Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Цигельман Яков

— Тогда пойдем домой! — сказал Рагинский.

— Постой! — сказал Гриша. — А два кольта — годится? — спросил он Надю. Надя кивнула. — У меня вот есть кольт.

Алик и Макор снова встали на места.

— Минуточку! — сказала Надя и порылась в памяти. — Есть еще одна проблема.

— Надя! — сказал Рагинский. — Ты срываешь мне мероприятие!

— Но так нельзя! — сказала Надя. — Ты уверен, что дуэлянты стоят на ровном месте?

— А где же они стоят?

— Там, где стоит Алик, немного ниже, чем там, где стоит Макор.

— Ну и что? — спросил Рагинский.

— Первая статья третьей главы дуэльного кодекса требует безоговорочно ровного места, — сказала Надя, и Рагинский порадовался за себя, что не выбрал ту горную полянку в лесу.

— Сбегать за ватерпасом? — спросил Гриша. — У меня есть.

— Нужно перенести поединок в другое место.

— Ты с ума сошла! — сказал Рагинский. — Ты знаешь в Иерусалиме ровное место? Это тебе не долины ровныя! Это Иерусалим!

— Нет, зачем же, — сказала Надя, гордая своей способностью найти компромиссное решение. — Достаточно немного передвинуться.

— Вот сюда, в тень! — закричал Гриша.

— И не пятнадцать шагов, а двадцать пять, — объясняла Надя Рагинскому, пока они передвигались. — Пятнадцать шагов — это чистое убийство! Пятнадцать шагов допускается только при некоторых видах дуэли на пистолетах. Из шести видов дуэли дистанция в пятнадцать шагов применяется лишь к двум.

— Двадцать пять шагов… — говорил Рагинский. — Это же почти весь бульвар! И Алик ничего не увидит! Он близорукий!

— Иначе нельзя! — сказала Надя, отмечая про себя, что она умеет быть твердой, когда это нужно. Рагинский согласился.

Они снова отмерили пять шагов на ровном месте и еще по десять, внимательно глядя на землю и отбрасывая веточки и камушки, окурки, апельсиновую кожуру и автобусные билеты, которые попадались на пути.

— Паркет! — сказал Гриша и притопнул. Надя снисходительно улыбнулась ему с дистанции в двадцать пять шагов.

— Ну что, можно начинать? — спросил Рагинский.

— Метнем жребий! — лихо сказала Надя.

— Какой еще жребий? — сварливо спросил Рагинский. Солнце слегка отодвинулось за табачный киоск; ветер переменился, готовясь задуть хамсином.

— Четвертая статья четвертой главы гласит: «Вынимают жребий, кому из противников стать на каком месте», — сказала Надя. Они посмотрели в сторону дуэлянтов. Макор и Алик сидели в густой тени, на желтой скамейке. Алик ничего не делал, а только сидел. Макор зубрил слова из карточки.

— Стерва ты, Надя! — разозлился Рагинский. — Занудная стерва, вот кто ты! Полюбуйся! Они не ждут своей последней минуты! Не думают о том, что один из них сейчас упадет как подкошенный! Они не принимают дело всерьез! А все твое занудство! Им же скучно! Ты погляди!

— Тогда я пойду! — смиренно сказала Надя и поправила косу, в который-то раз стараясь не сетовать на людскую неблагодарность.

— Я тебе пойду! — сказал Рагинский. — Я тебе так пойду, что своих не узнаешь!.. Мечите жребий! — сказал он, поворачиваясь к Грише. — Жарко-то как!.. — жалобно сказал он, отходя в сторону, и сел на жухлые листья, заменявшие здесь траву.

— Как метать? — спросил Гриша Надю. — «Морского», что ли, кинуть?

— Экое плебейство! — вздернула Надя подбородок. — Кладут в шапку бумажки, на которых должно быть написано…

— На фиг шапку! — слабым голосом крикнул Рагинский. — Пусть кинут «морского»!

Гриша отошел к дуэлянтам и тихо заговорил с ними, указывая на барьер и края дистанции. Надя решительно подошла к Рагинскому.

— Послушай! — сказала она спокойным голосом. — Это явное нарушение правил: нет врача и нет экипажа…

— Надя! — проникновенно обратился к ней Рагинский. — Надя! Ты — дура!

— Вот так всегда… — упавшим голосом сказала Надя.

— И уверяю тебя, моя милая, что это до ста двадцати, аминь! — сказал Рагинский поднимаясь, потому что Гриша уже развел противников по местам.

— Стойте! Стойте! Остановитесь! Он убьет его! — раздался чей-то крик.

«Вот! Наконец-то все как надо», — удовлетворенно подумал Рагинский. К ним, спотыкаясь, бежал Хаим. Он толкнул Рагинского и встал между Аликом и Макором.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Отними у них пистолеты! — закричал он Грише. — Прекратите сию же минуту!

— Успокойтесь, Хаим! — сказал Рагинский. — Никто никого не убьет. Мы здесь так устали и так соскучились… И жарко… Гришка, пойдем к тебе водку пить назло хамсину!

— Пойдем! — обрадовался Гриша и поддал ногой барьер. Щебенка разлетелась. Дуэль не состоялась. Ветер вовсю громыхнул жестью и затряс верхушками деревьев. Солнце давно покинуло зенит и утомленно клонилось к закату.

Глава об уклонизме

Кроме планируемой и ожидаемой массы социального продукта социальный эксперимент создал за последние шестьдесят лет несколько типов неожиданных включений. Когда кончилась Война и выяснилось, что лучше не стало, появились сидельцы. Воевавшие за светлую жизнь обнаружили, что светлая жизнь сумеречна. Привыкшие ходить в атаку, они выразили себя в действиях, которые грозили посадкой. Их было немного; слой сливок пропорционален количеству молока. Большая часть этого поколения была выбита Войной. Сливки быстро сняли и употребили.

Стиляги родились до Войны, а выросли в сумерках. В темноте все кошки серы, и стиляги старались внешне не быть похожими на других. Андрей Битов рассказывал, что до недавнего времени в Ленинграде можно было встретить сорокалетнего человека в зеленом костюме, ярко-красном галстуке, велюровой шляпе, в ботинках на толстой микропористой подошве, с волосами, которые, достигнув плеч, загибаются кверху изящной волютой. Когда он снимал шляпу, обнаруживался примятый и поредевший кок. Этот человек остался верен идеалам своего поколения. Он оглядывается по сторонам, ожидая появления представителя власти, который прикажет ему срезать волосы и сменить зеленый костюм на черный, не выделяющийся в сумерках.

Младшие современники этого человека и следующее поколение изучили сложные ремесла, дающие академические звания, и пытались выразить себя в академической карьере. Светлее от этого не стало, но появилось некоторое количество людей, спокойно убежденных в том, что, если возможно в результате некоего физического эксперимента вывести формулу и определить изменения состояния сходных предметов в разных условиях, следовательно, можно определить изменения поведения людей (сходных предметов) в условиях нагревания, охлаждения, остывания, воздействия электрического тока и т. п. Социальный эксперимент физиков не преследовал, а стимулировал их деятельность, создавал для них наилучшие условия, подтверждая тем самым справедливость их теорий.

Затем появились те, кому стало наплевать. Часть из них считала, что появляться не следовало, а если уж появились, то нужно постараться разрушить свою жизнь или, по крайней мере, усладить ее. Другая часть решила, что неплохо бы поискать — нет ли чего интересного в этом существовании? Тех и других В. Глозман называет темными людьми, утверждая, что генезис наркоманов, смогистов и демократов общий[10]. Мне кажется, что если наркоманов можно отнести к темным людям как разрушителей собственных жизней, то демократов и смогистов — нельзя. В то же время следует учесть, что всякое проявление себя в условиях социального эксперимента влечет за собой изъятие из общих условий проявивших себя индивидуумов и введение их в условия более жесткие, равные часто по результату сильному наркотическому удару. Необходимо иное определение для смогистов и демократов. Поиски определения затруднительны, поскольку наркоманы, смогисты и демократы — суть одно поколение.

Уклонисты появились чуть позже темных людей. Чистые, божественные уклонисты молчаливы и улыбчивы. Они пожимают плечами и улыбаются, потирая переносицу, настолько часто, что это стало признаком, по которому их узнают. Место пребывания уклонистов — светлый закуток. Это может быть дальняя комната в огромной коммунальной квартире, забитая на три четверти книгами и на четверть — музыкальной стереоустановкой; либо комната лифтера под лестницей, либо кочегарка, в которой всегда тихо и тепло; либо, в крайнем случае, заброшенная лаборатория в каком-нибудь НИИ. Уклонисты стремятся одновременно выпасть в осадок и раствориться. Их цель — сохранить время и силы, чтобы молчать, пожимать плечами и улыбаться, потирая переносицу. Они ходят, молчат, улыбаются, пожимают плечами и потирают переносицу, достигая в этом высокого совершенства, отчего их походка, молчание, улыбка и жест плавны и грациозны.