Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, с государственной точки зрения не было никакого риска в отъезде Карла Филиппа в Выборг. Даже в случае провала переговоров, сам факт прибытия герцога на границу наносил удар по польскому королю Сигизмунду и его сторонникам в России. Но «нет» королевы Кристины было непреодолимо. Ее приводила в ужас перспектива отправки сына на корабле в Финляндию, да еще в период страшных осенних штормов. В 1601 году в штормовом море едва не погибла вся семья герцога Карла, включая полугодовалого Карла Филиппа. Высокое семейство на двенадцати кораблях отбыло из Ревеля через Финский залив в Финляндию, но дистанция в какую-то сотню километров превратилась в ад. По свидетельству современника, «когда они вошли в финские шхеры, суда были затерты во льдах, не позволявших им продвигаться к берегу. Князь с четырьмя судами повернул в море. Восемь других кораблей пропали с людьми и всем, что на них было. Два суденышка три дня спустя вернулись, на них оставалась лишь половина народа. Куда подевались остальные, никто не знал». Парусник с семьей герцога спасся от гибели. 20 ноября в полной темноте судно, пробившись через льды, подошло к суше. Однако воспоминания об этом страшном путешествии заставили королеву отвергнуть всякие разговоры о поездке сына в Выборг. Он был еще слишком мал для таких испытаний!
Между тем события в России развивались по своему сценарию, в который никак не удавалось включить Карла Филиппа в качестве активного персонажа. Нижегородскому ополчению не удалось выйти в поход с избранным царем, но и казачье войско Заруцкого и Трубецкого также лишилось своего формального предводителя. Менее трех месяцев царствовал в казачьих подмосковных таборах призрак Дмитрия. В конце мая жители Пскова, доведенные до крайности бесчинствами Сидорки, компенсировавшего свои хронические военные неудачи постельными подвигами с женами и дочерьми подданных, решились на переворот. Бывший дьячок узнал об угрозе в последнюю минуту и, как гласит летопись, бежал из Пскова на неоседланном коне, забыв даже шапку. За ним была отправлена погоня, раненного стрелой царя схватили и, привязав к седлу железными путами, отправили под конвоем в подмосковные таборы. До Москвы «псковский царь» не доехал, его удавили казаки эскорта, накинув сзади веревку.
Вскоре после устранения с политической сцены Сидорки в Ярославль явились посланные Заруцкого и Трубецкого с предложением соединиться с нижегородским ополчением в борьбе с поляками. Казаки сообщали, что Марину и ее сына на царство они более не желают, а в своем недавнем выборе Дмитрия раскаиваются, с наивной простотой признав, что это был «прямой вор», не тот, который сидел в Тушине и в Калуге: «Мы про того вора сыскали и от него отстали, и крестным целованием меж собой укрепились, что нам тому вору не служити, и иного никакого вора не затевать, а выбрати на Московское Государство Государя, соединяясь всем Московским Государством».
Временное правительство согласилось принять помощь казаков, но провинциальное дворянство, составлявшее костяк сил Пожарского, все равно не испытывало к ним доверия. Передовым отрядам ополчения, пришедшим к Москве в первых числах августа, было приказано строить острожки отдельно от казачьих таборов и опасаться казаков так же, как и поляков. Заруцкий понимал, что над ним сгущаются тучи. В конце июня в Ярославле поймали двух казаков, неудачно покушавшихся на жизнь Пожарского. На допросе они показали, что были подосланы Заруцким. Когда основные силы ополчения подойдут к Москве, Заруцкому могли припомнить и организацию этого покушения, и смерть Прокопия Ляпунова. Растаяли надежды на возведение на трон сына Марины Мнишек — большинство казачьих атаманов стало склоняться к мысли, что эта карта отыграна и нужно искать другого кандидата. Нужно было начинать все сначала. И Заруцкий с двумя тысячами сторонников покинул лагерь, уйдя в Коломну, где ожидала развязки его любовница Марина Мнишек с «воренком». Затем за сыном царицы прислали астраханцы, и Заруцкий увел свою маленькую армию на юг, в Астрахань, надеясь вскоре вновь подняться на очередной волне Смуты. Но его звезда клонилась к закату. Заруцкого выдали царским войскам его товарищи-казаки, и Марина Мнишек в очередной раз стала вдовой. Ее невенчаного супруга в августе 1614 года посадили на кол в Москве. Еще бесчеловечнее обошлись с ее четырехлетним сыном, которого в столице называли «Ивашкой-Воренком». В октябре того же года ребенка обманом забрали у Марины, сидевшей в башне кремля в Коломне, и привезли в Москву.
Было холодно, ребенок мерз в одной рубашке, которая была на нем во время заточения в каменном мешке. Палач завернул дрожащего «воренка» в шубу и на руках отнес на Лобное место — традиционное место публичных казней, где он и был повешен. Вскоре ушла в мир иной и Марина — ее то ли отравили, то ли она покончила с собой, разбив голову о железные плиты камеры. По официальной версии «Маринка на Москве от болезни и тоски о своем выбледке умерла». Современники считали такую жестокость вполне оправданной — именем Марины и «воренка» уже были убиты тысячи людей, и потому следовало любой ценой избавиться от риска возобновления гражданской войны…
С бегством Заруцкого из подмосковных таборов второе ополчение избавилось от угрозы вооруженной конфронтации с казаками. Боярин Дмитрий Трубецкой, формально возглавлявший казачьи отряды, был готов на союз, собственных политических планов он не имел, а заботился лишь о соблюдении «чести». Теперь можно было брать Москву.
Обычным оружием для взятия крепостей был голод, и ополчение лишь заботилось о том, чтобы его призрак смог материализоваться во всесокрушающего великана. В первых числах сентября на помощь осажденным с четырьмя сотнями возов продовольствия в очередной раз пришел гетман Великого княжества Литовского Карл Ходкевич, но его двухтысячное войско завязло в выкопанных русскими рвах и ямах, окружавших Китай-город. Несколько дней шли сражения. Поляки выпрягли из телег лошадей, которые не могли пройти через завалы, устроенные вокруг стен Китай-города, и принялись толкать возы сами, подходя то с одной, то с другой стороны к крепости, но каждый раз были вынуждены отступать. Одну из атак армии Ходкевича попытались поддержать своей вылазкой осажденные, но они к сентябрю уже не представляли опасности для Пожарского. «Русские, наевшись хлеба, были сильнее наших, которые шатались от дуновения ветра. Только шляхетное благородство могло побудить их решиться на эту вылазку, чтобы показать своему вождю гетману и своему государю королю, что для блага отечества они готовы умереть. В то время несчастные осажденные понесли такой урон, как никогда. Когда они ели хлеб, русские никогда не были для них так страшны и сильны; всегда они на вылазках поражали русских, вгоняли их в таборы и, устрояя засады, хватали русских из таборов, как грибы; но когда не стало хлеба и голод усиливался, в то время не только ноги, но и руки отказывались служить; тогда русским легко было бить поляка, совсем обессилившего, не могущего ходить, бессильного даже уходить», — писал в своем дневнике полковник Осип Будило, сидевший со своим полком в осаде.
Ходкевич, обескровленный бесплодными атаками, объявил осажденным, что на три недели покинет Москву, чтобы вернуться с новыми силами из Смоленска. Но этим обещаниям не суждено было исполниться. В Польшу вторглись турки, королю Сигизмунду стало не до осажденного в Москве гарнизона.
В конце сентября князь Пожарский направил полякам письменное предложение о сдаче, сообщив, что помощь не придет: «Королю теперь нужно думать о себе, — он рад будет, если его избавят от турок… Ваши головы и жизнь будут сохранены вам. Я возьму это на свою душу и упрошу согласиться на это всех ратных людей. Которые из вас пожелают возвратиться в свою землю, тех пустят без всякой зацепки, а которые пожелают служить Московскому государю, тех мы пожалуем по достоинству. Если некоторые из вас от голоду не в состоянии будут идти, а ехать им не на чем, то, когда вы выйдете из крепости, мы вышлем подводы». Надежды поляков на столкновение ополчения с казаками Трубецкого были беспочвенны: «Если бы даже у нас и была рознь с казаками, то и против них у нас есть силы и они достаточны, чтобы нам стать против них».
Ответ осажденных был проникнут высокомерием и полон оскорблений. Поляки называли Пожарского и его воинов бунтовщиками, забывшими о том, что они целовали крест царю Владиславу, утверждения о печальном положении польского государства считали ложью и насмехались над неумением ополченцев — людей мирных профессий — сражаться в открытом бою. «Мужеством вы подобны ослу или байбаку, который, не имея никакой защиты, принужден держаться норы, — писали осажденные. — Ваше мужество, как это мы хорошо знаем и видим, сказывается в вас только в оврагах и в лесу; ведь мы хорошо видели собственными глазами, как страшен был вам гетман Великого княжества Литовского с малою горстью людей. Мы не умрем с голоду, дожидаясь счастливого прибытия нашего государя — короля с сыном, светлейшим Владиславом, а счастливо дождавшись его, с верными его подданными, которые честно сохранили ему верность, утвержденную присягой, возложим на голову царя Владислава венец… Ложью вы ничего не возьмете и не выманите. Мы не закрываем от вас стен; добывайте их, если они вам нужны, а напрасно царской земли шпынями и блинниками не пустошите; лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих людей. Пусть хлоп по-прежнему возделывает землю, поп пусть знает церковь, Кузьмы пусть занимаются своей торговлей, — царству тогда лучше будет, нежели при твоем управлении, которое ты направляешь к последней гибели царства».
- Портреты Смутного времени - Александр Широкорад - История
- Очерки жизни и быта нижегородцев в начале XX века. 1900-1916 - Дмитрий Николаевич Смирнов - Зарубежная образовательная литература / История
- Рассказы о неизвестных героях - Сергей Смирнов - История
- История сексуальных запретов и предписаний - Олег Ивик - История
- Рыцарство от древней Германии до Франции XII века - Доминик Бартелеми - История
- Расцвет и закат Сицилийского королевства - Джон Норвич - История
- Немецкие морские диверсанты во второй мировой войне - Кайус Беккер - История
- Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы - Андрей Андреев - История
- Прожорливое Средневековье. Ужины для королей и закуски для прислуги - Екатерина Александровна Мишаненкова - История / Культурология / Прочая научная литература