Кочевники неба - Вадим Павлович Калашов

лошадки добрые, а он, по чести, не так уж много и украл. Коли хотите его вину загладить, вы лучше делом подсобите. Я ж, балда, сына отослал, совсем про заказ забыл. Важный заказ, не успею в срок, мне ещё дальше предместья бежать придётся. А как тут одному успеть, без подмастерьев? От тебя, конечно, в кузне никакой пользы. А вот у приятеля твоего вроде силушка есть, знатный кузнец из него получится!

Кузнец, не дожидаясь согласия Варэка, бесцеремонно пощупал его бицепс.

– Есть силушка-то, а? А ну-ка вдарь мне! Вдарь! Прямо по брюху, не робей!

Взбешённый Варэк с радостью принял приглашение и вложил весь свой вес, всё бойцовское умение, всю давно копившуюся злобу на кузнеца в этот удар. Но его кулак заставил силача из предместья лишь слегка согнуться. Однако и этого хватило, чтобы тот рассыпался в похвалах «приятелю заморыша».

– Что ж, говорят, Миртару прошло впустую, если не попробовал ни одно ремесло! – философски заметил Варэк, надевая фартук подмастерья.

Работе предшествовал ряд ритуалов, до которых Варэку не было бы никакого дела, если бы он не представился пилигримом. Пришлось изображать религиозный пыл.

– Конечно, я верую в Бога единого и церковь его! – обиделся кузнец. – Я не какой-то там язычник с летающего жука размером с дом. Вот только говорят, что таких здоровенных жуков нет на свете, во всяком случае, я ни одного не видел. А вот подмастерьев обожжённых насмотрелся до одури. Так что или повторяй за мной, или не жалуйся, коли Огонь тебя накажет.

Огонь кузнец считал живым существом. Лилле бы не удержался и стал объяснять основы круштанской веры: огонь сам по себе не имеет души, только служит домом для огненных духов. А Варэк просто принял к сведению все кузнечные традиции – не плевать в пламя, не сидеть на наковальне, не брать чужой инструмент и прочие мелочи, которые могли обидеть Огонь.

Он, конечно, рассчитывал, что его научат ковать мечи, в крайнем случае – боевые топоры. И не смог скрыть разочарования, что это будут всего лишь ворота, пусть даже и в королевский парк.

– Ты нос-то не вороти! – нахмурился кузнец, прочтя по лицу Варэка всё, что он об этом заказе думает. – Кто видит меч, кроме воина? Только его противник, да и то недолго. А эти ворота будут видеть все. И ежели не оплошаю, то заказ на голову льва для городских ворот получу. А ты хоть знаешь, что такое городские ворота?

Рассказ кузнеца вышел таким увлекательным, что Варэк поделился им потом с Келли. И пожалел, что следующий заказ кузнец исполнит без него. И уж навсегда понял, что красота металла прячется не только в оружии. И больше не спрашивал, почему для её владельца кузня ничем не отличалась от храма. За одним исключением.

– Это в церкви ругаться нельзя. А в кузне без грубого словца ничего не сладится. Поэтому не показывай мне тут обиженного, как давеча. И сам покричать не стесняйся, а на меня не серчай.

– Не буду серчать. Вы же будете ругаться на астрейском? Я не знаю местного языка.

Кузнец засмеялся и приказал Варэку раздувать мехи. Потом пришёл черёд доставать клещами раскалённый прут и держать его, пока мастер работал молотом, придавая горячему металлу нужную форму.

– Остыл, остыл уже, разве сам не видишь – ковка не идёт? Осёл ты и сын ослицы, навязался на мою голову, чтоб тебе пусто было! Тащи на угли!

Даже если бы Варэк понимал астрейский, он всё равно бы ничего не разобрал, а о требованиях кузнеца догадался по его жестам. Когда вечером подросток опустил руки, все в мелких ожогах, в холодную воду, то ничего не мог вспомнить из своего первого дня в кузне, кроме оглушающего звона. Но уже на следующий день он привык и к нему, и к следам, которыми его метило несговорчивое пламя.

– Огонь – он такой. Его даже чёрт боится, хоть и живёт в геенне. А мы не боимся, поэтому черти нам не страшны.

Привык он и к переменам в настроении кузнеца, когда грубый мужик в кузне превращался за столом в добродушного и словоохотливого хозяина.

– Знаешь, как чёрта распознать среди заказчиков? Он ничего не говорит никогда, молча расплачивается, жестами заказ объясняет. Хотя, какой там заказ! Всего лишь лошадь подковать. А знаешь, кто у чертей заместо лошадей? Самоубийцы! Кто на себя руки наложил, тот Бога прогневил, и век ему чертей на своей спине возить.

– Так вы нас за чертей, что ли, приняли вначале? – хлопал себя по лбу Варэк.

– Какие вы черти! – смеялся кузнец, подкладывая ему в тарелку мяса. – Так, чертята!

Варэк и сам не мог понять, почему ему так нравится работать в кузне. Сил это занятие отнимало не меньше, чем пахота, но огонь земной словно подпитывал Варэка своей энергией, в отличие от огня небесного – палящее солнце было не последней из причин, почему подросток так выматывался на пашне. Но главное, что ему, обладавшему намного меньшей фантазией, чем, скажем, Лилле, не хватало воображения представить, как брошенное в землю зёрнышко оборачивается пшеницей, пшеница потом превращается в муку, а мука в лучшую еду в мире – хлеб. А здесь магия ручного труда творилась на его глазах. Он видел, как железные прутья превращаются в железные розы, и даже участвовал в этом. А когда его взорам предстало готовое изделие, просто ахнул.

– Да, сынок! Это мы с тобой сделали, мы! А, знаешь, почему так хорошо вышло? Потому что не только себе в корысть, но и на радость людям.

И кузнец таинственным шёпотом поделился главным секретом кузни: нельзя сюда заходить только с желанием заработать – Огонь этого не любит. Его любимое дитя – сталь, а не золото.

Что кузнец совсем не уважает золото, Варэк убедился, когда тот стал пропивать деньги за заказ в первый же день. С грустью подросток смотрел, как пьяный мужчина ругается с женой. Келли тоже не испытывала положительных эмоций от этого зрелища.

– А ведь и в кузне он не выглядел счастливым, – задумчиво произнёс юноша. – Если не считать того дня, когда он увидел плоды своего труда. Я даже у детей не видел столько радости.

– Этим они и живут, – прошептала Келли. – Этим они и живут.

– Если убрать выпивку, я был бы не против так жить, – неожиданно признался Варэк.

С рассветом он снова проснулся типичным мальчиком Миртару. Но в тот вечер все мечты о великих сражениях и рискованных подвигах казались ему глупыми фантазиями несмышлёныша. Его взгляд терялся