Контракт на Фараоне - Рэй Олдридж

Глаза ее сверкнули, и она улыбнулась.

— Зови меня Низа, — сказала она. — Я назначу тебя Царским другом.

Ему пришлось рассмеяться. Она не обиделась, принимая, вероятно, его веселье просто за радость.

В ванной двое мужчин и женщина-старуха поспешно убежали, перепуганно воздевая глаза к небу. Руиз смотрел, пока Низа сбросила свою рубаху и отмывала тело пригоршней мыльной травы, а потом споласкивала грязь своей болезни прохладной водой из кувшина. Он с удивленным восторгом смотрел на то, как вздымаются и колышутся ее груди, когда она мыла огромную черную гриву своих волос, на то, как мыльная вода сбегает вниз по ее бледной коже; стекая по впадинкам, блестя на выпуклостях. В первый раз Руиз посмотрел на феникса иначе, чем на прелестный, но жалкий предмет. В нем зажглось острое желание, он не мог оторвать от нее глаз.

Низа чувствовала на себе его взгляд, пока мылась. Чуть позже она почувствовала его желание и стала двигаться так, чтобы предстать перед ним самой красивой стороной, так, чтобы показать ему прелестную грудь, мягкую округлость бедер. Сперва она сама даже не очень понимала, что провоцирует его. В конце концов, его положение в обществе было ненамного выше раба, а там, где дело касалось крестьян и рабов, не приходилось кокетничать, там нужно было только приказывать. Кроме того, при его чужестранной красоте и необычной свирепости, она даже стала сомневаться, человек ли он. Казалось, ему даже не страшно в этом мире демонов — а разве это естественно?

Она старалась не смотреть на него, притворяясь, что не чувствует прикосновения его взгляда. Медленно растирая тело горстью мыльной травы, она вдруг почувствовала из-за ее грубовато-щекочущего прикосновения приятное, теплое возбуждение между ног. Ей стало все труднее подавлять время от времени дрожь удовольствия. Она почувствовала напряжение и боль в грудях.

Но он все же тихо и спокойно сидел в своем темном углу. Внезапно ее сознание показало ей яркий образ Вухийи, который выполнял свои странные упражнения, его тело переходило из одной позы в другую в плавном порыве крепкой, прекрасной плоти.

Низа, казалось, совершенно не обращала на него внимания, пока не вымылась и не расслабилась в глубокой ванне воды, как это было принято по фараонскому обычаю.

Он почти не видел ее тела, только одну маленькую кисть там, где она держалась за край ванны. Он пытался подавить желание, восстановить равновесие в чувствах и мыслях, но желание отказывалось покорно подчиниться. Оно рисовало в его памяти прелестные картины, пока он не мог думать ни о чем, кроме Низы.

— А ты — ты будешь мыться? — спросила она тихо.

— А почему бы и нет? — ответил он.

Он намылился и смыл с себя грязь по предписанной фараонскими традициями манере, и как же было приятно смыть с себя кровь, грязь и пот! Он почувствовал себя чистым в первый раз с тех пор, как покинул «Вигию». Он стоял на ступеньке, ведущей вниз, в огромную ванну, и секунду глядел вниз, на нее. Она плавала на спине, закрыв глаза, волосы ее расплылись в воде темным облаком, груди казались белыми водяными лилиями. Руиз вздохнул, потом соскользнул в ванну.

— Сколько мы можем здесь пробыть? — спросила она, не открывая глаз.

Они были одни в ванном домике, и Руиз подумал, что весть об этом уже разошлась по загону. Неумерший феникс и бешеный бескастовый убийца мылись.

— Да сколько хочешь, — сказал он.

— Хорошо, — она улыбнулась и выгнула спину, так что ее грудь прелестно поднялась из воды.

Руиз почувствовал, что у него перехватило дыхание.

Она медленно опустила ноги в воду и повернулась лицом к нему. Он почти мог чувствовать тепло ее тела сквозь разделявшую их воду. Он молча плавал, сердце его колотилось.

— Ты видел? — спросила она изумленным тоном. — Шрамы… исчезли.

— Да, я заметил.

— Правда, ты был прав насчет здешних докторов. Хотя я теперь не уверена, что шрамы мне не приснились. Шрамы… и то, что было до того.

Руизу стало не по себе от этих рассуждений, но, прежде чем он мог придумать, как бы ее отвлечь, она слегка задела его плечом. Ее кожа казалась такой изысканно гладкой… Руизу трудно было сосредоточиться на других мыслях. Но он не отодвинулся, и чуть погодя она теснее прижалась к нему. Лицо ее было возле самого его лица, он чувствовал на щеке ее дыхание, теплое и нежное.

— Вухийя, ты был в Биддеруме, я помню тебя возле ворот. Ты видел, как я умерла? Если я и не умерла, то была достаточно близка к смерти, чтобы удовлетворить богов, и теперь я безвинна.

Он не чувствовал никакого желания узнать, что за преступление привело ее к Искуплению, все его любопытство сосредоточилось на ее теле. Интересно, какое ощущение будет, если провести руками по этим прекрасным формам, притронуться к самым потаенным ее местам? У него было странное ощущение, что она слышит его мысли — так близко они теперь стояли, но она не отодвигалась.

— Странное дело, но сейчас мне кажется, что я больше живая, в этом странном и страшном месте, где на меня нападают простолюдины, которые мечтали бы увидеть меня мертвой, чем когда я была во дворце моего отца.

Голос ее был завороженный, говорила она медленно.

Прошло мгновение, а потом он почувствовал, как кончики ее грудей коснулись его груди.

— Притронься ко мне, — прошептала она, — вот сюда, где были шрамы.

Она взяла его руку и провела ею по животу. Он обнаружил, что прикосновение к ней так остро приятно, как он себе и не представлял.

Он хотел ее с такой страстью, которая удивила и испугала его. Что же такое с ним, если он мог забыть свое непрочное и опасное положение? Она почувствовала его сомнения и отпрянула, глаза ее стали большими и обиженными.

— Что такое? Неужели я до сих пор мертвая? Неужели я гнию и сама об этом не знаю? Ты боишься запятнать себя? — Голос ее прервался на последних словах. — Неужели могила заразит тебя смертью?

Ему показалось, что она сейчас заплачет, в первый раз за все это время, и понял, что почему-то ее слезы будут для него невыносимы.

— Ты жива. В тебе нет ничего от смерти, Благородная Дама.

Он дотронулся до ее гибкой талии, притянул ее к себе. Она сопротивлялась только миг.

— Покажи мне это, заставь меня поверить в то, что я жива, — сказала она. — Дай мне понять, что я не умерла.

Она охватила его бедра своими сильными ногами и притянула его голову вниз, чтобы он мог целовать ее груди.

Потом он вспоминал, как медленными водоворотами кружилась вокруг них вода, когда он двигался внутри нее, ее откинутое назад лицо, закрытые глаза, губа закушена маленькими белыми зубами.

Солнечный свет, сияя сквозь щели в ванном домике, орошал ее золотыми пятнами и брызгами.

Но еще он помнил, что, хотя она была опытна и страстна в любви, в ней в эти минуты была какая-то странная отстраненность, непонятная безличность в томных взглядах, которые она бросала на него, странная сдержанность в мягких стонах, которые она испускала. По всем правилам своего существования Руиз должен был бы посчитать эту сдержанность ободряющей для себя и безопасной, но сердце его отчего-то сжалось.

Из остатков чувства приличия она настояла, чтобы он вышел из домика первым, прежде нее, и он не видел никаких причин, чтобы ей в этом отказывать. Когда Низа вышла из домика на солнце, Руиз услышал, как она ахнула. Он подошел к дверному проему, где была тень и где он мог наблюдать и не быть на глазах у тех, кто стоял на площадке.

Сперва он увидел работорговку Кореану, одетую в тот же самый космический комбинезон, как он решил, что-то вроде униформы для нее. Возле нее стоял охранник-Мокрассар, с ним рядом — киборг, а также фокусник, которого Дольмаэро называл Мастером Фломелем. С полдюжины охранников-Пунгов стояли в стороне.

Мастер Фломель увидел Низу и вытянулся в струнку, по лицу его пробежал восторг.

— Батюшки, неужели это ты, дорогая наша Низа, — весело закричал Фломель. — Как же я рад, что ты выжила!

В его искренности невозможно было сомневаться!

— Взять ее, — сказала Кореана, и два ближайших охранника-Пунга бросились на нее с поразительной скоростью. Они набросили ей на шею монолиновую петлю-ошейник и увели ее прочь из поля зрения Руиза.

18

Делать было нечего. Она пропала, и теперь надо было снова беспокоиться о его собственном весьма шатком положении, надо было перестать беспокоиться о судьбе какой-то дикарки с примитивной планеты. И все же, Руиз весь дрожал от гнева — гнева на работорговцев, гнева на свою собственную беспомощность.

Но могло бы быть и хуже, думал Руиз. Здесь был фокусник Фломель, а Руиз мог шагнуть на площадку, и тогда бы Фломель его заметил. Он вспомнил, как злобно глядел на него Фломель в подземной камере, тот взгляд, которым Фломель наградил Руиза в Биддеруме, когда Руиз бросился на сцену возле Фломеля. У Фломеля был вид человека, который замечательно умеет ненавидеть. Руизу повезло, что он не попался в руки фокусника, который тогда наверняка сказал бы работорговке относительно кощунственных действий продавца змеиного масла, а потом… что тогда стало бы с Руизом, ведь спрятаться ему негде!