондон ненадолго.

Что мне известно о Реджи Танге? Практически ничего. Он из молодых и перспективных, которых мы, представители старой гвардии, недолюбливаем и стараемся обходить стороной. Говорят, Реджи очень способный, довольно вспыльчивый и весьма ловкий в драке. До того как мы вернули Гонконг Китаю, его отец был там кем-то вроде брокера, а сам Реджи, по моим сведениям, исповедовал буддизм и активно придерживался нетрадиционной сексуальной ориентации. Вот, пожалуй, все, что я знаю. Мы с ним пересекались лишь раз, и большая часть встречи прошла в свободном обмене мнениями (другими словами, в шумной перебранке) на тему «Плевать или не плевать на средневековые гримуары при определении имен и индивидуальных особенностей демонов». Реджи считал «Гримуар папы Гонория» величайшей истиной, а я — величайшей ерундой на свете. Дальше «провидец — нет, шарлатан» диспут не продвинулся, так как мы оба были в стельку пьяны. Я надеялся, Танг вспомнит тот вечер с теплотой, или, по крайней мере, сообразит, кто я такой. Иначе лучшее, на что следовало рассчитывать, — это холодный прием.

«Коллектив» швартовался именно там, где говорил Никки, — в конце причала, недалеко от Королевского музея артиллерии, а вот взойти на борт оказалось куда труднее, потому как единственный путь на причал лежал через запертые ворота, для острастки обвитые колючей проволокой. Я осмотрел замок: скважина имела весьма своеобразную форму и представляла собой звездочку, шесть лучей которой были одинаковыми, а седьмой, идущий по центру вертикально вниз, — длиннее и чуть толще остальных. Это французская модель, которую, увидев однажды, я запомнил навсегда, так как выпускает ее компания «Поллукс», а Поллукс и Кастор — две ярчайших звезды созвездия Близнецы. А еще важнее то, что я могу вскрыть замок ровно за минуту.

Однако, порывшись в карманах тренча, подходящих инструментов я не обнаружил. Естественно, из шинели я переложил вистл и кое-что из принадлежностей, уцелевших во вчерашней схватке с loup-garous, а вот отмычки взять не догадался.

Следовательно, оставалось лишь барабанить по воротам и ждать, пока кто-нибудь не откроет. Ужасный удар по моей профессиональной гордости!

В конце концов ответа я все-таки дождался. Послышались шаги; ворота задребезжали, когда кто-то отпер их с противоположной стороны. Вот они приоткрылись, и в щелке мелькнуло незнакомое лицо.

Да, его обладателю оставалось только посочувствовать. Плоское, бледное, нездоровой сероватостью оно напоминало непропеченное тесто. Давно я не видел таких грязных волос: жесткая русая копна стояла дыбом, как пырей на песчаной дюне. В общем, ни лицо, ни его обрамление не давали однозначного ответа на вопрос, стар ли этот человек, молод или среднего возраста. Максимум, что удалось определить, — по всей вероятности, он мужского пола.

— Доброе утро! — ослепительно улыбнулся я. — Реджи здесь?

На лице не дрогнул ни один мускул, и у меня появилась крамольная мысль: вдруг оно крепится к шесту, а не к шее? Парень приоткрыл ворота чуть шире, словно предлагая убедиться: он цел и невредим. Он был одного роста со мной, но худой как щепка, одет в тертые джинсы и футболку с рисунком в стиле оп-арт, а на ногах новенькие тапочки в форме пса Громита.

— Реджи? — переспросил он слегка недоуменно, будто слышал имя в первый раз. Выговор у него протяжный, эссекский.

— Да, Реджи Танг. Вы ведь с «Коллектива», верно? Мне сказали, Реджи сейчас живет здесь.

Парень никак не отреагировал, даже кивнуть не удосужился.

— Ты кто? — после тяжелой паузы спросил он.

— Феликс Кастор. — Я протянул руку. Парень пожал ее без особого интереса. Зато в эмоциональной вспышке, которую я увидел, когда наши руки соприкоснулись, присутствовало довольно странное ассорти: неловкость, возмущение и что-то вроде тревоги.

В апатичном, если не откровенно печальном голосе ничего подобного не слышалось.

— Грег Локьер, — представился парень. — Значит, ты Кастор? Твое имя на слуху. Похоже, многие тебя уважают, — говоря это, Локьер скользнул взглядом по моей обуви, будто проверяя, соответствует ли она санитарно-гигиеническим стандартам, а потом посмотрел в глаза.

— Реджи на яхте. — Теперь в его голосе звучали покорность и смирение. — Заходи.

Отвернувшись, Локьер повел меня к сходням. Когда-то «Коллектив» был плавучим замком, а сейчас казался настоящей развалиной. Я не видел яхту шесть лет, и, судя по количеству грязи на корпусе, за все это время ее ни разу не чистили. Ватерлинию облепило скользкое кольцо ила, а чуть ниже, там, где о борт бились волны, весело подмигивали ржавые пятна. Такими темпами через пару зим любимица Штайнера превратится в металлолом.

Вслед за Локьером я сначала поднялся на палубу, затем, после крутого поворота налево, спустился к рубке.

— Осторожно, — не оборачиваясь, проговорил он, — некоторые ступеньки шатаются!

Увы, с предупреждением Грег опоздал всего на несколько секунд: доска под ногами покачнулась, и я едва не покатился кувырком. Ну как после такого не чувствовать себя кем-то вроде расхитителя египетских гробниц!

Рубка была, пожалуй, единственной частью «Коллектива», сохранившей первоначальный размер и форму. Двухуровневая, она соединялась спиральной лестницей из темных, тщательно подобранных сортов дерева и до сих пор обладала некоей поблекшей элегантностью. Весьма поблекшей: откидные столики и кожаные диванчики штайнеровских времен активно вытеснялись тумбами и шкафчиками из ИКЕИ. Притаившийся в углу камбуз пропах прогорклым жиром, а сводчатый потолок почернел от копоти, будто дух древних тостов и яичниц распластал под ним свои черные крылья. Мы с Локьером вошли через одну дверь, а вторая находилась за камбузом и, держась на честном слове, едва не слетала с петель. Поручни, которым следовало огораживать верхний уровень рубки, просто-напросто отсутствовали: малейшая оплошность — и самая обычная прогулка могла превратиться в смертельно опасное мероприятие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});