Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Публичное признание проходит в главном столичном храме Четырёх, в первой половине дня. В просторной зале, где я впервые появилась на людях официально, собираются заранее приглашённые фрайны и арайны, выступающие свидетелями церемонии. Никаких лишних людей, никаких случайных прохожих и зевак с улицы, высокие тяжёлые двери храма плотно закрыты и тщательно охраняются. Позже глашатаи по всему городу объявят весть о появлении у императора шестилетнего первенца, пока же всё должно происходить в известной мере тихо, спокойно, без возможных волнений толпы. Матери нельзя открыто присутствовать при публичной проверке, если только она уже не венчанная жена отца своего ребёнка. Приходится одеться попроще и вместе с Илзе затеряться среди свидетелей.

Я тревожусь за дочь, беспокойство грызёт меня беспрестанно. Никогда прежде Мирелле не случалось оказываться перед таким количеством незнакомцев, смотрящих только на неё, словно она не маленькая девочка, мало чем отличающаяся от их собственных дочерей, но диковинка, неведомая зверушка вроде обезьянок, что привозили с востока. Из знакомых людей с Миреллой только отец да чета Бромли. Со своего места на задних скамейках я вижу, как Шеритта держит Миреллу за руку, как склоняется к девочке время от времени и говорит что-то, чего на таком расстоянии не расслышать. Хвала Благодатным, Мирелла не выглядит напуганной или потерянной, она жмётся к фрайнэ Бромли, однако бесстрашно, с любопытством смотрит на людей в зале. Уверена, она сделает всё правильно, так, как мы с Шериттой объяснили ей во дворце. От Миреллы требуется немного – стоять спокойно подле фрайнэ Бромли, вести себя достойно и стерпеть укол. Родовому артефакту нужно две капли крови – от ребёнка и от его отца или ближайшего к нему родственника-мужчины. Я знаю, как всё должно происходить, знаю, как работает сам артефакт, могу его разобрать и собрать обратно, но всё же вздрагиваю, когда тонкое остриё иглы вонзается в подушечку указательного пальца дочери. Личико Миреллы кривится, и я заставляю себя сидеть спокойно, оставаться равнодушным сторонним наблюдателем, не кидаться очертя голову к дочери. Шеритта переворачивает кисть руки девочки, я вздыхаю, видя, как фрайнэ Бромли осторожно выдавливает алую каплю на матовую пластинку, поднесённую закатником, работающим с артефактом на церемонии. По счастью, это не магистр Бенни, но совсем ещё молодой мужчина, почти юноша, высокий и нескладный. Сам артефакт стоит на столике, похожий на обычную шкатулку с поднятой крышкой, инкрустированной драгоценными камнями. Пластинка с кровью Миреллы вставляется в небольшую выемку внутри артефакта, затем наступает очередь Стефана. Второй кругляшек с кровью императора следует за первым, во второе отделение по соседству. Закатник опускает крышку, защёлкивает замочек, касается камней, и те загораются неярким светом. Свидетели в зале затихают, некоторые вытягивают шеи в попытке разглядеть перемигивание разноцветных огоньков на крышке, хотя сомневаюсь, что и половина собравшихся понимает, что оно означает.

Наконец одна часть камней начинает светиться ярче, в то время как другая затухает. Закатник немного неловко кланяется императору и, возвысив голос, сообщает о положительном результате проверки. Второй представитель ордена, всё это время стоявший молча подле жрецов, выступает вперёд, смотрит на камни и подтверждает правдивость первого заявления. К закатникам присоединяются храмовники и несколько фрайнов, сидевших на первой скамье, каждый из мужей подходит к столику, разглядывает алую россыпь камней, кивает с важным видом и повторяет сказанное закатниками. За их спинами поднимается шум, люди начинают говорить громче, делиться удивлением, задавать вопросы. Илзе ободряющим жестом сжимает мою руку, пока я пытаюсь найти Миреллу за собравшимися вокруг артефакта людьми, заслонившими её от меня.

– Вот он, момент истины, – к нам внезапно подсаживается Блейк, одетый, вопреки обыкновению, совсем просто, как положено не самому состоятельному арайну.

– Фрайн Рейни, – я оглядываюсь торопливо, но присутствующим нет никакого дела до других, особенно на задних рядах, их заботит лишь император да его нежданная дочь. – Разве вам не следует быть там, среди свидетелей?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Зачем? Подтвердить то, что подтвердят и без моего участия? К тому же кто-то должен присмотреть за вами, – Блейк бросает на меня косой взгляд, усмехается, читая мысли и чувства, отразившиеся на моём лице. – Таково решение Стефана.

Я не пришла в храм тайно, я здесь с одобрения Стефана, внявшего моим просьбам присутствовать при проверке. Он знает, что я скрываюсь на заднем ряду, уже не раз я замечала, как он ищет меня глазами. На ближайшей к храму улице ожидает неприметный экипаж, на котором мы приехали, вокруг полно охраны, да и мы с Илзе не столь беспомощны, как может показаться со стороны. Ни к чему приставлять дополнительного стражника, ещё и такого.

Фрайны с первой скамьи занимают свои места, жрецы расступаются, и Стефан воздевает руку, призывая к тишине. Мирелла по-прежнему между четой Бромли, тем самым словно напоминающей красноречиво о своей близкой родственной связи с императором. Стефан дожидается, пока голоса стихнут, и начинает говорить. Как и на оглашении имени суженой, речь его берёт истоки в рассуждениях о неисповедимости божественных путей, предназначении и следовании воле Четырёх, сколь бы извилистой, прихотливой ни была бы указанная ими дорога. Мирелла смотрит то на отца, то на людей в зале, затем принимается вертеть головой по сторонам. Ей становится скучно, а чрезмерным терпением дочь не отличается. Шеритта склоняется к девочке, шепчет, вероятно, просит постоять спокойно ещё немного.

– Моё признание в качестве истинного сына рода Рейни проходило куда как проще, – роняет Блейк тихо. – И короче.

– Вы помните проверку? – спрашивает Илзе.

– Отчего б не помнить? Мне уже семь лет исполнилось. Кто ж тогда знал, что через год фрайн Рейни получит-таки законного сына, безо всяких проверок причём? Но время вспять не повернёшь и слово назад не возьмёшь. Посему я стал незаконным, однако признанным старшим сыном, занимающим положение младшего со всеми его привилегиями и издержками.

– Разве знатные франны не отправляют младших сыновей в обители рассветников?

– Отправляют. Но мой младший брат с детства был слаб здоровьем, и отец не рискнул оставить род без наследника в запасе.

Речь Стефана наконец меняет направление, он рассказывает о давней случайной встрече с молодой фрайнэ, прекрасной, точно Авианна Животворящая, о цветении весны и великом светлом чувстве, что снизошло на него и юную красавицу. Чувстве столь сильном, всепоглощающим, что они обменялись клятвами в храме, пред ликами Четырёх. К невыразимой его печали, император не смог отринуть долг, венец и верных подданных даже ради истинной любви и оттого продолжил следовать пути, предначертанному ему Благодатными, не зная, какова цена свершённой им ошибки. Именно та юная фрайнэ и была предназначена ему самими богами и доказательством того стало появление на свет ребёнка. Долгие годы император не ведал ни об истинной суженой, ни о дочери, ни о том, что идёт он по пути неверному.

– Если совсем коротко, то всё примерно так, как и было на деле, – шепчет Блейк. – Но предварительно вы принесли клятвы в храме, а значит, почти что обвенчались и женаты в очах Четырёх. Соответственно, избирать другую суженую и венчаться с ней он не мог.

Качаю головой, дивясь подобной причудливой интерпретации обстоятельств нашей со Стефаном встречи. Кто безоговорочно примет на веру заявление, что император якобы был столь беспечен, безрассуден, что обменялся со своею возлюбленной брачными клятвами в храме, прежде чем возлечь с нею? Кто не усомнится, услышав, что император с постыдной лёгкостью отринул свой долг ради мимолётного увлечения, ради пылкой страсти и удовольствий, получить которые можно и без клятв пред ликами богов? И, пуще того, спустя недолгое время отринул уже свою возлюбленную, почти супругу, вернулся к обязанностям государя и, зная, что женат, избрал первую суженую?