Нежданчик для майора - Яна Тарьянова

как медбрат, которому нужно оказать помощь раненому. Оно почти так и было – Олеся не выглядела здоровой.

Велько подхватил её под колени, придержал, поднял, осторожно уложил в ванну. Оказавшись в воде, Олеся обмякла, утратила каменное выражение лица. Тяжело вздохнула, умылась и отряхнулась, обдав Велько брызгами.

– Сейчас, набодяжим всякого. – Шарик с бульканьем утонул в ванне. – Что тут у меня еще с морской свежестью? Пену для бритья, наверное, не надо. О, гель для душа. Рассветный бриз. Пойдет!

Шарик шипел, вода окрашивалась в сине-зеленый цвет, пригоршня геля для душа, которую Велько разболтал, попутно измазав шею и плечи Олеси, дала стойкую пену. Смесь запахов была приятной, но слишком резкой – аж глаза защипало.

– И море, и волны, – оглядев дело рук своих, сказал Велько. – Бери чай. Сделай пару глотков, я сейчас шоколадку открою.

– Спасибо, – проговорила Олеся, взяв кружку.

– За что? – удивился Велько, шуршавший фольгой. – Я ничего не сделал.

– Ты позвал шолчицу. Она не говорила прямо, но я это поняла.

– Позвал. Мне опять повезло – она заинтересовалась, не отказала в помощи. Это не моя заслуга. Может, звезды сошлись, может быть, Камул подтолкнул шолчицу на нужную дорогу. Не знаю. Бери шоколадку.

– Не хочу, – Олеся отодвинул его руку.

– А что хочешь?

– В нору. Спрятаться. Уже не так сильно, но все равно хочу.

– Я скоро дострою, – начал оправдываться Велько. – Немного работы лопатой, бетонное кольцо…

– Это будет не то, – отмахнулась Олеся. – Это не нора. Я до этого думала – ну и ладно, зачем она мне нужна? Но я и про Дарину так подумала. Зачем, мол, мне её одолжение в рамках закона? Наверное, меня Хлебодарная за самонадеянность наказала.

Велько насторожился и начал задавать вопросы – и о Дарине, и о норе. Об одолжении в рамках закона Олеся отказалась говорить – наотрез, с истерической ноткой, заставившей немедленно умолкнуть. А о норе, которая казалась Велько пережитком прошлого, не имеющим никакого значения, рассказала достаточно, чтобы задуматься, как исправить ошибку.

Шакалице были не нужны бетонные блоки. Настоящая нора – не укрепление. Настоящая нора должна быть тесной – вход и спальный отнорок, в котором поместятся два тюфяка и два шакала. Дверка – деревянная, пропитанная маслом или воском, украшенная сезонной скруткой. Нору охраняют не видеокамеры, а благоволение Хлебодарной. Спальный отнорок нагревается дыханием. В нем прохладно, тюфяк позволяет спать, не простужаясь – спать, прятаться от невзгод, вынашивать ребенка в тишине и покое. Хиляк Пахом позволил норе, которая досталась Олесе от родителей, размокнуть и разрушиться. А Велько влез со своими предложениями и окончательно разворотил надежду на уют.

– Давай уберем блоки, и я все восстановлю, – предложил Велько.

– Не надо, – отмахнулась выговорившаяся и выплакавшаяся Олеся. – Нора изначально была неудачной. Папа так говорил. Родители искали место поближе к дому, не хотели уходить далеко. Спальный отнорок затопило в первую же весну, потом на хлебозаводе открывали запасные ворота из-за ремонта дороги, потом был пожар на складе и тюфяки пропитались гарью… Может быть, неподходящее место. Так бывает.

– Давай поищем подходящее. Я выкопаю. А ты будешь руководить.

– Видишь ли… – Олеся взболтала пену. – Нору не копают просто так. Нору копают для совместного проживания.

– Но ты же мне разрешила переделать эту. И шакалица волку говорила, что с норой надо что-то делать.

Волк, прислушивавшийся к разговору, подтвердил: «Говорила. И разрешила тебя позвать».

– Ты мне нравишься, Велько. Я бы тебе что угодно разрешила. И волк шакалице нравится.

– Ты мне тоже нравишься.

– Приятно слышать. Но мы явно вкладываем разные смыслы в слово «нравишься». У меня не дружеская симпатия, – Олеся посмотрела ему в лицо. – Я тебя хочу. Хочу с тобой целоваться. Обниматься. Трахаться. Хочу, чтобы твой волк спал в норе с шакалицей.

«Я согласен!»

«Заткнись!»

– Вот! – Олеся криво улыбнулась. – Стоило об этом заговорить, ты в лице изменился.

– Я волка затыкал. Он согласен и орет так, что не дает мне тебя слушать.

– Я передам шакалице. Она обрадуется. Но это не отменяет того, что… – Олеся махнула рукой и потянулась за душем. – Выйди, пожалуйста. Я обольюсь. Смою с себя морское удовольствие и рассветный бриз. Помогло. Я перестала вонять. Еще раз спасибо.

Велько покинул ванную без возражений и очень вовремя. Как оказалось, тетя Станислава уже некоторое время скреблась в дверь, чтобы сообщить, что Нежданчик решил переночевать у них с супругом.

– Он обнаружил виниловый проигрыватель, пластинки с детскими сказками и кровать с пружинной сеткой. Я открыла ему вторую спальню, а там оказались сокровища. Мы договорились, что он ляжет спать под «Лисьи сказки». Я прослежу, чтобы он выпил стакан молока перед сном и искупался. Ты разрешишь ему у нас остаться?

Велько разрешил, скрывая облегчение: он бы сумел разорваться, деля внимание между Олесей и Нежданчиком, но, раз уж кто-то из богов – Камул или Хлебодарная – послал ему тетю Стасю, чтобы он смог сосредоточиться на Олесе, то спасибо огромное.

Телефон зазвонил, когда Велько закрыл дверь. Душан доложил, что в дом рыбника съехалось начальство – и прокурор, и начальник горотдела. Кого-то из полицейских уже отправили под домашний арест, а местному следователю в девять вечера влепили выговор за халатность.

– Я ничего не путаю, Дарина из Лисогорска – это та следачка, которой мы сахар в Логаче отжали?

– Она самая. Но про сахар лучше забудь. На всякий случай.

– Да я и не вспоминал, – заверил Душан. – Просто к слову пришлось. Полкан наш изнывает, говорит – пена густая поднялась, хоть бы никто из отряда боком замешан не был. Узнать пока ничего невозможно, по слухам, тайник с фальшивыми купюрами нашли, но пока это только слухи.

Велько поблагодарил Душана и обернулся на скрип двери. Олеся выглянула из ванной, посмотрела на телефон. Спросила:

– Дарина звонила? Она говорила, что меня вызовут на очную ставку и свидетельницей в суд. Но не сразу. Не сегодня.

– Нет, не Дарина, – покачал головой Велько. – Нашла футболку?

– Нашла. Ты ее на сушилку повесил.

– Отлично. Пойдем в спальню. Ляжешь, и будешь командовать. Я принесу тебе все, что захочешь. Хочешь газировки?

Велько говорил, отворачиваясь – вид Олеси в футболке не по размеру вызывал грешные мысли и совершенно определенный отклик организма.

– Пойдем в спальню, – согласилась Олеся. – Газировку не хочу. Хочу целоваться.

– Ты потом можешь об этом пожалеть. Завтра решишь, хочешь целоваться или не хочешь. Я никуда не убегаю. А сегодня газировка и шоколад.

Они спорили. Велько ложился в постель рядом с Олесей. Обнимал, помогая унять дрожь. Целовал, вставал, садился на стул, слушал.

– Я хочу тебя рисовать. Спящим, возбужденным, работающим в сарае, стоящим на тротуаре и следящим за квадроциклом. Хочу рисовать волка…

«Я согласен!»

– …потому что об этом просила шакалица.

«Скажи ей, что я согласен!»

– Волк согласен.

– А ты?

– Я? Да.

– Тогда иди сюда.

И всё начиналось сначала.

Велько пытался рассказать о своих проблемах, но Олеся затыкала ему рот поцелуями, заставляла раскусывать