Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

– Записки и цветы? – смотрю выразительно на Илзе, и губы её изгибаются в понимающей полуулыбке.

– Верно мыслишь, звезда моя.

Оглядываю новую спальню, хотя здесь никого, кроме нас двоих, нет, и понижаю голос, хотя мы и так шепчемся в сумрачной тени оконной ниши, будто опасаясь, что у стены нас могут подслушать.

– У Кассианы самой был возлюбленный, – произношу вслух вещь удивительную, не часто случающуюся меж императорских жён.

Всякому мужу незазорно искать удовольствий вне брачных обетов, а государю и фрайнам – иметь фавориток и содержанок, но жене, арайнэ ли, фрайнэ, цветущей юности или плодородной зрелости, должно чтить что венчальные символы, что супруга своего, хранить себя в чистоте, верность блюсти мужу и роду и на других мужчин не глядеть. Негоже благочестивой, добродетельной франне безбожным вайленским многомужницам уподобляться или вести себя хуже распоследней уличной беспутницы. И пусть не каждая женщина внимала безоговорочно заветам Четырёх, правилам приличий и общественному мнению – в том числе и при дворе, – однако супруге государя дозволено куда меньше, нежели другим. Её репутации надлежит быть чище первого снега, ни единое пятнышко порока, ни единый намёк на грязные слухи не должен замарать её белизны. Измена венценосному мужу приравнивается к измене родной стране и порою может стоить жизни. Не всякая императрица пойдёт на такое, не всякая рискнёт жизнью и благополучием ради мимолётного увлечения.

А девушка юная и очевидно влюблённая без памяти?

– Вероятно, она знала его прежде, до выбора жребием… оттого и Марлу к себе позвала. Нужен был надёжный человек, проверенный посланник, который не продаст за горсть монет… сама Кассиана не могла свободно ходить куда и когда заблагорассудится, да ещё и в одиночку…

– Дворцовым служанкам Кассиана не доверяла и правильно делала. Рассказали мне – рассказали кому угодно.

– Думаешь, ему известно? – уточняю едва слышно.

– Известно, – Илзе человеческими пороками не удивишь. – И ему, и фрайну Рейни, и всем, кому надо. Они о том распространялись ещё меньше, чем об отравлении Верены, но чтобы вовсе ведать не ведали? Нет, – усмехается Илзе, – всё-то они знали распрекрасно.

Что ж, придётся спросить самой. Быть может, и судьба Марлы уже известна и тогда нет резона её искать.

Глава 16

Я не выжидаю слишком долго и задаю вопрос сразу после ужина в моих новых покоях, когда мы со Стефаном остаёмся наедине и рассаживаемся в креслах перед камином в спальне. Это ненадолго, скоро фрайнэ Бромли приведёт Миреллу. До публичного признания дочь будет находиться со мною в этих комнатах, и мы сможем проводить вечера вместе, как раньше. Я радуюсь возможности хотя бы на несколько дней вернуться к подобию прежней жизни, когда обстановка вокруг была во много крат проще, беднее, рядом не суетились слуги и в будущем нашем хватало тумана неизвестности, зато мы обе были свободны, я была сама себе госпожой и только я хранила благополучие моего сердечка.

Стефан отвечает мне долгим пристальным взором, затем отворачивается к огню.

– Блейк упомянул о вашей с ним беседе накануне, – произносит Стефан негромко.

– Надеюсь, фрайн Рейни упомянул и о снедающих меня тревогах, более чем обоснованных в свете недавних событий, – я стараюсь говорить спокойно, ровно, без кусающихся требовательных ноток. – Я понимаю, что публичное признание Миры делает меня… не то чтобы неприкосновенной, скорее… фигурой, избавление от которой уже не поколеблет чашу весов в ту или иную сторону. В какой-то степени Мира мой щит… что не означает, что я готова спрятаться за ним, уверовав в полную свою безопасность. И я хочу разобраться, что произошло в этих покоях несколько лет назад. Так ты и твои приближённые знали о возлюбленном фрайнэ Кассианы?

– Знали. Узнали за несколько дней до того, как она заболела, – Стефан умолкает и продолжает не сразу. Смотрит на пламя взглядом неподвижным, застывшим, словно опустевшим в одночасье. – До венчания Кассиана ни разу, ни словом, ни делом, не выказывала, что я ей… настолько противен. Она была… и похожа на Аурелию, и совсем другой. Улыбалась, танцевала, смотрела мне в глаза без страха, робости, девичьей застенчивости и того заискивающего почтения, что отличает многих придворных. Она выглядела довольной тем, что выбрали её, хотя нельзя сказать в точности, где заканчивалась её искренняя радость и начиналось давление со стороны Элиасов. Да и было ли первое вовсе? Не думай, я не считаю, будто каждая юная фрайнэ должна бросаться мне на шею лишь потому, что я император и отдал предпочтение именно ей. Быть моей суженой и моей женой означает, прежде всего, долг предо мной и Империей, тяжкое бремя, которое многим не по силам. Аурелия его понимала и принимала. И Кассиана тоже… по крайней мере, так мне казалось поначалу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Когда всё переменилось? – спрашиваю осторожно.

– Через четыре месяца после венчания. Кассиана всё чаще уклонялась от исполнения… своих обязанностей. Всех обязанностей.

Что недопустимо для супруги государя.

– Давление со всех сторон только усиливалось день ото дня… Кассиана злилась, уже не скрывая истинных своих чувств, кричала, плакала. Иногда украдкой, иногда совершенно не стесняясь посторонних. Мне в глаза говорили, что, похоже, моя супруга ещё хуже моей тётушки, неудачный выбор, недостойная императрица, что лишь навлечёт позор на первопрестольное древо и страну своими выходками и капризами. Элиасы пытались её вразумить… безуспешно. Полагаю, о её возлюбленном они узнали куда раньше меня…

– И они ничего не предприняли?

– Это был молодой фрайн Стефан Понси…

Качаю головой. Имя ни о чём мне не говорит, очередной пустой звук.

– Один из сильнейших родов на западе. Не было ни обручения, ни подписанных бумаг, ни хотя бы предварительного сговора между семьями. Да и до выбора жребием положение Кассианы было куда ниже положения единственного наследника старшей ветви Понси. Вряд ли кто-то в роду одобрил бы его союз с фрайнэ подобного положения… Элиасы могли только побеседовать с отцом молодого Стефана.

А тот с сыном. Но, очевидно, и беседы эти желаемого результата не дали.

– Юноша незамедлительно покинул двор по надуманной причине и спешно отбыл в Нардию. Соррен Элиас лично переговорил с Кассианой и на некоторое время она… успокоилась.

Элиасы сочли, что конфликт разрешился к их удовлетворению, и тоже успокоились. От фрайнэ её лет не ждали многого и уж всяко полагали, что девушка смирится рано или поздно, примет ношу долга и станет вести себя надлежащим образом. Она подчинится воле мужчин, будет беспрекословно слушаться старших и поступать как ей велят.

– Фрайн Понси вернулся ко двору и начал тайно встречаться с Кассианой? – повторяю я вслух свои догадки.

– Он тайно вернулся в столицу, однако при дворе не показывался, скрывался в городе, – поправляет меня Стефан. – Они действительно виделись несколько раз… Кассиана переодевалась служанкой и покидала дворец по ночам…

С помощью верной Марлы.

– Мне о том сообщили только месяц спустя. Как подобное могло ускользнуть от внимания Морелла Элиаса и его братьев, Благодатные ведают.

Благородная фрайнэ, хрупкий нежный цветок, взбалмошная капризная девчонка – что она может, кроме как истерики закатывать, вести себя неподобающе? Покричит-покричит да и успокоится, и чувства к молодому человеку потухнут однажды, развеются пеплом на ветру. Не решится она, отринув без сожалений венчальные символы, отбросив беспечно статус жены императора, сбежать с тайным возлюбленным в никуда. Не решатся молодые люди покрыть несмываемым позором оба рода, не решатся стать никем, пустым местом, бродягами и изгнанниками без мелкой монеты за душой.

– Я не сразу дал понять Кассиане, что мне обо всём известно. Ждал… не знаю чего. О таком не принято говорить вслух без нужды и… измена императору? Как такое возможно? Даже тётя Арианна не позволяла себе ничего подобного вопреки тому ореолу слухов и сплетен, что её окружал. И о возможных фаворитах тёти заговорили, только когда стало ясно, что больше детей у них с Филандером уже не будет, – лицо Стефана неподвижно, словно маска, отблески пламени раскрашивают его причудливыми узорами. – Наконец в один из вечеров между мной и Кассианой состоялся разговор… не самого приятного толка. Впервые она открыто сказала мне в лицо всё, что думает обо мне, долге, Империи и Элиасах. Говорила, что любит своего Стефана больше жизни, что если бы не я и проклятый выбор жребием, то они были бы вместе, что она ненавидит меня и всех моих цепных псов Элиасов, которые принудили её… много чего говорила. Кричала, обвиняла, проклинала всех и каждого… графин разбила… а после ушла в свою спальню. Я вернулся в свои покои. На следующий день она не появилась ни на благодарении, ни на утренней трапезе и мне передали, что Кассиана захворала. К вечеру стало ясно, что это лихорадка.