Семь преступлений в Риме - Гийом Прево

— Но уж коль скоро он ставил своей целью месть, какая ему выгода от похищения Святого Лика?

— И этого мы не знаем, — признался да Винчи. — Меня беспокоит Капедиферро… Слишком много у меня к нему вопросов…

Кардинал поддержал его:

— Утром его не было на мессе, сейчас нет дома… А теперь и эти открытия… Право, если Капедиферро возглавлял тот заговор в академии, то ничего хорошего ожидать не приходится…

— Если верить сказанному Платина, — продолжал Леонардо, — Капедиферро должен был быть первым мертвецом. Ведь это он казнил Пьетро Портезе и довел его жену до самоубийства! Значит, Гаэтано, выразимся так, оставил его на закуску, решил помучить сценами жестоких убийств…

— И что же это означает? — спросил Бибьена.

— Пока что речь идет об умозрительных заключениях… И тем не менее: раз уж молодой Джакопо Верде, как мы полагаем, нашел себе покровителя, то можно легко представить, что этим покровителем мог быть Капедиферро. После совершенного двадцатого декабря в колонне Марка Аврелия Капедиферро доставили домой записку: «Джакопо Верде дважды головы лишился. Сола опустела, весь город веселился». Мог ли он поверить в простую случайность, узнав об убийстве своего любовника? Разумеется, нет. Он понял, что послание обращено именно к нему, что это предупреждение… Затем — смерть ростовщика Зара на Форуме. Разве годы заставили забыть главу заговора о своем бывшем сообщнике? Как бы не так! Вот тут-то Капедиферро по-настоящему испугался. Могло открыться нечто, сильно его компрометирующее. Он сам старался вести расследование, отстраняя всех — вроде нас, — кто мог бы бросить на него тень. Потом обнаружилась голова Джульетты в колонне Траяна, а также вторая половина надписи: «Того, кто грешит… накажет Бог».

Зара, Джульетта, Форум, колонны, грех, наказание… Намек на заговор академиков стал явным. В то время как мы гонялись за маньяком, Капедиферро точно знал, на ком остановить свой выбор. Отсюда и его поспешность при заключении обжигальщика в тюрьму, и казнь при отсутствии доказательств: Капедиферро был уверен, что тот не причастен к убийствам, и для него главное было в том, чтобы Донато не заговорил! Да вот только Гирарди не был убийцей, и преступления продолжались: наступила очередь гравера д'Алеманио, убитого стрелой; правда, прошла незамеченной смерть Флоримондо Монтепиори.

Подумаем теперь о дилемме, вставшей перед суперинтендантом: он отвечал за поиски, знал, что они идут по ложному следу, но должен был воспрепятствовать направлению их на верный путь… Ведь он был убежден, что будет следующей мишенью! Так вот! Короче говоря, я думаю, что именно этого и добивался Гаэтано: заставить расплатиться Капедиферро за смерть своих родителей, применив способ медленный и особо изощренный.

Мы долго молчали после длинного монолога да Винчи. Нас поразила логичность его рассуждений, и мне нечего было к этому добавить.

Кардинал заговорил первым:

— Ладно… Что можно теперь ожидать от главного смотрителя улиц?

— Я хотел бы зайти к нему, — предложил я, втайне надеясь повидать красавицу Флору. — Он не мог исчезнуть просто так, и может быть, удастся почерпнуть кое-какие сведения.

— А потом?

— Увы!.. — начал было Леонардо. Вновь наступило молчание.

— Согласен. Оставим на время эту проблему. Как вы думаете, где может скрываться Гаэтано?

Мэтр показал на карту, найденную вместе с записями Платина. На ней было нанесено несколько прямоугольников, соединенных между собой тонкими красными линиями. Линии были довольно прямыми, но некоторые не имели начала или конца, а другие были почти стерты. В верхней части карты один из прямоугольников был покрупнее и заштрихован.

— Перед нами, ваше преосвященство, без сомнения, план катакомб… Полагаю, он составлен раньше откровений Платина и должен относиться к эпохе Римской академии. Однако ничто не указывает на то, что Гаэтано укрылся именно в них.

— Одного плана мало, — заметил кардинал. — Необходимо знать, где входы в это подземелье. Насколько мне известно, сейчас не так-то уж и много сведущих людей.

— Разве что бывшие заговорщики… — предположил я.

И пристально всмотрелся в карту, силясь проникнуть в ее тайну.

— Между прочим, — продолжил я, — мне кажется, я знаю, кто мог бы дать нам сведения о Гаэтано. Это лишь предположение, но если это тот человек, о ком я думаю, то он поможет нам лучше, чем кто бы то ни было.

Бибьена и Винчи приблизились ко мне, нетерпеливо ожидая разъяснений.

23

Чтобы достичь Пантеона, нам пришлось пройти через несколько постов — солдаты контролировали подступы к собору Святого Петра и к Борго. Потасовки на улицах прекратились, но отмечались скопления народа в южной части Трастевере, и трудно было сказать, были то бунтовщики или просто любопытствующие.

Кроме того, стало известно о неповиновении многих народных дружин — в частности, на Марсовом поле, — отказывавшихся сдать оружие. Поговаривали, что влиятельное семейство Колонна, враждующее с Медичи, здорово раздувало это пламя неповиновения.

Все эго создавало атмосферу тревоги, так что большинство римлян предпочли отсиживаться в своих домах. Улицы почти опустели, маски исчезли, мрачное зимнее небо еще ниже нависло над городом.

Пока мы шли, я пересказал Леонардо содержание моих бесед с вдовой д'Алеманио.

Мэтр в основном пришел к тем же выводам, что и я, и тоже рассчитывал извлечь немало полезного из посещения дома гравера.

Нам повезло: дверь открыла сама служанка. У нее было очень усталое лицо, но она все же попыталась улыбнуться.

— Мессер Синибальди?

— Розина… — произнес я. — Розина Форлари?

Черты ее сразу затвердели, из глаз выступили слезы.

Она оглянулась через плечо, опасаясь, как бы нас не услышал кто-нибудь из родственников покойной. Убедившись, что рядом никого нет, женщина предложила нам пройти в кухню, где ее ожидала гора немытой посуды. Она прикрыла дверь и оперлась о нее спиной.

— Вы пришли по поводу Гаэтано, правильно?

Я кивнул:

— Вы видели его сегодня?

Вытащив из-под передника большой носовой платок, она вытерла глаза и высморкалась.

— Он приходил ночью… попрощался с хозяйкой… Сказал мне, что уезжает насовсем. Что больше я не увижу его…

Конец фразы утонул в рыданиях.

— Розина, — настаивал я, — нам крайне важно поговорить с ним прежде… прежде чем этого не сделали другие…

Она с тревогой взглянула на меня:

— Он опять наделал глупостей?

— Боюсь, что да…

— А ведь он стал таким спокойным… так любит свою библиотеку…

Она вздохнула.

— Но нет, нет, я не знаю, где он. У него есть комната в Ватикане…

— Мы только что оттуда, там его нет. Он не упоминал при вас какое-нибудь потайное место?.. Катакомбы, к примеру?

— Ах! Опять начинаются эти истории! Да будет ли им конец?

Я придвинул табурет, чтобы она могла сесть.

— Да, что-то вроде продолжения старых историй… Розина, выслушайте меня… Мы знаем, что отец Гаэтано был убит… Пьетро Портезе… ведь это его отец, не правда ли? Известны нам и причины, по которым умерла его мать. Все это нелегко пережить… ему… и вам. Нам хочется понять… это в его интересах.

Она глубоко вздохнула и по очереди оглядела нас. Остановила взгляд на мне. И наконец решилась:

— Да, пережить это было нелегко, вы правильно сказали. Его мать… она была моей сестрой. Гаэтано не исполнилось и десяти месяцев, когда она умерла. Она еще кормила ребенка грудью! Мы так и не узнали, что произошло. Знали только, что Пьетро встречался с какими-то странными людьми. Однажды вечером кто-то принес его тело к нашему порогу. Его то ли зарезали, то ли что-то в этом роде. Джинна, сестра моя, была слаба здоровьем. Она не смогла этого вынести. И два дня спустя она… бросилась в Тибр.

Розина вновь утерла щеки платком.

— Что было делать с ребенком, спрашиваю я вас? Пришлось мне стать ему матерью. Через какое-то время ко мне пришла синьора д'Алеманио. Я не была с ней знакома, но она объяснила, что ей обо мне говорили и что она хотела бы, чтобы я работала у нее. Могла я взять с собой и Гаэтано, но при условии, что назову его своим сыном и дам ему другую фамилию. Несколько чудным показалось мне такое предложение. Она наверняка что-то знала, вы не думаете? Право… Однако служба была приличная, а хозяйка такая любезная, приветливая, особенно с малышом. Вот так я и поступила к д'Алеманио. Повзрослев, Гаэтано превратился в маленького повесу. Вечно пропадал на улице, дрался. Он не терпел, когда его просили сделать что-нибудь — помочь в уборке, например, — и не переносил поучений. Слушался только синьору. С ней он был ангелочком! Она даже научила его читать, писать и прочему… Разрешала ему брать любую книгу. «Бери, Гаэтано, читай!» И он учился с удовольствием, знания давались ему легко. Меня это совсем не удивляло, потому что его отец был очень умным! Гаэтано был очень любознательным, задавал такие вопросы и давал такие ответы!.. Настоящий философ! Одним словом, я надеялась, что обучение образумит мальчика. И подумать только! Ему уже перевалило за двадцать, а он так и остался бездельником: спал днем, напивался вечером, приходил домой под утро… Правда, какое-то время все же работал в гравировальной мастерской: хозяйка настояла. Но он и мэтр Мартин почему-то не поладили друг с другом. Однажды Гаэтано — ему тогда было около тридцати — повздорил с одним настоящим синьором, нунцием из Ватикана. И как раз перед Пантеоном. Все началось с оскорблений, с ругани, а кончилось дракой. Синьор потерял сознание. Нунций, вы только подумайте! Гаэтано арестовали. Ему грозили годы и годы каторги в каменоломнях. И тут вмешался ваш отец. Они о чем-то говорили в тюрьме, и хозяйка приходила туда… Она, верно, рассказала ему о его родителях, о том, как выучила его. А отец ваш и вправду оказался душевным человеком! Я очень плакала, когда он погиб… Во всяком случае, через месяц Гаэтано освободили. Но ему велено было немедленно покинуть Рим. Я и плакала от горя, и смеялась от счастья… В один день они спасли его для меня и сразу отняли! Гаэтано, как сейчас помню, уехал 7 апреля 1500 года, сперва в Геную, потом в Испанию. И там нанялся матросом. Уж и поплавал он, скажу я вам! По морям, о которых никто и не знал… Один раз его корабль разбился у какого-то неизвестного острова, где жили дикари. Те вполне могли убить его… Не знаю уж, как он выпутался. Так вышло, что прожил он с ними довольно долго, ходил нагишом, как они, ел обезьян, каких можно видеть в зверинце папы. Я полагаю… Она замолчала надолго.