Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники - Лариса Бесчастная

Я растерялась, но тут, слава Богу, подъехала Тоська:

— Эй, голуби мои! Лошадь подана — садитесь! — мы втиснулись в салон и она поинтересовалась: — Ну, и какова санкция прокурора?

— Велено посадить меня под домашний арест. А товарищ старший лейтенант передан мне в безвозмездное личное пользование и в конвоиры. — Михаил хмыкнул и я добавила: — В рабочее время, конечно…

— Я, как истинный патриот, готов трудиться круглые сутки! — возбудился «мишка».

Тоська расхохоталась, а я сочла молчание наилучшей реакцией на эту провокацию — хотя жутко хотелось сострить по поводу «медвежьих услуг» влюблённого энтузиаста!

Затарившись продуктами, напитками, кофе и сигаретами, мы отправились ко мне. По пути наверх я постучала к Марии Игнатьевне и, наспех чмокнув её восторжённо-испуганное лицо, попросила на прокат чайник и чашки.

— А пироги возьмёте? — с несвойственной ей робостью спросила соседка, не решаясь задать кучу выпирающих из неё вопросов.

— И пироги возьмём, и вас с Тихоном, — радостно пообещала я. — Пироги сию минуту, а вас вечером. У меня там чёрт ногу сломает, надо хоть немного прибраться!

Переступив порог мой квартиры, Тоська сморщила нос:

— Фу, какая вонища! Как ты тут спать собираешься?

— Так я после ремонта ещё не жила здесь, — смутилась я, — сейчас открою окна и проветрю… — и я метнулась к балкону.

— Стой!!! — гаркнул Михаил и обхватил мою талию. — Я сам. А если там бандиты?

Под нашими испуганными взорами он начал открывать балконную дверь и вдруг раздался грохот и звон разбитого стекла. Михаил охнул и присел.

— Миша!!! — заорала я благим матом и кинулась к своему сердечному другу, готовая прикрыть его своим телом, но тот уже поднялся и повернулся ко мне: о, Боже! Кровь!

— Оставайтесь здесь! — командирским тоном приказал он нам с Тоськой и выскочил из квартиры. Мы с подругой немного потряслись со страху и, выглянув в разбитое окно, сразу увидели Михаила. Тот стоял посреди двора и с наслаждением таскал за уши какого-то подростка. Вокруг сгрудились соседи и чувствовалось, что шоу, скорее, доставляет им удовольствие, чем пугает.

Парнишка, в котором я, присмотревшись, признала соседского Гошку, побагровел, но молчал, а Михаил чинил не только скорую расправу, но и допрос:

— Кто тебя научил бить окна Веронике? Признавайся, негодяй, пока я тебя в участок не отвёл! Ну-ка, отвечай, быстро!

— Мать его, небось, научила! Дашка, — нашлись доброхоты среди зрителей. — Она вечно Веронике козни строит. Из-за мужика своего похотливого. Тот давно уже Веронике проходу не даёт. А он ей на хрен нужен, пёс шелудивый!

Михаил, не отпуская Гошку, достал удостоверение и показал толпе:

— Вот граждане, смотрите! Я участковый Михаил Коняев, и хочу предупредить всех: и думать не смейте причинять какой-либо вред Веронике! Она находится под защитой государства! Любой, кто хоть пальцем коснётся её лично или её имущества, будет иметь дело с милицией! А ты, паршивец, иди к матери и скажи, что я велел немедленно вставить новое стекло Веронике Борисовне! А то оштрафую в тройном размере!

Тоська давно уже тащилась со смеху, а тут откровенно заржала. Мне было жутко неловко и я ткнула подружку в бок:

— Чего ржёшь, Антонина? Завидно? Лучше сбегай к тёте Мусе принеси что-нибудь ранку моему защитнику обработать…

Смешливая подруга не стала спорить и побежала к Марии Игнатьевне, а я понаблюдала как Михаил, оттянув ухо Гошки до заячьих размеров, повёл тинэйджера в подъезд. Навстречу им выскочила перепуганная Дашка и принялась осыпать сына щедрыми оплеухами. Михаил, подбоченясь, понаблюдал за процессом воспитания, затем прервал экзекуцию:

— Хватит, мамаша. Дома разберётесь. А сейчас поторопитесь с остеклением. И чтоб до вечера всё было сделано!

Через пару минут Михаил с гордым видом прошёл в квартиру и я с порога набросилась на него с упрёками:

— Миша, ты зачем этот концерт устроил? Хочешь, чтобы обо мне весь двор судачил? Обо мне соседки и так, Бог знает, какие сплетни распускают, а тут ещё и ты…

— И это вместо благодарности! — обиделся Михаил, усаживаясь на диван. — Иди-ка лучше сюда, займись моей боевой раной! И проверь, не застряло ли там стекло!

Рана действительно имела место быть. И кровила. Стекла, вроде бы, я не увидела, но Михаил потребовал проверить тщательней. Языком. И я покорилась: лицо ведь!

За этим занятием, то есть за зализыванием мною ранки, нас и застукала Тоська.

— И зачем, скажите на милость, я соседку встревожила? — съехидничала она, кладя рядом со мной пакет с медикаментами. — Вы тут прекрасно обходитесь народными методами! — и, дабы не мешать нам, она удалилась в кухню заваривать чай и кофе.

Я уже обработала Михаилу довольно глубокую царапину на щеке и заклеивала её пластырем, когда пришли Дашка и её «шелудивый пёс», чтобы замерить раму и убрать осколки. Дождавшись окончания сей трудовой повинности, мы втроём сели к столу и провели в приятных разговорах не меньше часу. И уже пред уходом Тоськи я вспомнила, что Михаил так и не ответил на мой вопрос: зачем он устроил дворовое шоу?

— А чтобы страху на всех нагнать! — пояснил он. — Теперь, если кто и будет следить за тобой, соседи мигом донесут мне. Сегодня у меня появились добровольные помощники…

— Молодец! — похвалила я своего рыцаря. — В награду я доверю тебе почётную мужскую работу… — у Михаила радостно вспыхнули глаза, но я его обломала: — Сейчас Тося уйдёт, и мы шкафы мои подвигаем.

Тоська снова заржала и, должно быть, ухохатывалась до самого дома. А мы с Михаилом занялись обещанной работой, прерванной на наблюдение за остеклением моего балкона. От ночной охраны строптивой зайки я его освободила… Он хоть и огорчился, но бодрости духа не потерял, надеясь на последующие «дежурства».

А поздно вечером я чаёвничала с тётей Мусей и только тогда до конца осознала: вот теперь я по-настоящему дома! Май кончается. Через три дня я, Бог даст, «отмаюсь» и жизнь моя войдёт в привычное русло… Нет! «Улечься» в привычное русло я не хочу! Хочу начать всё сначала! С моим любимым, с Сергеем…

Помимо Дашкиного обалдуя на меня никто больше не покушался. Разве что сам мой заботливый охранник. Последние майские дни он толокся у меня целыми днями, послушно исполнял все мои хозяйственные поручения, смотрел голодными глазами и шумно вздыхал.

А я целиком отдалась приведению в порядок своего жилища: вила гнёздышко для моего единственного и неповторимого мужчины. Вера в то, что он непременно придёт сюда, придавала мне сил и я вкалывала как лошадь. Усадив своего воздыхателя под телевизор и поручив ему отсматривать криминальную хронику, я носилась по квартире: чистила-блистила кухню и комнаты, мыла окна, стирала и развешивала портьеры.

Изредка Михаилу удавалось отловить меня и, усадив к себе на колени, соблазнять сладкими поцелуями и манкими уговорами, но, снисходительно принимая его ласки и даже отвечая на них, я держалась, как кремень. Каждый день, ровно в 17:00, я усаживала его пить чай, а затем выпроваживала домой: всё, милок, рабочий день закончился! А в воскресенье, первого июня, я, вообще велела ему не появляться, а провести выходной с семьёй.

Второго числа в сопровождении молчаливого стажёра из прокуратуры я съездила в институт, а на обратном пути сделала развёрнутый шопинг. Вечером Михаил пришёл проверить, всё ли у меня в порядке и, не получив приглашения даже на чай, обиделся окончательно. Схватив меня за плечи, он заявил, что я нарочно мучаю его, затем страстно обцеловал всё моё лицо и ушёл, громко хлопнув дверью. А на следующий день прислал для охраны своего сотрудника. Я жутко расстроилась — но кто сказал, что рвать по живому такую сильную привязанность легко? Конечно, мне было больно! Очень больно… Но звонить Мише на сотовый я не стала, а целиком погрузилась в учёбу и в работу над новой коллекцией: благо этому никто не мешал!

Милиционер целыми днями сидел во дворе и заходил ко мне изредка — по приглашению на чай и на обед. Тётя Муся и Тоська тоже дали мне тайм-аут, а ежедневные перезвоны с бабушкой были предельно короткими, потому что сказать мне было нечего. Вечерами я раскладывала купленную для Сергея одежду и мечтала о том, как он позвонит ко мне, войдёт в квартиру и крепко обнимет… Дальше мои мечты спотыкались об его выходку в ванной у матери — и я в панике сворачивала гардероб любимого и прятала поглубже и тряпки и свои обиды. А по ночам мне снился Михаил, его ласковые руки и вкусные поцелуи… И я хотела его. Это было безумие!

За неделю без милого моему истерзанному сердцу «мишки» я звонила ему несколько раз, чтобы узнать о новостях, и общение наше было недолгим, тягостным и полным недоговорённости. А за день, после которого началось стремительное движение к финалу моей истории, связь с ним оборвалась вовсе.