Лапочка для Демона (СИ) - Зайцева Мария

Хорошо, что я. Это все осознаю. Нужно убить в себе папашу навсегда.

Я протираю лицо левой рукой. Правая еще в гипсе.

Четыре пальца мне сломал брат. Несколько ребер, по почкам так вдарил, что я кровью неделю мочился. Но все равно, я для Беркута хорошее место на городском кладбище выбил. Могилку оформил, памятник заказал… Так с Беркутом общаться гораздо приятнее.

Когда он в могиле.

После похорон я тут первый раз.

Зацениваю качество работ в новом доме для брата.

— Знаешь, брат, я поправляю венок из пластиковых цветов, я рад, что Лапа к тебе попала. Ну что толку от моих способностей и возможностей, если бы мою девушку какие-нибудь чурки сцапали и тут же отдали. А смотри, как получилось. Вместо того, чтобы девок насиловать и скальпелем резать, ты спокойно мертвым лежишь. Значит, не зря меня Демоном назвали, польза от меня есть. Ты как думаешь?

Усмехаюсь, сглатываю ком в горле.

— Молчишь? И ты не представляешь, Славик, как. Это хорошо.

Шум широченных шин по асфальту звучит деликатно.

Кого сюда принесло еще?

С братом поговорить не дадут.

Смотрю в сторону ограды. Между высоких елей тормозит черный внедорожник.

Из него выходит Кирсан. В летчицкой куртке на меху. В кепке, что его старит и даже делает похожим на какого-то политического деятеля.

Смотрит по сторонам… Правильно, Кирсан, тебе есть чего опасаться… Да и привычки не пропьешь. Шагает быстро ко мне.

Скалится, как обычно. Сучара. Питер сказал его любить. Но Питер мне больше не указ, я на него теперь только фрилансю. Так что похер.

Я опять смотрю на могилу, на мраморное надгробие с изображением атакующего беркута, и даже не поднимаюсь со скамейки, чтобы поприветствовать товарища Кирсана. На хер пошел бы он. Вот что приперся? Я, сука, брата поминаю, мне его видеть не хочется.

— Добрый день, Ольгович.

— Ага, нехотя отзываюсь я.

И вдруг Кирсан хлопает меня по плечу.

Это что сейчас было?

Едва сдерживаюсь, чтоб не оскалиться злобно.

Сочувствие проявляешь, сучара? Не поверю ни за что.

И точно, стоит только подумать, как раздается спокойный голос надо мной, без особого выражения даже, словно допрос проводит:

— Ну, как тебе, Ольгович? Понял, каково это, убить человека?

Сучара. Припоминает мне наш разговор. Ну да, теперь я знаю, каково это.

Хотя.

Если отвечать на его вопрос прямо, то я не понял, как оно… Я просто не заметил, как. Это произошло и толком не осознал. Быстро и кроваво.

Возможно, если бы пришлось отвечать, то.

Но суда не будет. Мне нарисованы пределы допустимой самообороны, и оспорить этот момент некому. Не придет родня Беркута ко мне вопросы задавать… Вся его родня здесь, у памятника с атакующим беркутом.

Дочка маленькая, бабка старая.

Так что нет, Кирсан, не знаю я, каково. Это на самом деле.

— Не знаю, как человека, тихо отвечаю я. Я брата убил.

— Беркут был тебе братом? усмехается Кирсанов и дружески хлопает по гипсу.

— А то ты не знал… И чего играет, сука?

— Я не об этом.

— А я об этом.

— Мы с тобой всегда на разных языках говорили.

— Да, мне похуй, что приперся? не выдерживаю, грублю.

— По делу, Ольгович, не плачь только, что Славку-маньяка потерял, издевается Кирсан.

Я смотрю на него и холодно усмехаюсь. Ну давай, сука, беси меня.

Довольная рожа растянута в улыбке. А потом улыбка резко исчезает.

Он сует руки в карманы, еще раз оглядевшись, начинает перекатываться с носка на пятку, до дичи меня раздражая. Еще присвистывает какую-то бесящую хуйню, вроде немецкого марша.

— Что за дело? не выдерживаю я.

— Бабка Беркута копыта откинула. У него дочь осталась. Беленькая такая, глазастенькая. Милаха. Прям, как ты.

— Анечка? выдыхаю я.

— Да. Знаком?

— Лапа знакома. Где ребенок?

— Со мной.

Я резко встаю.

Нет, Кирсан отец опытный, я просто не хотел… А может наоборот нужно показать девочке, что папа умер, и я его похоронил?

Я замираю, глядя на внедорожник, откуда один из охранников Кирсана выводит маленькую девочку в сером пальто и белых сапожках.

— Беркут в детский сад и школу ее не отдавал. Она немного одичавшая. Людей боится, ничего не говорит, поясняет Кирсан.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Анечка отрывается от охранника Кирсана и бежит мне навстречу. Радостная, улыбается. Действительно милаха. Беленькая, симпатичная. Бежит ко мне, видно, издалека приняв меня за отца. А потом понимает, что я не папа. Останавливается, с опаской меня разглядывая. Я делаю шаг к ней навстречу и присаживаюсь, чтобы быть с ней на одном уровне.

Протягиваю руки.

— Я родной, говорю я ребенку, я твой дядя.

Аня хмурит бровки, как мы с Беркутом. Заглядывает за мою спину, на могилу.

— А почему красиво? очень медленно подходит ко мне. Боялась, робко совсем, Но идет навстречу. Я жду, пока не достигает моих рук. Аккуратно беру ее к себе, и с Анечкой на руках поднимаюсь. Она боится. Пока боится. Она еще не знает, что дядька может заменить отца и стать самым близким человеком. Я-то знаю.

Аня пахнет клубничной жвачкой, кажется хрупкой и малюсенькой. Еще и легкой, так что я почти не чувствую в ребрах боли.

А Кирсан сказал, что людей боится. Вижу немного ошарашенную морду Михалыча. Он удивлен. Чему удивляться, Это мой ребенок.

— Папа твой умер, поэтому так красиво. Вот, цветы ему купил, вздыхаю я, показывая Анечке могилу Беркута.

— А как это, умер? удивляется девочка, как мама? На небе?

— Его больше нет с нами.

— А с кем он?

— С дедом и твоей бабушкой.

И возможно с матерью. Но я для начала выясню, откуда у маньяка Беркута дочь, где на самом деле ее мать, а потом уже буду что-либо говорить. Ребенок, наверняка, с травмированной психикой. В школу не ходила.

Так и замираем мы втроем над могилой Славки.

Знал ли он, кто его будет хоронить?

30. Свадьба

— Ириска, ты такая … Лапа! Богданчик восторженно крутится вокруг меня, периодически протягивает ладошку, чтоб прикоснуться… И не решается. Я смущаюсь, разворачиваюсь к зеркалу, смотрю на себя.

И не узнаю.

Вроде и я, а вроде и.

Кто-то чужой смотрит на меня с той стороны амальгаммы. Какая-то незнакомка.

У этой незнакомки мои волосы, распущенные и свободно лежащие до поясницы. Но смотрятся они словно с рекламы дорогого шампуня, шикарной рыжей волной.

Еще у незнакомки мои глаза, обычные, карие.

Но сияют они, словно меня к сверхновой подключили.

И платье. Тоже мое. Ольга Владимировна, мама Игореши, настаивала на каком-то совершенно невероятном по красоте дизайнерском наряде, Но я не захотела.

Свадебное платье моей бабушки, дополненное моей авторской вышивкой, немного ушитое и укороченное, смотрится, на мой вкус, гораздо интересней любого дизайнерского наряда.

Я смотрю на свои тонкие ноги, упакованные в дорогие туфли какого-то элитного бренда (тут Ольга Владимировна оторвалась, конечно), и думаю, что никогда не выглядела настолько… Красиво.

Не я в зеркале, определенно не я.

Мама не видит.

Много бы узнала о себе нового. По ее мнению, замуж надо выходить в приличном виде, в длинном белом платье, в фате.

А я в бабушкином платье.

Бабушка была ребенком семидесятых и уважала короткие наряды.

И замуж за деда выходила так же, как и я, простоволосой и в белом коротком платье-трапеции.

Я его только серебряными снежинками расшила.

Надеюсь, моему ледяному Демону понравится мой хрустальный наряд.

При мысли об Игореше привычно колет сердце.

Похоже, Это теперь будет мое постоянное ощущение. Слишком по грани прошелся. И опять из-за меня. Опять!

Впору думать, что я одни несчастья приношу и пытаться избежать дальнейшего разрушительного действия.

Я хотела. Правда, хотела.

Но сначала Игорь лежал в больнице, и я не могла оставить его ни на минуту. Постоянно сидела рядом с его кроватью, разговаривала, плакала. Он был такой холодный, такой далекий и снежный.