Катастрофа - Мари Саат

без четверти пять.

2

В хлеву

Как только мать входит в хлев, там поднимается разноголосый шум. Коровы, молодая и старая, встают со своих подстилок, потягиваются и совершают еще кое-что: старая корова пускает звучную струю и с шумом роняет лепешки, молодая справляет свои дела более мелодично… В закутках визжат поросята и хрюкает свинья; в загончике блеют овцы; просыпаются куры, встряхиваются, слетают вниз с жердей и кудахчут. Только теленок, не соображая, что уже пора вставать, все еще тихо дремлет в своем маленьком стойле в углу хлева.

Мать занимается скотиной молча, не беседует с ней, как другие деревенские женщины, особенно одинокие; она, когда надо, лишь отдает приказания, как сейчас молодой корове: «Повернись, пожалуйста!» И корова, немного подумав, делает шаг в сторону, а мать кладет оставшееся в кормушке сено ей на подстилку.

В хлеву скопился навоз, особенно много его под коровами, они живут как на матрасе. Кроме того, большая куча вздымается под насестами, около двустворчатых ворот хлева. Весна уже переходит в лето, картошка посажена, вовсю пахнут березы. Но вывезти навоз пока не успели — ждали, когда появится на свет теленок.

3

В ателье у Ильмы

Март сидит за кухонным столом. Он уже наполовину одет: на нижнюю рубашку накинут длинный, видавший виды махровый халат, на ногах поношенные брюки с едва заметными стрелками. Он намазывает масло на толстый ломоть хлеба. Слой масла не тоньше куска хлеба. Да и сам Март сто́ит своего бутерброда: он большой, сильный, с крепкой шеей, жесткими светлыми прядями волос и круглыми румяными щеками.

Несмотря на ранний час и сонный взгляд, Март кажется вполне довольным жизнью — уголок рта готов вот-вот приподняться в улыбке. До женитьбы Март ютился в комнатушке у своей старой тетки сектантки Эльвины. В сущности, то была бывшая кладовка, которую он откупил у нее за солидную сумму и более или менее приспособил под жилье. Рядом, в большой комнате с плитой, неистовствовали тетка со своей дочкой и зятем Мефодием. Каждый раз перед тем, как сесть за стол, они молились, причем режущий ухо голос тетки перекрывал остальные голоса. По вечерам у них собиралась компания женщин, Мефодий беседовал с ними, а потом начинались песнопения под гитару… Поначалу от тишины, царившей в этом подвальном этаже, выходившем окнами во двор, у Марта звенело в ушах, и он любил повторять, что еще при жизни попал на небеса, под крыло ангела.

«Ангел» Ильма лежит на широкой тахте, натянув одеяло до самого подбородка; ее лицо, обрамленное длинными иссиня-черными волосами, недовольное и заспанное. Ильму мутит — такое чувство, будто на месте пупка большая черная дыра! В нос ударяет запах помоев… Старый деревянный дом, в подвальном этаже которого находится ателье Ильмы, зажат между новыми высокими каменными домами. Новостройка нанесла жестокий удар канализационной системе деревянного строения, и в сырую погоду, а особенно когда рядом в прачечной еще кто-то и стирает, из-под пола просачивается отвратительный запах. Прежде Ильме этот обособленный уголок тоже казался чуть ли не раем — до тех пор, пока она обитала здесь добровольно, пока ее не загнали сюда насовсем. И теперь, когда она просыпается по утрам, у нее тут же портится настроение, а взгляд плутает по комнате в поисках объекта, на который можно было бы излить свою хандру.

В комнате стоят еще большой старый письменный стол, книжные полки, мольберт и в углу черная печь из ребристой жести. На стенах висят картины. Это не изображения каких-либо фигур или прочих привычных предметов, а ритмы, выраженные геометрическими формами, чем-то напоминающие пейзажи. Они выполнены гуашью, в них превалируют желтое с зеленым. В чем-то они женственны, можно сказать, что чувства в них преобладают над рассудком. Кроме того, на стене висят потускневшая икона — мадонна с младенцем — и большая репродукция — пейзаж с овцами… Далее комната переходит в тесный закуток-кухню, куда еле-еле втиснулись маленькая плита и круглый столик с двумя табуретками. За этим столиком и сидит Март. Перед ним в двух больших кружках дымится кофе с молоком. Март кончает намазывать маслом второй ломоть хлеба.

— Ну чего этот будильник так ужасно трезвонит! Каждый раз будит меня! — жалуется Ильма.

Будильник, стоящий на книжной полке, и впрямь выглядит устрашающе: старый, внушительный, вместо привычной кнопки у него колпачок, а под ним молоточек, который и трезвонит; остановить его можно специальным рычажком. Это чудовище совсем недавно бушевало на книжной полке и разбудило Ильму, затем она впала в смутное полузабытье, от которого очнулась с тошнотой.

Март ухмыляется:

— На то он и будильник! Вставай-ка побыстрее и одевайся, иначе мы не успеем на поезд!

— Я не могу встать так сразу — я упаду!

— Если б тебе надо было возиться с детьми или скотиной, тебя бы никто не спросил, можешь ты или нет, дело не ждет! — с важным видом и серьезно, как ребенку, говорит Март Ильме.

— Я тоже не стану спрашивать, если упаду! — бурчит Ильма.

— В старые времена, когда женщина не могла больше работать, она умирала, а в дом брали новую хозяйку.

— Тогда бы я уже давно померла! — ворчит Ильма.

— Когда у нас самих будут дети, ты не станешь так говорить, — изрекает Март.

— А может, их у нас и не будет? — спрашивает Ильма; когда Ильма видит, что лицо Марта мрачнеет, в ее глазах вспыхивает торжествующий огонек, а затем она вдруг всхлипывает, и Март пугается — его жена плачет часто, по крайней мере раза два в неделю, по каким-то смутным, непонятным ему причинам или же, как говорит сама Ильма, безо всякой причины, и каждый раз Март настолько пугается, что у него начинаются рези в желудке. Он не верит, что можно плакать без причины, и ему кажется, что корень зла таится в нем самом, что он, не желая того, сделал другому больно. Тогда он обычно пытается успокоить жену. Но сейчас Март считает, что потерпевшей стороной является он сам, поэтому он попрекает Ильму:

— Террористка несчастная! Чем я тебя опять обидел?

— Не-ет! — хлюпает носом Ильма. — Это я тебя обидела!

И Март оттаивает.

4

У бывшей маслобойни

Бывшая маслобойня — это двухэтажное здание со стенами из природного камня; голубоватые и красновато-серые глыбы скреплены светлым раствором. Вокруг растут заросли расцветающей черемухи. Дом этот был построен еще при царе как приходская школа. В буржуазное время его арендовал лавочник Рихард Салу, а в войну, когда немцы стали отступать, Рихард удрал в Австралию. Потом здание было приспособлено под