Георг — Синяя Птица - Анна Юрген

Синяя Птица притаился с луком и всматривался в берег, постепенно, участок за участком, освещаемый факелом. Позади каноэ берег вновь погружался в темноту. Они осторожно обходили прибрежные камыши, и узкая полоска луга, снова подступая к самой воде, отделяла лес от реки.

Вдруг мальчик почувствовал легкое покачивание — это был условный сигнал. Он означал: «Внимание!»

Тихий топот и сопение донеслись с берега. Охотник натянул тетиву. О, это было вовремя! На берегу, освещаемый медленно скользящим пучком света, стоял крупный олень.

Высоко подняв голову, животное уставилось на бесшумный свет, движущийся по реке. Из любопытства олень немного приблизился. Мальчик увидел, как лучи факела отражались в удивленных больших глазах этого красивого животного, и спустил туго натянутую тетиву. Легкий свист стрелы! Одним прыжком олень исчез в темноте!

Дядя проворчал в знак похвалы: «Хо-хо!» — повернул каноэ и посадил его на песок. Потом он выскочил на берег, побежал, пригибаясь к земле, вверх по откосу. Синяя Птица немного боязливо последовал за ним, — он не был вполне уверен в успехе. И что вообще дядя хочет увидеть в такой темноте?

Однако почти у самой опушки леса Хмурый День остановился. Там лежал олень: стрела довольно глубоко вошла в грудь. Вдвоем они подтащили оленя к берегу, и только тогда дядя заговорил.

— Да, это был действительно отличный выстрел. Если тебе все равно, побудем еще немного здесь. Поджарим печень и сердце. Ночь длинна, и у нас достаточно времени поохотиться за вторым оленем.

Удивленно выслушал дядю Синяя Птица. Хмурый День прежде никогда не спрашивал его согласия, и, как старший, он вообще мог не считаться с мнением племянника.

Куски мяса скоро поджарили над огнем. Мальчик получил сердце оленя. Стрела попала прямо в аорту. Было непонятно, как олень с такой раной мог добежать до леса.

Оба поели с аппетитом. Хмурый День, как и раньше, отрезая ножом небольшие кусочки, тщательно пережевывал пищу. Наконец он обтер нож о легины, вложил его в ножны, висящие на поясе, и заговорил:

— Мой племянник! Я наблюдал за тобой все прошедшие годы и вижу, что у тебя сердце краснокожего. Ты теперь доволен удачной охотой, а довольные люди всегда лучше расположены слушать других. Поэтому я хотел бы поделиться с тобой моими самыми сокровенными думами. Я знаю, что они верны.

Синяя Птица слушал внимательно. Дядя говорил спокойно, немного торжественно, как говорит вождь на Большом Совете.

— Ты раньше жил в стране Восхода и не знаешь, возможно, так хорошо, как мы, что наша родина становится все меньше и меньше. Но ты видишь теперь лучше, чем раньше, как быстро по тропам идут краснокожие из стран Восхода в страны Заката Солнца. Когда-то наше племя жило у Восточного моря, теперь англичане заняли уже местность и вокруг Огайо, заняли и форт, который ты знаешь. И если бы тогда не победили генерала Брэддока у Мононгахеллы, они заняли бы этот форт на много зим раньше.

На душе у мальчика стало тяжело. Снова нависла гнетущая тень, омрачающая жизнь индейцев по всей стране Огайо. Синяя Птица был уже достаточно взрослым, чтобы понять заботы своих краснокожих родственников.

Как часто отец говорил о продвижении белых! Они теснили индейцев от моря к рекам, от рек — к предгорьям, из предгорий — к Аллеганам и все дальше и дальше на запад. Белые заняли всю огромную территорию — от Филадельфии до Рейстоуна. А теперь англичане вновь продвинулись вперед — от горной цепочки Аллеган до Огайо.

Но вот дядя снова заговорил.

— Мой племянник, ты прожил достаточно много зим в стране Восхода и ты знаешь ее лучше, чем мы. Скажи мне, — смогут ли краснокожие изгнать белых со своей земли и заставить их уйти на свою прежнюю родину? Что ты об этом думаешь? Не стесняйся, говори свободно и открыто.

Синяя Птица растерялся.

Такого вопроса он ожидал меньше всего. Мальчик подумал о форте Дюкен, защищенном орудиями, о большом числе белых жителей на равнинах и о большом городе Филадельфии.

— Я не думаю, мой дядя, что белых можно изгнать. Их стало слишком много. На границе живут только немногие белые, а чем дальше на восток, тем гуще становятся поселения. Там есть поселки, во сто раз большие, чем наш поселок Плодородная Земля.

Лицо Хмурого Дня помрачнело. Оно стало серым и покрылось морщинками под поблекшей и давно не обновляемой раскраской. Он, видимо, сосредоточенно думал.

— Ленапы говорят, что мы должны объединиться с французами и вместе с ними изгнать англичан. Веришь ли ты в то, что в союзе с французами мы смогли бы победить Красные мундиры?

— Этого я не знаю, мой дядя. Но отец думает, что французы будут так же жестоки, как и все белые.

— Ленапы говорят, что если бы мы в союзе с французами изгнали англичан, то нам стало бы легче…

Упорно возвращался Хмурый День к этой мысли, как к своей последней надежде. Мальчик подумал о словах отца: «У белых людей, на каком бы языке они ни говорили, каменное сердце». Однако он не хотел возражать дяде и был очень рад, что Хмурый День не задавал больше вопросов.

Они погрузили оленя в каноэ и поплыли. Однако второго выстрела в эту ночь Синяя Птица не сделал. Дядя вел лодку, не заботясь о сохранении тишины: его мысли, вероятно, витали где-то далеко.

Когда на востоке появились первые проблески рассвета, охотники подвесили оленя у дверей дома Черепах.

Хмурый День похвалил меткость племянника, однако его, видимо, не удовлетворил разговор у ночного костра; и, когда наступил вечер, он те же вопросы задал Маленькому Медведю.

Мальчик слушал внимательно. Удастся ли отцу поколебать глубокое внутреннее убеждение дяди.

Вождь поднялся с циновки, подозвал Синюю Птицу и помог ему взобраться на чердак. Мальчик должен был вытащить из самого дальнего угла старый потертый кожаный мешок. Отец снова подсел к Хмурому Дню, взял мешок, открыл его и вынул ножницы. Они когда-то попали к отцу и с тех пор так и лежали на чердаке, так как здесь никто не мог привыкнуть к этим странно складывающимся ножам.

Дядя вообще никогда не видел подобной вещи и с трудом скрывал свое удивление. Отец двумя руками раскрыл ножницы.

— Ты видишь два ножа, двигающиеся навстречу друг другу, как два воина. Сначала кажется, что они обязательно встретятся и порежут один другого, но они, — Малый Медведь хлопнул ножницами и закрыл их, — но они едва поцарапают один другого и разойдутся, ничего не сделав друг Другу. Но если кто-нибудь попадет между ними, они его разрежут на мелкие куски.

Отец положил лист маиса между раскрытыми концами ножниц, щелкнул ими — и на колени дяди упали разрезанные куски. Хмурый День схватил обрезки, приложил их один к другому, снова разделил, потом попробовал острые края ножниц и покачал головой. Он попросил дать ножницы и сам попробовал резать листья, а потом молча вернул «встречающиеся ножи» отцу.