Витязи из Наркомпроса - Валерий Белоусов

— Чего-чего луиловый?!! — не поверил своим ушам дефективный подросток.

— Это средство такое, в Германии недавно изобретено. «Дэта». Отпугивает-де оно комаров и мошек.

— Батюшка! Но… да вы-то откуда про него знаете? — удивился Валерий Иванович.

— В журнале «Наука и Жизнь» прочитал.

— Отец Савва, вы меня поражаете… Может, вы часом и «Безбожник» почитываете?

— Разумеется, регулярно его просматриваю, вкупе с «Атеистическими чтениями». Но это к делу не относится, потому что всё одно от мошки, кроме как ей замотаться, на манер мусульманки, или вот ещё дегтем березовым обмазаться, у Натальи Юрьевны спасения нет…

— А может, вернетесь? — осторожно спросил девушку Бекренев. — Комары вон, вас не милуют! А здесь они ой какие, размером как лошадки…

— Нет. — яростно мотнула головой Натка. — Буду терпеть.

— Зачем же терпеть, дугай тейтерь? Симемс вирь ава ловсо…, — и Филя протянул Натке заткнутую деревянной пробкой тыковку. Когда та вылила себе на ладонь молочно-белую, пахнущую смолой каплю, и растерла её себе по зудящим от укусов рукам, то от неё враз пахнуло грибами, темной лесной глубиной, дремучей чащобой…

— А истя! А истяня! — замахал руками Филя. — Симемс, симемс…

И показал жестами, что средство надо непременно выпить. Натка ни за что на свете не стала бы глотать подозрительную микстуру, но у ней в памяти еще было живо приключение с комарами на станции… И она, зажмурившись, сделала большой глоток…

Огненный клубок прокатился по её горлу и бомбой разорвался в пищеводе. Натка, со слезами на глазах, насилу откашлялась и тут же увидела, как тыквочку решительно взял в руки Бекренев:

— А ты, дефективный, пить малость погоди! Ежели мы все тут нахрен от этого декохта отравимся, то ты этого лесного человека тогда звэрски зарэжэшь. Причем ме-е-е-едленно…

— Не обижайте его, Валерий Иванович! Видите, что происходит? — и Натка протянула свою руку к стоявшему в воздухе рядом с ней рою мошкары. Тот резко, почти испуганно подался от неё в сторону.

— Знамо дело, брезгуют…, — констатировал Савва Игнатьевич. — Кровь у нас теперь для них не халяльная!

— Что же ты, обскурант, нам раньше своё питье не давал? Чего ради мы комариные покусы попусту битых два часа терпели? — напустился на Филиппа Бекренев.

— А вы бы его раньше и пить бы не стали! Не приперло вас тогда ещё, потому как…, — вполне резонно пояснил тот.

… Потом они долго шли в свете звезд по ночному загадочному лесу. неверный свет месяца отбрасывал призрачно-голубой отсвет на островерхие верхушки елей, недвижимо, как колонада собора, высившиеся окрест, и отбрасывающие на серебристую траву аспидно-черные тени.

Спереди потянуло холодком и сыростью… В низких песчаных берегах тихо несла свои воды неширокая река, в мелких волнах которой серебряной рыбкой плескался и дрожал месяц.

Филя бойко сбежал с невысокой кручи, что-то пошарил в прибрежных кустах. Раздался грозный металлический лязг.

— Всё понимаю! — с удивлением покачал головой Бекренев. — Но привязывать такую худую лодчонку, этакой циклопической цепью ко вбитому в берег, не иначе как паровым копром, двутавровому рельсу, точно «Титаник» какой-нибудь, мне кажется, всё же некоторый перебор!

— Мокшо кеськедемьс! Мордовия-республикась…, — философски пожал плечами Филипп Кондратьевич.

— Сурово здесь у вас! — уважительно ответил Валерий Иванович.

Потом они плыли по течению извилистой лесной реки, над которой смыкались кроны старых ив, сквозь сплетенные ветви которых изредка остро проглядывали редкие мохнатые звезды.

Потом небо посветлело, над рекой неслышно поднялась полоска белоснежного тумана… И Натка вдруг увидела, как слева от неё, буквально в двух шагах, по колено в воде стоит белая лошадь, и с её грустной морды капают редкие капельки, оставляя разбегающиеся круги на неподвижной, как зеркало, темной воде… От которой вверх, прихотливо змеясь, бесшумно поднимаются молочно-белесые струйки…

— Ну вот, и где же это ваше зловещее Иблисово царство? — с доброй улыбкой спросил Савва Игнатьевич.

— Мы уже там…, — глухо ответил Филя. — Видите?

И он указал на скорчившуюся серую фигуру, похожую на ворох старого тряпья, возле празднично-мягко светящихся топленым молоком бересты березовых мостков над водою.

Когда лодка подплыла поближе к мосткам, Филипп Игнатьевич вонзил в мелкое илистое дно весло, притормозив её ход, осторожно привстал со скамьи, от чего душегубка угрожающе закачалась.

— А! Я так и думал. В Дом Инвалидов, бедолага, шел…Пить, видно, захотел, да уж от реки на берег подняться не смог… Сил не хватило.

И он осторожно взял лежащее рядом с недвижимой, скорчившейся в позе эмбриона, фигурой обыкновенное сосновое полено, только плоско обтесанное с одной стороны:

— Смотрите, вот у него даже и сопроводиловка с собой имеется…

На протянутом ей полене Натка с удивлением, отвращением и ужасом прочла сделанную химическим карандашом надпись: «Предъявитель сего Филон, Паразит Симулянтович, направляется мною в командировку для перевязки отрубленной топором левой руки. После перевязки прошу направить его обратно на лесосеку для окончания урока. Стрелок Гаркуша».

— Не дошел самую малость, доходяга! Кровью по пути истек…

Над речкой было тихо… И только неслышный ветерок ласково ерошил тонкие, давно нечесаные волосы на затылке умершего. Натка поблагодарила судьбу, что не видит его лица, уткнутого в вытертую ветхость лагерного бушлата.

— А если бы он дошел…, — не договорил побледневший Бекренев.

— На леч-командировке дежурный чекист сперва «забанит» его, да еще поди по лицу его же отрубленной рукой отхлещет, потом пошлет к лепкому; тот помажет йодом порубленное место, перевяжет бинтом из плохо выстиранных рваных рубашек, полных гнид, и направит в распоряжение дежурного по командировке; этот обычно наряжает дневального, который ведет саморуба обратно в лес, на работу. И, как водится, по дороге воспитывает: «Ты думаешь, шакал, мы тебе не найдем работы? Не можешь рубить, так будешь пилить. Для этого одной руки тебе хватит!» И он пилит. Пилит одной рукой, пилит каждый день, пилит до тех пор, пока или от заражения крови умрет, или не попросит товарища отрубить ему кисть и правой руки… Поздравляю вас, граждане! Мы с вами в ТемЛаге… Совершенно точно!

2.

— Вы ничего не понимаете! — горячо доказывал Бекренев абсолютную реальность предложенного им плана. — Чем пробираться ночами, поминутно рискуя налететь на секрет чекистов, мы совершенно спокойно, открыто, среди бела дня идем в Потьму и садимся там на местный поезд. До Барашева ведь оттуда какие-то поезда ходят?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});