(Брак)ованные (СИ) - Дайвер Энни

— Суд быстрым не будет, — взгляд фокусируется на едва заметном пятнышке на стене.

— Его вообще не будет. Ольга в Испанию улетела, — отмахивается дед и откладывает все документы. Он говорит так, словно все уже решено, но пока ни черта не понятно. До суда еще неделя, и за эти дни может произойти все, что угодно. — Ева тут осталась для отвода глаз. Я большего не знаю, это Нина проговорилась, если хочешь, спроси у матери сам.

— Спрошу, — соглашаюсь. Нам и правда стоит поговорить. Она в прошлый раз пустила слезу, что дети ее ссорятся, но меня таким пронять сложно. Оля не маленькая девочка и сама решила во все ввязаться, понимала, против кого идет. А я после всего сделанного для компании не отступил. — Так что, отдашь мне компанию наконец окончательно?

— Когда дурью маяться перестанешь, — смеется он и снимает очки, трет пальцами веки. — Устроил тут театр для всей семьи. Хватит уже. Заканчивай, разводись с Ксенией и живи нормальной жизнью.

Он давит авторитетом, пытается получить нужный ответ, но вместо этого слышит один-единственный, правдивый и искренний:

— От Ксюши я не откажусь, — поднимаюсь и иду к выходу. Злость застилает все перед глазами, вижу только размытые очертания. Но избавляться от чувства не спешу. Оно иррационально, но вполне естественно. За Ксеню я действительно готов сражаться до конца, и мнение остальных в этом вопросе не учитывается. — Ни за что.

Яков все время нами манипулирует, вынуждает играть по своим правилам, но теперь это кажется бессмысленным, пустым. Потому что игра впервые пересекает черту допустимого. Я на многое был готов пойти, чтобы заполучить компанию, даже женился на своей подчиненной, но отказаться от неё…

— Это я и хотел услышать, — сбивает мою спесь дед, и я оборачиваюсь, изумленно приподнимая брови. О чем он вообще? Только что уговаривал меня бросить Савельеву, а теперь вдруг улыбается и хмыкает довольно.

Останавливаюсь и качаю головой. Он опять все просчитал наперед.

Всегда так делал. Долго анализировал, молча оценивал, следил за моим поведением и меняющимся отношением к Савельевой, чтобы здесь и сейчас ткнуть мне в лицо очевидный факт: я люблю Ксюшу всем сердцем, и мне не нужно ничего, если в моей жизни не будет ее. А с ней, ради нее я готов на многое. Даже отказаться от всего и начать заново, только бы видеть сонную улыбку. Не могу даже злиться на Якова, только сокрушенно опускаю голову.

— Не надо мне тут признаний. Ей скажи, — отмахивается от меня по-доброму. — И вот так, — указательный направляет в область моей груди, — чтобы до конца жизни. Тогда все будет.

— Только в том случае, если она меня тоже любит.

— Тут уж как действовать будешь, — посмеивается дед и улыбается широко и счастливо, переносясь в воспоминания о Ба.

Мы прощаемся по-родственному тепло, наверное, впервые за много лет. Даже обнимаемся, и я ухожу с легким сердцем. Яков во всем прав. Нужно действовать. Рассказать все Ксюше, разобраться с Олей и решить, что делать с компанией. С поддержкой деда все кажется возможным, все же семья на меня влияет гораздо сильнее, чем я думал. И оттого, что Ксеню в эту семью теперь приняли, чувства обостряются. Я иду по правильному пути, и значит, надо дойти до конца.

По дороге домой заезжаю за цветами и украшением. Да, наш разговор в офисе все еще зудит неприятным осадком, но я хочу забыть о нем, перекрыть радостными эмоциями. И стоит поговорить, чтобы убедить Ксю в серьезности намерений. Закончить уже всю тему с контрактом и наконец строить адекватные отношения без оглядки на все остальное.

Звоню маме, чтобы узнать, где сейчас Ольга, но в ответ получаю полное игнорирование. Она пропускает три звонка от меня и не перезванивает даже спустя полчаса. Неужели и эта женщина на меня обиделась за то, что я наконец-то счастлив и не горю желанием отказываться от любимой работы?

Дома очень тихо, свет в прихожей приглушен, а в гостиной и вовсе тусклый. Снимаю обувь и пальто, прохожу прямиком к журнальному столику, на котором расставлены коробки с едой и свечи. Улыбка сама растягивается на лице: Ксюша меня ждала. Но уснула в невозможно красивом платье прямо на диване. Тихонько хмыкаю и опускаюсь на пол перед ней. Розы кладу рядом, как и коробочку с подарком. Не могу насмотреться на Ксеню, на идеально ровные брови, прямой маленький нос, губы, не тронутые помадой. Осторожно отвожу с ее лица прядь, она морщится и качает головой. Подтягивает колени к груди и устраивается удобнее, вытягивая руку прямиком ко мне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Не сдерживаюсь — оставляю поцелуй на полураскрытой ладони, веду кончиком носа по запястью и слышу глубокий вдох. Ксюша просыпается и с трудом фокусируется на мне. Хлопает ресницами и хмурится.

— Мир… — сипло на выдохе, вышибая из головы вообще все и оставляя только себя. — Привет, — уголки ее губ приподнимаются, а ладонь скользит по моей щеке. Наклоняюсь к ней и целую. Ксюша мягкая и податливая спросонья, она охотно поддается моим ласкам, впускает язык в свой рот и отвечает все еще лениво, но от этого так трепетно, что в груди все переворачивается. — Прости, я уснула, пока тебя ждала. И открыла вино, — она садится и осматривается. Взгляд застывает на букете, брови взлетают вверх от удивления, а губы округляются в непроизнесенном «О». — Это мне цветы?

— Тебе, — киваю, ощущая ее радость. Обнимаю ее колени, не давая вскочить с места или отстраниться. — Но это еще не все, — протягиваю бархатную коробочку, поражая Ксюшу. Она принимает подарок робко, ждет пояснений, но я молчу. Это не взятка и не задабривание. Мне просто захотелось сделать ей приятно.

— Ого, — удивляется, рассматривая браслет. Ведет по металлу пальцами, разглядывает переливы драгоценных камней, а после долго-долго смотрит на меня. — Он очень красивый. Спасибо.

— Наденешь? — смотрю на нее снизу вверх, ни на секунду не переставая восхищаться. Ксюша смущенно кивает, соглашаясь. — Хорошо, — улыбаюсь, забирая из ее рук цепочку. Веду большим пальцем по ее стопе — Ксеня прикрывает глаза от удовольствия. Массирую одной рукой подушечки, подъем, давлю на пятку — она запрокидывает голову и тихо стонет. Поднимаюсь выше — осторожными пощипываниями по голени до самого колена, кружу по суставу, окончательно расслабляя самую красивую женщину на планете. — Ты потрясающе выглядишь, — проделываю то же самое со второй ногой и не без труда застегиваю на лодыжке анклет. Скольжу пальцем по коже выше цепочки, поднимаю подол ее платья и оставляю поцелуй на колене.

— Мир! — то ли с возмущением, то ли со стоном отзывается Ксюша, и я только усмехаюсь, дую на кожу, по которой только что прошел языком. — Ты мешаешь мне смотреть, — она смеется и вытягивает ногу, любуясь браслетом. — Спасибо, — наклоняется ко мне, оставляет поцелуй на губах. Легкий, почти невесомый, но мне этого мало.

Мне вообще в последнее время катастрофически мало Ксени рядом, хотя мы буквально двадцать четыре на семь рядом. Но когда она такая, как сейчас, нежная, ласковая, мне хочется время остановить, чтобы как можно дольше наслаждаться мгновениями нашей близости. Перетягиваю Ксюшу себе на колени, поднимаю платье выше и сжимаю бедра.

— Хочу тебя всю.

— И я тебя, — она ведет пальцами по шее. — Но сначала тебе нужно в душ, — смеется мне в губы и прикусывает нижнюю.

— Давай тогда сначала поедим, пока есть надежда, что все не остыло окончательно, — возвращаю ее на диван и сам усаживаюсь рядом. Мысли, конечно, далеко не об ужине, но Ксюша права, поэтому приходится отступить.

— Только поставлю цветы… — она не договаривает — телефонный звонок вырывает нас из уютного мира для двоих, и я с тяжелым вздохом отвечаю.

— Мам, привет. У тебя все в порядке? Я звонил несколько раз.

— Да, родной, я видела. Ты сильно занят? Твоей сестре очень нужна помощь, — сразу в лоб. Неожиданно заявление заставляет и Ксеню застыть в изумлении с охапкой цветов. Поднимаюсь и жестом показываю ей идти дальше, следуя за ней, чтобы она тоже могла услышать наш разговор.

— Что у нее случилось? И почему я? — эти вопросы волнуют меня в первую очередь. Их нужно решить, чтобы раз и навсегда покончить с дележкой наследства и остаться хотя бы подобием семьи.